В сельпо кроме скобяных товаров продавали телевизоры, приемники, канцелярские принадлежности, книги, учебники и художественную литературу. В углу на полке Серегин увидел сборник стихов Фета. Оказалось, что это последний экземпляр.
Очень обрадованный своей покупкой, Серегин вышел из магазина. Он решил не дожидаться автобуса, пойти пешком.
Сразу за станционными постройками шоссе раздваивалось, огибая большой, но неглубокий пруд. Дно в пруду было глинистым, вода по цвету напоминала кофе с молоком. По обе стороны шоссе стояли дома давней, может еще дореволюционной, постройки, с мезонинами, обшитые тесом, но некрашеные.
Серегина догнал темно-синий «рафик». Шофер открыл дверцу.
— Садись.
В автобусе ехали, в основном, мужчины. На приветствие Серегина молча кивнули, присмотревшись — кто такой? Выждав немного, продолжали прерванный его появлением разговор.
— Картошку окучил?
— Нет еще. Ко мне намедни брат двоюродный приезжал.
— Кто, Сенька?!
— Минька. Ты, наверное, его не знаешь.
— Миньку-то! Как же мне его не знать! Вместе в Матвеевку на танцы ходили. Такие вихри поднимали!..
Серегин не прислушивался к разговорам, смотрел в окно.
Местность была холмистая. Автобус то ровно катил под гору, постукивали о поддон камушки, то, надсадно рыча и напряженно дрожа, взбирался вверх.
Медвяно пахло клевером. Вдруг светлело, это автобус въезжал в березовую рощу. Березы здесь росли редкие, все одинаково кудрявые. А дальше все поля, поля.
Завод оказался вовсе не таким, каким предполагал увидеть его Серегин. Посреди полей, на взгорке, обнесенное кирпичным забором, стояло четырехэтажное здание постройки пятидесятых годов, далеко видное со всех сторон. Перед зданием росли высокие, застаревшие осины. На них гнездились грачи. И даже отсюда, с шоссе, в открытое окно автобуса был слышен неумолчный грачиный грай. Под пригорком, вдоль забора, протекал ручей, по другую сторону ручья, на соседнем пригорке, стояло около десятка пятиэтажных кирпичных домов постройки того же времени.
Автобус подкатил к заводской проходной, развернулся на площади перед воротами и остановился. Из него вышли все, направились в проходную. Серегин пошел в соседнее низенькое зданьице с надписью на дверях «Бюро пропусков». В комнате, освещенной лампами дневного света, у маленького, словно в кассе, окошка, выстроилась очередь в несколько человек. В противоположном углу — телефонные кабины. В каждой из них дверь была закрыта, в кабине кто-то находился, согнувшись крючком над автоматом, стоял спиной к двери, прикрывая собой трубку, и кричал так, что было слышно всем.
— Это отдел снабжения? Какая, к лешему, котельная! Мне надо отдел снабжения!.. А как в отдел снабжения позвонить? Не знаете?.. Алло, алло! Вот охламоны!..
В общем, знакомая Серегину картина: на завод приехали «толкачи».
Серегин осмотрелся, прикидывая, какая из кабин может освободиться быстрее.
Но от окна отделился мужчина и направился к Серегину, не обратившему в первые минуты на него внимания. Мужчина шел и улыбался. Нет, не улыбался. Лицо его расплывалось в улыбке. Так сказать, пожалуй, будет точнее.
— Из Питера? — пробасил мужчина, подойдя к Серегину. — Это я вас вызывал. Давайте поручкаемся. Подержу ваши драгоценные пять. Шебаршин.
Был он коренаст, волосы светлые, подстрижен под полубокс. Короткий, словно срезанный наискосок, галстук завязан широченным узлом. Выпяченная грудь распирает пиджак, и поэтому галстук торчит наружу. Губы толстые, словно оладьи.
— Ну что, приехали учить нас? Мозги вправлять? Правильно, это иногда надо.
Серегину вне очереди выдали пропуск, и они пошли заводской территорией, направились к четырехэтажному зданию, которое Шебаршин называл главным корпусом.
— Там наше ОКБ, я ответственный по вашему заказу. Так сказать, сподобили.
Шебаршин басил куда-то в сторону, вроде бы стесняясь смотреть на Серегина, поэтому и улыбка его была странной — приветливой и конфузливой одновременно.
Оказавшись за проходной, Серегин заметил за тополями еще одно зданьице, расплывшееся, словно блин по сковороде. Стены выложены из красного, с обжигом, кирпича, над зданием труба-рукав на удерживающих ее растяжках, над дверями из кирпича же рельефно выложена фамилия владельца, которому прежде этот заводишко принадлежал: «Балашовъ». Сейчас в здании находилась кузница.
Поднимаясь к главному корпусу, Серегин был поражен, увидев небольшой декоративный бассейн. Стены выложены белым мрамором, с трех сторон высажены розы, а по четвертую под серебристой акацией стоял необычной конструкции фонтан.
Из тонких, расположенных на разной высоте трубочек, напоминающих листья пальмы, падали редкие капли.
— «Слезы директора», — сказал Шебаршин. — Наше, посконное изобретение. Сандр Сергеич не видел такого и в Бахчисарае. А мы — того. И хана Гирея переплюнули.
Они поднялись на четвертый этаж, в цех. Их здесь ждали. У дверей стояло несколько человек.
— Знакомьтесь, — сказал Шебаршин поджидавшим их. — Серегин, главный конструктор кардиосканера. Нам мозги промоет. — Он отвернулся в сторону, вроде бы пряча свою странную улыбку. — Это наши ведущие специалисты.
Серегин не знал, как воспринимать все, что говорил Шебаршин, настолько это, как и поведение Шебаршина, было странным.
Они пошли цехом. И цех Серегину понравился. Простором, какой-то особой, медицинской чистотой.
— Красиво здесь у вас, — сказал Серегин.
— А что, мы тоже не лыком шиты. В баню ходим и телевизор смотрим, — сказал Шебаршин. Стоя вполоборота к Серегину, осклабился своей странной улыбкой.
На всех верстаках лежали отдельные блоки кардиосканера или стояли приборы полностью в сборе, велась окончательная отладка. Серегин в первый раз увидел их сразу столько. Он приметил, что работающие у отдельных верстаков — в основном это относилось к женщинам — мельком, украдкой, нет-нет да и посматривают на него, очевидно зная, кто он такой.
— Ну как? Получается? Есть трудности? — спросил Серегин, дойдя до конца цеха, обернувшись к сопровождающим. И тогда заговорили все разом.
— Нормально. Есть кое-какие замечания. Или, вернее, пожелания.
— Тогда пройдемте куда-нибудь, где работающим не будем мешать.
Они прошли в кабинет. Серегин сел за стол, а все остальные — кто напротив на диване, кто на стульях, придвинув их поближе к столу. Всего собралось человек шесть. Конечно, при первом знакомстве Серегин не запомнил фамилии всех, а тем более имена-отчества, он тогда каждого не успел и рассмотреть как следует.
— Какие будут вопросы?
— А вы уверены, что подобный сканер придумали первым, ничего подобного нет за границей?
— Вполне возможно, что и есть. Не исключено. Технические идеи витают в воздухе. Так было во все времена, и тем более в наше время. В науке сейчас работают не единицы, а миллионы. И все же это не значит, что такой прибор не надо делать.
— Конечно!
— Все равно он чем-то будет отличаться от существующих. Полная аналогия исключена. Будет отличие, — значит будет и новизна.
— А как приходят идеи? Как вам, к примеру, пришла идея построения кардиосканера?
— А шут ее знает! — улыбнулся Серегин. — Всегда кажется, что они приходят случайно. И все же есть какая-то причинная связь во всем. До этого я занимался радиолокацией. В принципе, что делает радиолокатор? Определяет в воздушном пространстве зоны с ярко выраженными аномалиями и по определенным признакам классифицирует, что это за аномалии. Есть гидролокаторы, которые просматривают море. А почему бы не лоцировать тело человека? Это иная среда, только и всего.
Рентген — большое достижение. Но рентген имеет два крупных недостатка: его излучение вредно для здоровья, это во-первых; во-вторых, рентген просматривает человека напросвет. На снимке мы видим мягкие ткани на фоне костей. А в локаторе, вводя временную задержку, имеем возможность рассматривать только интересующий нас участок. И в укрупненном масштабе. Скажем, наблюдать работу клапанов сердца, определять их форму, размер. Все это я вам рассказываю, хотя вы и сами прекрасно знаете, И вот теперь, когда пришла идея построить такой кардиосканер, удивляешься: почему до этого не додумались раньше? А как приходят идеи? Не знаю. Не знаю.
От общих вопросов постепенно переходили к конкретным, техническим. Достали список с перечнем замечаний, касающихся недостатков схемного и конструктивного построения существующего кардиосканера, с предложениями, как его можно улучшить, «довести до ума».
Все чувствовали теперь себя непринужденно. Кто-то сместился к столу, кто-то отодвинулся. В разговор непроизвольно вплетались шуточки. Из полуофициального он перешел в дружеский.
В дверь постучали.
— Можно к вам, товарищ начальник? — спросили игриво и рассмеялись. Серегин где угодно узнал бы этот смех. Его, пожалуй, и нельзя назвать смехом, это нечто иное: словно легкие серебряные колечки раскатились одновременно. Серегин не любил красивые литературные реминисценции, но подобное сравнение было очень точным. Ему никогда не приходилось слышать, чтоб смеялись именно так.
— Надя?! Ты? Каким образом?
— Но я-то здесь работаю, поэтому неудивительно. Сюда прислана по распределению. А вы уже и забыли об этом. Вы там, в НИИ, двигаете науку, ваша подпись под всеми документами: «главный конструктор Серегин». Хвастаюсь: «Это мой Серегин, в одной группе учились!» Слышу, говорят: «Приехал». Думаю: «Пойду посмотрю!» А он уже и забыл.
— Нет, я не забыл. Как-то выскочило из головы, что тебя послали сюда. Почему ты меня называешь на «вы»? Как не стыдно! Тоже мне, «лучший друг»!
— Вы теперь большим человеком стали. Можно, товарищ начальник, я на вас посмотрю? Какой солидный!
— Да садись, чего ты стоишь! Не чуди ты! — Серегин взял ее за руку, усадил на стул рядом с собой. Все находящиеся в кабинете поднялись:
— Мы пойдем перекурим.
— Седеешь, — смотрела Надя на Серегина.
— Да, появляется первый снег.