Цин встала и взяла сумку.
– Ты не хочешь поесть перед уходом? – спросила Цзяцзя.
– На диете!
Цин вынула сигарету из-за уха, закинула сумку за плечо и помахала рукой, в которой держала зажигалку. Цзяцзя наблюдала из окна, как подруга вышла из дома и села на свой скутер.
– Спасибо! – крикнула Цзяцзя, когда Цин с сигаретой во рту скрылась за углом.
Через неделю после переезда Цзяцзя сидела за маленьким круглым столиком с четырьмя стульями в тихом углу ресторана шанхайской кухни. Официантка в черном костюме с юбкой протянула меню, толстое, как роман.
Цзяцзя прибыла на полчаса раньше; выйдя из бабушкиного дома, она впервые с момента переезда почувствовала облегчение. Цзяцзя сказала госпоже Вань, что у нее высокая температура и она закончит последнюю часть панно, когда почувствует себя лучше. Вместо того чтобы рисовать композицию с Буддой, она сидела в своей комнате и тщетно работала над человеком-рыбой. Комната была слишком маленькой, слишком тесной. Эта ее особенность совершенно не отложилась в памяти Цзяцзя. Каждый день ей казалось, что она задыхается, сидя в бочке с водой. Тетя редко бывала дома, но глубокой ночью Цзяцзя слышала, как она шепчется и спорит с бабушкой о Ли Чане.
Она принялась изучать художественные фотографии блюд в меню. Она решила, что начнет разговор с отцом с похвалы качеству бумаги в меню, напоминавшей на ощупь вощеный картон. Подходящий способ похвалить его за выбор ресторана, подумала она. Цзяцзя позвонила отцу из фургона, желая сообщить, что съезжает с прежней квартиры. Но она понимала, что долго оставаться с тетей и бабушкой не сможет. За многие годы они привыкли жить без нее, и в последние несколько дней Цзяцзя чувствовала себя лишней везде, кроме своей крошечной комнаты.
Минувшей ночью она почти не спала, не зная, что сказать отцу, и с тревогой размышляла о своем решении переехать к бабушке. Она представила себе, как будет тесно после возвращения Ли Чана. Может, попроситься к отцу? У него просторная трехкомнатная квартира. Он стареет, и ему, конечно, будет приятно иметь рядом дочь, которая станет заботиться о нем, составлять компанию, заваривать чай. У него будет вечерний собеседник. На этот раз она не будет расстраиваться из-за его обычного безразличия. По крайней мере, если она поселится у отца, рассуждала Цзяцзя, у нее будет больше места для работы над картинами.
Она закрыла меню, пригубила принесенный чай лунцзин и стала ждать. За соседним столиком сидела пожилая седовласая пара.
– Прошлой ночью я наткнулась рукой на что-то острое, – сказала старуха.
Она напоминала постаревшую госпожу Вань – тяжелая голова, костлявое тело. Даже стрижка каре была такой же.
– Где? – спросил ее спутник.
– В ванной.
– А теперь с тобой все в порядке?
– Я нашла пластырь.
Официантка принесла тарелку с нарезанной тушеной свиной грудинкой и осторожно поставила ее между ними. Старуха взяла палочками кусочек и осторожно положила его на тарелку с рисом, стоявшую перед стариком. Затем взяла еще один кусок и сунула себе в рот. Они принялись жевать.
– Вкусно, – заметила женщина, с трудом жуя открытым ртом с немногими оставшимися зубами.
Старик кивнул.
– Вчера обед был хорош, – добавила она.
– Приятно было повидаться с детьми, – отозвался он.
– Приятно, приятно, – поддакнула она.
Они перестали разговаривать и продолжили есть. Их взгляды были спокойными, безмятежными, без единого намека на беспокойство. Иногда старики поднимали глаза друг на друга, но большую часть времени смотрели вниз, на еду. Они редко улыбались, но сквозь их морщины Цзяцзя видела то, чего у нее не было. Она смотрела на стариков так, словно они разыгрывали последнюю сцену фильма, хеппи-энд, совершенно не совпадающий с ее печальной реальностью. В ней поднялось всепоглощающее уныние. Опустив голову и закрыв глаза, Цзяцзя слушала молчание за соседним столиком и страстно желала разделить чувства этих людей.
В сумке громко зазвонил телефон.
– Госпожа У[7], у меня есть для вас покупатель!
Это был агент по недвижимости; он вопил, как телевизионный футбольный комментатор, полный профессионального энтузиазма. Агент потратил несколько минут, объясняя, кого он имеет в виду: семья из четырех человек, приятная пара с двумя детьми, с хорошим доходом, работают на американскую корпорацию. Казалось, он пытался продать ей семью. Наконец, удовлетворившись пояснительным прологом, он назвал Цзяцзя цену.
– Она очень низкая. Слишком низкая, – возразила Цзяцзя.
– Спрос на рынке совсем упал.
– Мне все равно!
– Но, госпожа У…
– Цена должна быть выше. За такие деньги в начале года шла квартира с одной спальней! Понимаете, с одной спальней! А у меня их четыре.
– Я понимаю…
– Сомневаюсь. Похоже, нет. Мне нужна настоящая цена.
– Госпожа У, продать вашу квартиру очень сложно. Я и так стараюсь изо всех сил!
– Вы вообще не стараетесь, – отрезала она.
Цзяцзя заметила отца, стоявшего у входа в ресторан: он разговаривал с распорядительницей. Отец заглядывал внутрь, кивал и ищуще осматривал ресторан. Распорядительница указала на Цзяцзя, и взгляд отца проследил за рукой.
– Вы должны понять, что это непросто, – продолжил агент по недвижимости. – Из-за вашего мужа.
Цзяцзя переключила внимание.
– Что вы имеете в виду?
– Его смерть. Покупателям это не нравится, – пояснил он.
Отец уже шел к столику. Казалось, он постарел. Она не видела его с похорон Чэнь Хана, но тогда у нее не было возможности рассмотреть его внимательно.
– Ваш муж покончил с собой в этой квартире. Поэтому трудно просить за нее нормальную цену, – продолжил агент по недвижимости.
– Он не покончил с собой, – возразила Цзяцзя. – Скажите, почему вы решили, что он покончил с собой?
– Госпожа У, я не знаю.
– Он не накладывал на себя руки, – повторила она и выключила телефон.
Отец сел напротив нее с сияющим видом. Его седые брови были длинными и загибались кверху, как крылышки стрекозы.
– Я думал, ты в Европе! – сказал он.
Все еще взбешенная разговором с агентом, Цзяцзя огрызнулась:
– Я ездила туда до того, как умер твой зять.
Старик рядом с ними неодобрительно на нее посмотрел. Жена взглядом велела ему не лезть не в свое дело.
– Понятно. Неужели прошло столько времени? – рассмеялся отец. – Увидел твой звонок и подумал, что-то случилось. Все в порядке? Ты сказала, что переезжаешь к бабушке.
– А, конечно, все хорошо. – Она протянула ему меню. – Дела идут замечательно.
– Ну и ладно! Ты здесь бывала? Здесь подают вкусные ребрышки. А овощи…
– Обрати внимание на меню. На его страницы.
– Что с ними не так?
– Качество бумаги очень хорошее.
Цзяцзя указала на меню и принялась ждать реакции. Отец дважды перевернул взад-вперед страницу, бегло провел пальцем по уголку и потерял интерес.
– Давай я закажу тебе какие-нибудь закуски, – предложил он. – Сяо Фан застряла в пробке.
– Эта женщина тоже придет?
– Не называй ее «эта женщина», у нее есть имя. Раньше ты обращалась к ней «тетя Фан-фан». Она просто хочет с тобой повидаться.
Отец подозвал официантку и заказал свиные уши, маринованные лепешки с отрубями и огуречный салат.
Цзяцзя подождала, пока официантка отойдет, и спокойно заговорила, пытаясь загладить свое ужасное поведение минуту назад:
– Ты выглядишь старше. Она хорошо о тебе заботится?
– Она нашла мне специалиста по акупунктуре. Теперь плечо почти не болит. – Он похлопал себя по левому плечу. – Если ты плохо себя почувствуешь, скажи тетушке Фанфан, она перебрала немало врачей. Она хорошая женщина. Помнишь, как она когда-то водила тебя на рыбалку?
Он продолжил говорить о Сяо Фан. Цзяцзя изо всех сил старалась не слушать. Она искала подходящий момент, маленькую паузу в его страстном монологе, чтобы спросить отца о его собственной семье – о ее семье. А что с нами? Ей хотелось это узнать.
– …после того как в прошлом году мы поженились, – услышала она.
Его голос казался далеким и гулким, словно доносился из центра пустого концертного зала. Цзяцзя сжала левое запястье правой рукой и только тут поняла, что забыла отдернуть повыше рукав, чтобы показать надетый нефритовый браслет, свадебный подарок отца. Утром она трижды проверила, не забыла ли его надеть, чтобы, когда нальет отцу чай, тот увидел, как браслет охватывает ее бледное запястье, полупрозрачный, цвета сосновой хвои. Но она совершенно о нем забыла.
Цзяцзя постаралась оставаться спокойной и вежливой, но, должно быть, все же каким-то образом отреагировала: отец беспокойно оглянулся на официанток и посетителей, которые повернулись посмотреть, что происходит за их столиком.
– Что ты сказал? – переспросила она.
– Мы поженились в декабре. Прости, что не рассказал в нашу последнюю встречу. Момент был неподходящий.
Цзяцзя отчаянно пыталась подобрать слова, чтобы не испортить обед и не оттолкнуть отца, но против воли продолжала вспоминать мать, как та лежала на больничной койке, бледная и безжизненная, как лепесток белого цветка, сорванного со стебля.
– У тебя хранится мамин бронзовый дракон? – вот и все, что ей, наконец, удалось из себя выдавить.
– Дракон? – переспросил отец, все еще рассеянно глядя в меню и доставая очки для чтения.
– Не бери в голову.
Цзяцзя налила себе чашку чая и потянулась за палочками для еды, чтобы взять орешек арахиса, пока официантка расставляла закуски между ней и отцом. Палочки подводили ее, хотя она хорошо умела ими пользоваться. «Красиво, элегантно и с безупречной техникой», – как заметил однажды друг Чэнь Хана. Что с ней сегодня такое? Чем чаще она роняла орешек, тем сильнее хотелось его поднять. Наконец ей удалось поднести арахис к губам и положить в рот.
Повисла тишина. Словно очутившись во внезапно пересохшем колодце, Цзяцзя не могла придумать, что еще сказать сидевшему перед ней человеку.