– Могу я вам чем-нибудь помочь? – спросила Цзяцзя, стараясь говорить спокойно, но голос срывался, как будто у нее в горле застряло что-то, что она не могла проглотить.
Она натянула рукава на кисти рук, впилась ногтями в ладони, откашлялась и снова открыла рот.
Первой оправилась работница отеля.
– Извините, извините, извините, – испуганно пробормотала она, уставившись на Цзяцзя, а затем бросилась прочь и быстро шмыгнула за угол, путаясь в юбке.
Цзяцзя вышла в коридор и пару секунд простояла в ожидании. У нее возникло чувство, будто что-то вот-вот произойдет. Но никто не пришел. Вернувшись в номер, она посмотрела на два рисунка человека-рыбы: на тот, который только что закончила, и на набросок Чэнь Хана. Это были единственные рисунки, которые она не уничтожила. Наконец она положила их друг на друга и разрезала по центру.
Кто-то постучал в открытую дверь, а затем она услышала голос гида:
– Госпожа У, вы готовы идти ужинать?
Цзяцзя встала. Пожалуй, сейчас неплохо где-нибудь поужинать. Это пойдет ей на пользу. Она заглянула в ванную, чтобы причесаться, а когда вышла, Ти-Эс стоял у стола и указывал на ее рисунок.
– Я видел это существо, – объявил он.
Гид взял половинки рисунка и сложил их вместе.
– По правде сказать, – продолжил он, – сходство не полное. Но у нас в деревне действительно есть такая скульптура. Тело рыбы с человеческой головой. Она стоит в лесу рядом с речкой. Давно, еще с моего детства. Вырезана из большого бревна. Говорят, старик, которого мы зовем просто Дед, однажды увидел в стволе дерева очертания рыбы и решил сделать из него статую. Откуда вы о ней знаете?
– А Чэнь Хан ее видел? – спросила Цзяцзя.
Прежний страх исчез, как будто его никогда не было. Тупик был иллюзией, она нашла путь. Скульптура, чем бы она ни была, вероятнее всего, имела какое-то отношение к сну Чэнь Хана. Он наверняка ее видел.
– Поехали. Отправимся туда поскорее. Встретимся у машины через десять минут, – торопливо проговорила она. – Курс на вашу деревню.
– Думаю, сегодня слишком поздно. Уже темнеет, лучше остаться в…
– Что вы знаете о человеке-рыбе?
– О каком человеке-рыбе?
– О том, о котором вы только что говорили! О рыбочеловеке из бревна в вашей деревне!
– Человек-рыба? А, человек-рыба! – Он откинул голову назад и рассмеялся. – Какое замечательное имя! Я должен рассказать о нем Деду. Мы всегда говорим «скульптура». Но «человек-рыба» – это действительно волшебно. Я придумаю о нем какую-нибудь сказку и расскажу деревенским детям. Они будут в восторге.
Цзяцзя подошла к гиду и, схватив за плечи, сильно встряхнула. Должно быть, Ти-Эс понял, насколько она полна решимости и отчаяния, потому что замолчал, расслабился и перестал выпячивать грудь, отчего стал казаться еще более щуплым. Затем, ни слова не сказав, выбежал из номера, чтобы подготовить машину.
За тонкой пеленой облаков сияла луна, ночь была влажной, дул свежий ветерок. Они находились высоко в заснеженных горах. Когда джип свернул на ухабистую дорогу, Цзяцзя увидела группку деревенских жителей: они пили и танцевали у костра, пламя которого освещало молитвенные флаги, свисавшие с крыш или прикрепленные к столбам, вкопанным в землю.
Старик с седой косой, одетый в коричневый халат, медленно двинулся к машине. Ти-Эс припарковал джип и окликнул старика по-тибетски. В ответ старик махнул рукой, и Ти-Эс что-то крикнул, повернувшись к двухэтажному крестьянскому дому из белого кирпича недалеко от места парковки.
– Это и есть тот, кого мы называем Дедом. Он неразговорчив, – объяснил проводник. – Он мне как настоящий дедушка и, кажется, появился в нашей деревне, когда моя мать была еще маленькая.
На мгновение над костром взвился язык пламени, и Цзяцзя ясно разглядела лицо старика. В его взгляде, пронизывавшем насквозь, словно она была стеклянная, чудилось что-то знакомое. Как будто он был давним соседом, с которым она никогда не разговаривала, человеком, который знал о ней все, но держал это в тайне. Она поймала его взгляд и отвернулась.
Из двери вышла коренастая женщина средних лет с удивленным лицом и повела старика обратно к дому. На ходу она то и дело оборачивалась, чтобы посмотреть на Цзяцзя.
– Эта женщина – моя мать, – объяснил Ти-Эс, таща чемодан Цзяцзя к дому. – Никто толком не знает, откуда взялся Дед. Мать говорит, он просто появился однажды, но не помнит, когда именно. Она тогда была маленькая. Раньше наша деревня была гораздо более изолированной. Теперь, когда построили дорогу, по ней проезжает много автомобилей. Мама думает, Дед поселился у нас, когда начали строить первые дороги, соединяющие большие деревни. Может, приехал из соседнего поселения.
Семья выделила Цзяцзя отдельную комнату. Мать накормила ее жареной капустой и омлетом, извинившись, что после ужина осталось совсем немного еды. Стены в доме были выкрашены в бирюзовый, а на стене рядом со святилищем для статуй Будды висела картина с изображением желтых тибетских длинных труб – дунгченов. Почти вся мебель была сделана из дерева цвета изюма – диван, столы, алтарь. Весь дом пропах козьим маслом и ладаном – резкий запах, который годами впитывали дерево и кирпичи.
Цзяцзя хотела, чтобы Ти-Эс сразу провел ее к реке и показал человека-рыбу, но было уже поздно, и гиду стоило дать пообщаться с семьей после долгой разлуки. С нетерпением ожидая следующего дня, она открыла окно и впустила прохладный влажный воздух. Костер догорал, только четверо мужчин пили тибетское пиво чанг. У всех на коленях лежали ковбойские шляпы. Цзяцзя уселась на вышитую подушку и попыталась понять, о чем говорят ее соседи. Дед, казалось, жил в доме гида. Цзяцзя это показалось странным, так как ее семья никогда бы не приняла на постой неродного пожилого гостя. Она достала из сумки сигарету, на мгновение зажала ее между губ, а потом чиркнула спичкой и закурила.
Жэнь Ци так и не позвонил. Цзяцзя верила, что новый знакомый сдержит обещание. Он казался честным человеком. Может, он еще не нашел жену? Тогда он, по крайней мере, мог бы сообщить об этом.
Вспоминая разговор с ним, Цзяцзя потерла сквозь юбку родимое пятно в форме воздушного змея. Иногда она непроизвольно поглаживала его рукой, словно желая стереть. Вернулась головная боль, еще сильнее, чем прежде. Цзяцзя осторожно подтянула ноги к груди и обняла их. Она смотрела, как мужчины уходят от костра и как угасают последние угли, пока пульсирующая боль мало-помалу не стихла, а потом не прекратилась совсем. Услышав смех и болтовню, доносившиеся из гостиной, Цзяцзя накрыла ноги одеялом, сотканным матерью гида, прислонилась к стене и сидела так, пока полумесяц не исчез на посветлевшем небе.
Глава 13
Рыбочеловек был невелик. Цзяцзя легко могла его не заметить, если бы сама отправилась на поиски. Обрубок ствола дерева высотой около полутора метров, установленный на высоком каменистом берегу горной речки. Человек-рыба был вырезан, по-видимому, не особо тщательно. Это была даже не скульптура. Не то рыба, не то человек. Не укажи на него Ти-Эс, она, вероятно, прошла бы мимо. Кто-то надел ему на шею красную веревочку, завязанную бантом.
– Человек-рыба стоит здесь, сколько я себя помню, то есть очень давно, – произнес Ти-Эс. – Дед сюда иногда приходит, словно хочет убедиться, что он все еще на месте. Как вы думаете, что в нем такого особенного? Дед никогда не рассказывал.
– Мой муж сюда приходил?
– Насколько я знаю, нет, но это вполне вероятно.
Цзяцзя присела на корточки и провела пальцами по глазам человека-рыбы, представлявшим собой овальные отверстия с воткнутыми в них камнями. На бревне не было ни сучков, ни отметин от топора. Глубокие трещины создавали впечатление, будто лицо и тело покрыты морщинами, отчего рыбочеловек выглядел гораздо старше, чем она себе представляла. Цзяцзя попыталась сдвинуть бревно, но то словно приросло к скале. На его тыльной стороне была вырезана большая цифра 1.
Цзяцзя поднялась. Ей требовалось развеяться. На обратном пути в деревню Ти-Эс предложил поучаствовать в полевых работах, чтобы, как он выразился, «хоть раз в жизни изведать крестьянский труд». Этим она и занималась остаток дня, скорее чтобы ощущать почву под ногами, чем для чего-то еще.
Яки бродили по всей деревне, пощипывая траву или роясь в содержимом валявшихся на улицах мусорных мешков. Ти-Эс учил Цзяцзя пропалывать поле от сорняков. Она накинула на голову шарф, чтобы защитить себя от солнца. Она раньше не работала в поле.
– Всегда старайтесь вырывать корни, – повторял Ти-Эс снова и снова.
Убедившись, что она знает, как выглядят побеги ячменя, он оставил ее на небольшом участке.
Цзяцзя работала медленно и старалась в точности выполнять работу так, как ей показал Ти-Эс. Открытые солнцу руки горели. Иногда, выпрямляясь, чтобы размять спину, она смотрела в сторону поворота дороги. Накануне, когда они с гидом приехали, Дед, должно быть, сидел дома и наблюдал за тем, как они едут. Может, расспросить его о резной фигуре? Не слишком ли невежливо приставать к Деду с расспросами, зная, что он не любит разговаривать?
Вечером Цзяцзя ужинала с семьей гида. Дед, как старший, сел за стол первым, за ним – мать гида и, наконец, – сам Ти-Эс и Цзяцзя. Мать наготовила картошки и овощей, жаренных в раскаленном масле при постоянном помешивании. Потом она показала Цзяцзя, как едят цампу, смешав для этого ячменную муку с чаем из пахты и научив Цзяцзя скатывать ладонью шарики из получившегося теста.
– Ты должна запить их чаем из пахты, – с сильным акцентом произнесла мать. – Цампу без жидкости трудно глотать.
Цзяцзя почти ничего не ела: пища оказалась слишком острой. Сидя за столом, она наблюдала за Дедом. Он не улыбался, только жевал то, что ему накладывали на тарелку, и, громко прихлебывая, пил чай, который мать Ти-Эс постоянно ему подливала.
– Вы не привыкли к тибетской еде, – улыбнулась она Цзяцзя.
– Я здесь впервые, – объяснила Цзяцзя.
– Сын сказал, что Чэнь Хан – ваш муж. Я его помню. Ему очень понравилась тибетская еда.