– Да, это заметно, но что случилось?
– Мне просто надо поскорее повидаться с тетей. Не беспокойся.
– Ради всего святого! – Он крепко вцепился в руль обеими руками. – Я спрашивал тебя уже трижды, ответь ты на вопрос.
– Почему ты злишься? – громким голосом отозвалась Цзяцзя, расправила спину и повернулась к нему лицом. – Потому что я рассказала твоим родителям о Чэнь Хане? Ты считаешь, я должна стыдиться смерти мужа? И сожалеть, что испортила ваш семейный праздник? Увы, я такая, какая есть, и чтобы быть со мной, тебе придется смириться с тем, что я вдова.
– Мы могли сказать им об этом в другое время.
Он глубоко вздохнул.
– Значит, ты стыдишься…
– Нет.
– Не ври мне.
Цзяцзя сердито взглянула на него. Лео смотрел прямо перед собой. Краем глаза он заметил, что новогодний фейерверк раскрасил ее лицо в разные цвета, отчего она выглядела так, словно у нее на щеках появились чешуйки. Волосы были распущены. Она не сводила с него глаз, и Лео почувствовал в ней решимость, которой раньше не замечал. Цзяцзя никогда не смотрела на него так, ее взгляды всегда были мимолетными. Временами она казалась игривой или чувственной, а иногда отстраненной и неуловимой. Но здесь, в машине, наблюдая за ним, она что-то задумала.
Она впервые сказала ему, чего бы ей хотелось. Не ври мне.
Но он не мог дать ей правды, которую она требовала. Он спрашивал себя, действительно ли ему стыдно приводить домой женщину, которую, как он знал в глубине души, не примут его родители. Проезжая мимо светлых квартир и темных офисов, он думал о том, как сильно ему хочется взломать защиту женщины, сидящей рядом с ним, чтобы узнать о ее тревогах и опасениях. Женщины, о прошлом которой он почти ничего не знал.
– Ты никогда не рассказывала о своей матери, – сказал он.
– Какой смысл говорить о тех, кого уже нет рядом?
– Я просто хочу лучше понять тебя, Цзяцзя, узнать, что у тебя в голове. Я не знаю, кто ты такая. – Голос Лео заполнил всю машину и зазвенел у него в ушах. – Ты не позволяешь мне узнать, кто ты такая.
Она повернулась, посмотрела в окно на фейерверк, и на мгновение единственным звуком стала трескотня приглушенных взрывов.
– Как ты можешь по-настоящему знать кого-то? – наконец отозвалась она. – Даже если я выну свое сердце, разрежу его на множество частей и объясню тебе в мельчайших подробностях значение каждого кусочка, мне все равно придется, в конце концов, запихнуть эту чертову штуку обратно в грудную клетку.
Всю оставшуюся дорогу они молчали, хотя возле станции метро «Дунчжимэнь» Лео пришлось резко затормозить: перед самым автомобилем на дорогу выбежал ребенок.
Он высадил Цзяцзя перед ее квартирой. Перед тем как выйти, она ему улыбнулась. Улыбка была печальной, нежной и грустной.
Она поплотнее запахнула пальто, направилась к дому и даже не оглянулась.
Глава 7
Когда Цзяцзя возле квартиры родителей Лео разговаривала по телефону с тетей, та сообщила, что Ли Чан задержан по обвинению в даче взятки. Он передал правительственному чиновнику некую сумму и ценный каллиграфический рисунок, а взамен получил возможность заняться бизнесом. Чиновник попал под следствие, а Ли Чана, как и многих других бизнесменов, арестовали.
На следующей неделе тетя потеряла жизнерадостность, стала бояться почти всего и несколько ночей провела в квартире Цзяцзя. Она встречалась со всеми знакомыми, имевшими выход на дисциплинарную комиссию КПК[5], но одни не располагали никакой ценной информацией, а другие только врали, что помогут.
В конце концов тетя, чтобы отвлечься, стала ходить на занятия по икебане. Она была очень худая, золотая цепочка потерялась в дряблой складке на загривке. Тетя все время чувствовала себя усталой. Цзяцзя уговаривала ее сходить к врачу. Тетя соглашалась, но всегда находила предлог, чтобы отменить поход в поликлинику. Она либо весь день спала, либо вообще не могла уснуть. К тому же она начала курить, а ее ссоры с бабушкой участились.
Март сменился апрелем, а Цзяцзя по-прежнему не встречалась с Лео. Сам он не приходил, она тоже не посещала бар. Вместо этого Цзяцзя сосредоточилась на работе над заказом. («Будь осторожна, общаясь с госпожой Вань, и не болтай слишком много о Ли Чане», – наставляла ее тетя.) Первоначально предполагалось покрыть росписью только среднюю часть стены, оставив по две широкие белые полосы с каждой стороны, но госпожа Вань так увлеклась творчеством Цзяцзя, что расширила первоначальный замысел, решив заполнить и боковые секции. За это она согласилась заплатить Цзяцзя дополнительно десять тысяч юаней.
– Не торопись, – говорила ей госпожа Вань. – Настоящие шедевры рождаются медленно.
– Похоже, в последнее время вы довольно часто бываете дома. В делах наступило затишье? – спросила Цзяцзя, делая наброски на белых участках стены, чтобы на них выплеснулась голубизна средней части.
– С меня хватит. Я решила передохнуть. – Госпожа Вань сняла очки для чтения и положила на стол томик «Посланий к самому себе» Марка Аврелия. – Киноиндустрия безнадежна, – вздохнула она.
– Я уже давно не видела хорошего фильма, – откликнулась Цзяцзя.
Госпожа Вань ткнула пультом в телевизор.
– Посмотри на этих двух парней в новом сериале. Они одинаковые! Та же стрижка, та же форма лица, то же телосложение. Как зрителям их различить?
Цзяцзя глянула на экран. Шел очередной фильм о борьбе между Красной армией и Гоминьданом. Главный герой, разведчик Красной армии, был высоким мужчиной с темными бровями, и действительно почти не отличался от своего противника, капитана армии Чан Кайши. Возникало впечатление, будто герой сражается с собственной тенью.
– В нашем бизнесе крутится чересчур много денег, – с сожалением заметила госпожа Вань. – Правительство поддерживает культуру, и считается, будто это хорошо. Но я так устала снимать плохие фильмы. Не хотите со мной выпить?
Госпожа Вань открыла дверцу буфета, достала недопитую бутылку портвейна и наполнила два бокала. Цзяцзя внимательно наблюдала за тем, как хозяйка держит бутылку. Когда госпожа Вань наливала вино, ее запястья подрагивали, а большая голова клонилась набок.
– Необразованные люди в Китае становятся все более и более состоятельными, – произнесла она, медленно поворачиваясь к Цзяцзя с бокалом в руке. – Хорошие фильмы уже не приносят больших денег.
Госпожа Вань протянула бокал, нетвердой походкой вернулась на диван, надела очки и продолжила чтение.
В тот день Цзяцзя задержалась допоздна. Госпожа Вань уложила детей, вызвала водителя и около полуночи уехала в музыкальный клуб мужа. Цзяцзя продолжала работать в тишине при свете единственной лампы.
В третьем часу ночи Цзяцзя почувствовала, что устала, и сделала перерыв. В присутствии госпожи Вань она не притронулась к портвейну, но теперь отошла от стены и взяла бокал. И без того масштабный проект становился все грандиознее. Древний Будда Шакьямуни сидел на цветке лотоса посередине, держа в левой руке чашу для подаяний, а правой призывая землю в свидетели своей правоты. Центральный образ окружали сцены наиболее важных событий в жизни Будды. Цзяцзя подробно изобразила их, в основном в изысканных золотых и оранжевых тонах, с редкими вкраплениями изумрудного и кобальтового для одежды и водоемов.
Пока Цзяцзя разглядывала результат своих трудов при тусклом желтом свете лампы, синяя вода в пруду покрылась рябью и начала просачиваться наружу, покрывая всю стену. Демоны, боги и сам древний Будда погрузились в нее, и, наконец, все, что предстало перед взором Цзяцзя, превратилось в одну-единственную рыбину, серебристую, как монета.
Она не сомневалась, что это была рыбка, которую она видела раньше, но в этот раз рыбка стала крупней и толще. Она плавала кругами, словно чем-то потрясенная. Вода, глубокая, как и прежде, бурлила и грозила поглотить все на своем пути. Цзяцзя инстинктивно сделала шаг назад, но остановилась, когда рыба повернулась к ней лицом, приглашая войти в воду.
Воздух похолодел.
Цзяцзя осторожно протянула руку и погладила хвост. Вздрогнув, рыбина стряхнула руку и продолжила плавать. Чешуя на ее теле напоминала крупные сверкающие бриллианты. Цзяцзя попыталась отыскать сходство между плававшей перед ней рыбиной и человеком-рыбой, нарисованным Чэнь Ханом, но не нашла. Они были совершенно разные.
Все еще колеблясь, Цзяцзя выронила бокал с вином, подошла к тому, что раньше было настенной живописью, а теперь стало всего лишь водой, и попыталась снова прикоснуться к рыбе. На этот раз рыбина повернула голову к вытянутому пальцу Цзяцзя и помедлила. Тогда Цзяцзя нырнула и поплыла в темноту. Рыба последовала за ней. Когда Цзяцзя оказалась на глубине, то заметила, что рыба слегка фосфоресцирует – единственный источник света в окружающей бездне.
И снова Цзяцзя забыла, откуда появилась. Не было никаких признаков того, что она перемещается в пространстве. Тем не менее могло быть и так, что она продвигалась вперед, отталкиваясь от воды ногами, а рыба плыла рядом. Цзяцзя повернула и попыталась поплыть в другую сторону, но не была уверена, что ей это удастся. Серебристый свет, исходивший от рыбы, потускнел и исчез. Цзяцзя оказалась в темноте. Неужели она утонет? Неужели останется в пучине вод и будет ждать, когда умрет с голоду? А портвейн? Должно быть, он вылился из бокала и испачкал ковер. Лежало ли на полу ковровое покрытие? Цзяцзя не могла вспомнить.
Она закрыла глаза и прекратила движение.
Через некоторое время она услышала какой-то звук. Теперь Цзяцзя стояла, прислонившись к стене. Твердая поверхность холодила спину, точно ледяная. Слезы текли по лицу, согревая кожу. На мраморном полу растекалась винная лужица.
В дверном замке повернулся ключ, и вошли госпожа Вань с мужем.
Увидев Цзяцзя плачущей, госпожа Вань встревожилась, но Цзяцзя заверила, что ее просто очень тронула судьба Будды.
– В этом воистину и заключена сила религии, – с глубоким сочувствием заметила госпожа Вань.