Однажды зимой ни с того, ни с сего, когда я шинковал капусту, а твоя мать читала «Джейн Эйр», она вдруг, подняв на меня глаза, объявила, что едет в Тибет и хочет, чтобы я поехал с ней. Это была дикая мысль, и я рассмеялся. Тибет ужасно далеко, и у нас не было ни времени, ни денег. Полная нелепица. Но она была совершенно серьезна. Я понял это по тому, как она широко раскрыла глаза и сжала руки в кулаки. Я так и не знаю, имело ли ее решение отношение к «Джейн Эйр», хотя и не представляю себе, как эти две вещи могут быть связаны.
Хотя это было нелегко, я все же сумел взять месячный отпуск. Она продала велосипед, и мы потратили наши сбережения, чтобы купить армейский мотоцикл, который потом забрали в Чэнду. Мы почти ничего не взяли с собой, только теплую одежду, одеяло, одолженную палатку и некоторые кухонные принадлежности.
За несколько дней до отъезда мы узнали, что твоя мать беременна. Казалось, все снова будет чудесно. Твоя мать, в которой теперь была ты, стала для меня самым ценным сокровищем, и я начал чрезмерно ее оберегать. Я попросил одного знакомого привезти из Гонконга всевозможные натуральные добавки в пищу, опасаясь, что твоя мать не получает достаточно питательных веществ. Когда я вернулся домой с пакетами, она заплакала, сказав, что нам нужно экономить деньги на поездку.
Я не собирался отпускать ее в Тибет. Она была слишком хрупкой для такого путешествия. Что, если мы потеряем нашего с таким трудом зачатого ребенка? Чья это будет вина? Понимала ли она, как трудно нам будет в случае необходимости найти хорошую больницу, когда мы окажемся в тибетской глуши? Твоя мать отвечала, что знает все это лучше, чем кто-либо другой, и хочет защитить ребенка больше, чем я могу себе представить, однако поездка нужна ей не меньше, чем ребенок. Она была настроена действовать по-своему и отказывалась прислушаться к моим доводам. Напротив, обрушилась на меня с обвинениями, назвав эгоцентричным, властным, невежественным и ограниченным. Она сказала, что я человек приземленный и не понимаю полета ее мечты. О чем она мечтала? Разве не о долгожданном ребенке? Не его ли она хотела?
Когда она увидела, что я в замешательстве, с ее губ сорвались следующие слова: «Я должна родить этого ребенка, но я должна также отправиться в путешествие. Иначе я навечно останусь запертой в этой квартире и проведу эту жизнь, подобно остальным, находясь, как ты, в заблуждении, что во всем этом есть какой-то смысл. Но мы живем в реальности, границы которой гораздо шире».
В первый и единственный раз я дал ей пощечину.
В тот вечер ни у кого из нас не хватило духу приготовить ужин. Мы отказались разговаривать друг с другом. Твоя мать продолжала готовиться к поездке, хотя я не знал, кого она попросит вести мотоцикл, если я решу остаться в Пекине. Наконец день отъезда настал, а никто не появился. Она взяла вещи, включая мою одежду, и направилась на вокзал. У твоей матери не было прав на вождение мотоцикла, но, добравшись до Чэнду, она все равно отправилась бы в путешествие, со мной или без меня. Я знал ее достаточно хорошо. Ее решимость меня испугала, и, скорее всего из-за мужского желания защитить жену и еще не родившегося ребенка, я уступил и помог нести багаж.
Во время путешествия мы не раз были близки к смерти из-за оползней и дождей. Однажды, когда мы заночевали в горах, нам повстречалась волчья стая. Мы были в ужасе: укрылись в палатке и молились о спасении. В другой раз мотоцикл перевернулся на повороте, и твоя мать упала с него, вывихнув плечо. Поблизости не было никаких медицинских пунктов, но вдали виднелся маленький городок. Мы добрались до него и стучали во все двери, пока, к счастью, не нашли человека, бывшего военврача, согласившегося помочь.
Много ночей подряд я видел спину твоей матери, когда она стояла, размышляя, в темноте среди диких гор, под небом, наполненным невероятным количеством звезд, до которого, казалось, мы могли бы достать, если бы подпрыгнули повыше. Ее мысли оставались для меня тайной, ибо я так никогда и не набирался смелости расспросить о них. Мы больше не ссорились и почти не разговаривали.
До Лхасы мы так и не добрались. Вместо нее мы на две недели остановились в маленькой деревушке. Мне казалось, мы находимся на краю света. Твоя мать с трудом переносила тяжелые условия поездки, но продолжала настаивать на дальнейшем путешествии вглубь Тибета. Она обнимала меня и говорила, что сможет вернуться домой только тогда, когда попадет так далеко, как только сможет. Я не пытался приводить доводы разума, поскольку пришел к выводу, что мое понимание вещей к ней неприменимо. В конце концов, она была совершенно другим человеком. Я решил сопровождать ее в этом путешествии до самого конца, а потом привезти домой. Я говорил себе, что проявляю самоотверженность и делаю то, что делаю, ради любви. Поэтому я безоговорочно поверил жене или, по крайней мере, сделал вид, что верю, когда та на вторую ночь, проведенную нами в деревне, вернулась в крестьянский дом, где мы остановились, и рассказала о необычном мире, в котором побывала.
Широко раскрыв глаза, она уверяла, что встретила у реки странное существо – человека с телом рыбы. Он был не большой, но и не маленький. Около метра в длину, сказала она мне, и он плавал в воздухе достаточно высоко, чтобы она не могла до него дотянуться. Позади существа была темнота. Сначала темнота напоминала черный задернутый занавес на неосвещенной сцене, и существо кружилось перед ней, словно в луче прожектора. Через несколько мгновений, когда ее глаза привыкли к темноте, она смогла различить движение воды. Рыбочеловек развернулся, нырнул в воду позади нее, и твоя мать, женщина совершенно бесстрашная, последовала за ним.
В воде, вспоминала твоя мать, царила бескрайняя темнота, как будто она не то попала в ловушку в центре земли, не то свободно плавала в космическом пространстве. Правда, это описание было неточным, добавила она, ибо реальное пребывание в неведомых водах было не сравнимо ни с чем, что можно себе представить. Я настаивал на более конкретном описании, и наконец, после многих неловких попыток дать ответ, она пришла к выводу, что окружающий ее мир превратился в воду. Это озадачило меня еще больше.
«Как тебе удалось выбраться?» – поинтересовался я.
«Я просто плыла», – ответила она.
«Куда подевался рыбочеловек? Были там другие существа? Если ты попала в море, – рассуждал я, – человек-рыба не мог быть один».
«Это существо исчезло, как только я попала в воду, – ответила твоя мать. – А кроме него, в ней вообще ничего не было, ни одной рыбы. Даже света. Это было пугающее и в то же время прекрасное ощущение».
На следующий день она собрала жителей деревни и рассказала им о случившемся. Ей хотелось узнать, как они отнесутся к ее сообщению. Большинство крестьян было так же озадачено, как и я. Дети внимательно слушали, как будто им рассказывали сказку, но, как только она закончила, ушли играть. Но один слушатель внимал ее словам как зачарованный. Это был лысый человек с пронзительным взглядом, лет шестидесяти, который утверждал, будто ищет «мир воды», как он выразился, сколько себя помнит. Жители деревни называли его Дедом. Весь день он ходил за твоей матерью и задавал ей вопросы. Как выглядело существо? Что она имела в виду, говоря о голове человека и теле рыбы? Поэтому твоя мать начала делать для него фигурки, вырезая их из всего, что могла найти в деревне.
«Вот, гляди, – то и дело говорила она ему. – Эта похожа».
Твоя мать и Дед каждую ночь спускались к реке в поисках мира воды, но ни разу не наткнулись на него или на рыбочеловека. Разочарованные, они возвращались рано утром, садились за стол и вырезали очередные фигурки, обсуждая новый мир, который теперь вошел в их жизнь.
Однажды, когда они этим занимались, я спросил Деда, как он узнал о мире воды. Он рассказал, что в горах, откуда он родом, когда-то в изобилии росли дикие тюльпаны. В отличие от тех, что люди высаживают в городах, у этих цветов были более крупные лепестки. Они все зацветали в одну ночь и занимали целые поля, а потом увядали, растаяв, как мимолетный сон. На одном и том же поле редко можно было увидеть два разных тюльпана. «Красоту этого трудно выразить словами», – задумчиво произнес он.
Дед впервые услышал о мире воды, когда еще был ребенком. Кто-то споткнулся о камень посреди поля белых тюльпанов и упал в тот мир. Человек вернулся испуганный, дрожащий, как побитая собака. После этого дня человек, побывавший в мире воды, никогда не покидал деревню один. Если провожатого не находилось, он брал с собой яка. Всякий раз, когда ему приходилось вспоминать мир воды, он только твердил: «Он черный, он черный». Однако в юности это не пугало Деда. Он чувствовал, что через многие годы его прошлой жизни и через бесконечные жизни, прожитые еще раньше, протянулась невидимая нить, и цель нынешней жизни состоит в том, чтобы продолжить прясть эту нить. Короче, он решил искать мир воды. Для него это был даже не выбор, а своего рода удел.
Шли годы, человек, который видел мир воды, умер, и люди постепенно обо всем забыли. Но Дед каждый день ходил на тюльпанные поля. Так продолжалось до одного печального года, когда тюльпаны не выросли. Ни единого всхода. В тот год Деду едва исполнилось тринадцать; все его родные погибли при пожаре, как будто тюльпаны забрали самое дорогое в его жизни. Тогда он начал понимать, что значит быть по-настоящему одиноким, а также что жизнь полна сюрпризов. Он просидел в горах три дня и три ночи, глядя на голые поля и слушая, как волки воют на луну.
Затем ушел в поисках последнего, что у него еще оставалась. Мира воды.
«Почему вы остановились здесь?» – спросили его мы.
«Я почувствовал себя как дома», – ответил Дед.
Потом мы с твоей матерью несколько дней собирали тюльпаны. Мы ехали в горы на мотоцикле и все утро проводили там, разыскивая эти дикие цветы. К нашему удивлению, тюльпаны не были редкостью, и мы смогли найти их довольно много. Как и в памяти Деда, они росли густо, заполняя целые поля. Твоя мать срывала любые, какие попадались ей под руку, – белые, желтые, красные, синие, фиолетовые. Каким бы ни оказался тюльпан, она приносила его домой. Мы заполнили всю снятую комнату прекрасными цветами.