Но события приняли неожиданный оборот. Я никогда не мог себе представить, что в один дождливый день в этой маленькой тибетской деревушке, среди медового аромата цветущих тюльпанов, я потеряю весь свой мир.
В тот день твоя мать очнулась от сна и обнаружила себя в мире воды. Я тоже был с ней в комнате, но в памяти от событий того утра осталось одно пустое белое пятно. Как бы я ни старался воскресить произошедшее, все, что я помню, – это как мы вдвоем ложимся спать, а над деревней стелется туман. Затем ясно, как звук трубы, я вспоминаю момент, когда открыл глаза и увидел слезы на лице твоей матери, кровь, сочащуюся из порезов на ее руках, и нож, который она держит у горла.
«Что ты делаешь, черт возьми?» – спросил я ее.
«Убей меня», – прошептала она.
Я умолял отдать нож. Она заставила меня пообещать убить ее. Я уговорил твою мать успокоиться и спросил, почему ей так хочется умереть. Она молчала. Я заверил ее, что скоро все закончится и мы поедем домой.
«Все уже кончено, – сказала она спокойно, хотя слезы еще катились по ее лицу. – Мое тело пока здесь, но это ненадолго. То, что придавало ему смысл, взято водой. Это меня опустошает. Я оставила в ней часть себя. В конце концов она заберет меня целиком».
Я не поверил. Точнее, не смог понять смысла сказанного. Я назвал ее эгоисткой, потому что она думает только о себе, а не о нашей семье. Я понимал, что снова пытаюсь, точно наручниками, приковать ее к долгу перед нашей семьей. Я говорил себе, что достаточно сберечь ей жизнь, и наша семья сохранится.
Я сожалею обо всем этом. Сожалею, что не смог взять ее за руку и вытащить из мира воды. Я по-прежнему думаю, что если бы я оказался более понимающим, если бы принял ее образ жизни, все обернулось бы по-другому и она нашла бы, за что держаться. Но я был глуп. Я не мог оттащить ее, даже если бы пытался. Твоя мать говорила, что в мире воды нет ничего, но я пришел к пониманию, что все, чего она когда-либо хотела, скрывалось там, в этих глубоких водах. И она оставила меня одного здесь, в этом мире, в поисках того, чего хочу я.
Я отнял у нее нож силой. Дед, должно быть, слышал нашу ссору и видел твою мать с ножом. Потому что с того дня, пока мы не ушли, он ни словом не обмолвился о мире воды.
Мы вернулись домой, и через несколько месяцев твоя мать родила. Она любила тебя с такой силой, какой я никогда не замечал в ней прежде. Я могу уверенно сказать, что ты была единственной причиной, по которой все последующие годы она держалась за нашу семью. Она взяла на себя роль любящей матери, которой я всегда для нее желал. Все, что от нее осталось, она отдала тебе. Но все это время я наблюдал, как она уплывает от меня, все больше теряясь в мире, которого я никогда не видел. Я только сейчас понял, что есть два типа людей: те, кому нужны границы, и те, для кого они смерть. Заставить твою мать жить так, как хотел я, было не менее жестоко, чем держать рыбку в стеклянной банке.
Думаю, это было невероятно тяжелое время для нас обоих. Мы были одиноки. Кроме того, что мы жили в одной квартире и у нас был общий ребенок, нас ничто не соединяло. Все эти годы она не заговаривала о возвращении в Тибет. Время от времени она упоминала о мире воды, но только вскользь. Иногда покупала тюльпаны, и мы вместе смотрели, как они распускаются и увядают.
Наконец мы расстались. Вскоре после развода я узнал о ее болезни. В каком-то смысле раковые клетки не слишком отличались от ножа, который она держала в руке, просто ее желание умереть проявилось по-другому. Они ее убили.
Всю свою жизнь я совершал бесчисленные ошибки. Я сделал много такого, в чем виню себя до сих пор. Но есть одна вещь, которую я непременно сделал бы снова: отнял бы у твоей матери нож.
Видишь ли, она ошибалась. Мир воды не мог забрать ее всю. Так не бывает, это было бы слишком радикально. Она никогда этого не понимала. Частицы ее жизни, как семена, были посажены на этой земле и день за днем вырастали в побеги, цветы, деревья. Их корни уходят глубоко в землю и будут жить, пока мы с тобой о них помним. Неужели ты думаешь, что она существовала отдельно от нас? Нет.
Прошу прощения, если я тебя утомил. История получилась длинная. Я не собираюсь спрашивать, видела ли ты мир воды. Мне кажется, я уже знаю ответ. И я не удивлен, что какая-то сила вернула тебя в ту деревню, в которой мы некогда побывали. Но по каким-то непонятным для меня причинам я не ощущаю в тебе следов кромешной тьмы, в которую попала твоя мать. И я этому очень рад.
Оставь эту фигурку себе. Ее сделала твоя мать. Мы должны как-нибудь навестить ее. Я не помню, чтобы мы когда-либо были вместе на ее могиле. Мы возьмем с собой немного пива. Она очень любила пиво.
Глава 18
Луна напоминала круглый кулон на цепочке из трех звезд. Ночи в Пекине все еще были прохладными. Цзяцзя распустила волосы, и они упали на плечи, защищая шею от ветра. Недавно появившиеся листья липы превратились в сплошную массу сочной зелени, а листья гинкго колыхались на ветру, как миниатюрные веера.
Ли Чана освободили вскоре после первомайских торжеств. Тетя решила так: что за беда, если они сядут за праздничный стол спустя несколько дней, зато всей семьей. После обеда по просьбе Ли Чана Цзяцзя отправилась к господину Ду, чтобы отвезти ему пакет цзунцзы[8] на предстоящий праздник Дуаньу. Господин Ду сидел дома один и смотрел телевизор. Он не закрыл картину на стене. Прошло всего несколько недель, а он стал стариком. Цзяцзя видела отчаяние на лице этого человека, сидевшего в одиночестве в притихшей квартире. Она дала ему цзунцзы, он вежливо поблагодарил и преподнес ей в свою очередь банку белого чая. Больше они не обменялись ни единым словом, и Цзяцзя неторопливо направилась в центр.
Зная, что Ли Чан возвращается домой, Цзяцзя связалась с агентом по недвижимости, попросив найти ей небольшую однокомнатную квартирку в восточной части города. Тем временем тетя, счастливая и возбужденная, отправилась на рынок и купила для аквариума красную рыбку и кораллы того же цвета. Последние несколько сумбурных дней, проведенных в доме бабушки, Цзяцзя занималась живописью. Она начала работать над новой картиной, изображающей лошадь на берегу моря, на этот раз взяв большой холст. Это занятие увлекло ее так сильно, что сегодня она впервые вышла на улицу. Она еще не видела Лео: ей требовалось время, чтобы понять, как относиться к миру воды, и переварить рассказ отца. Хватало знания, что Лео где-то рядом.
Она вышла на пустую детскую площадку и зашагала по песку, стараясь, чтобы тот не попадал в туфли. Раскачиваясь на качелях, Цзяцзя посмотрела на высящееся перед ней здание и принялась считать этажи, чтобы найти окна своей квартиры. Сегодня в нее должны были въехать новые жильцы. Сквозь стекла Цзяцзя увидела, что квартира ярко освещена, за столиком у окна сидит молодая пара, а рядом стоит пожилая женщина. Стены казались голыми – должно быть, у новоселов пока не нашлось времени расставить мебель. Молодая пара выглядела ровесниками Цзяцзя. Даже когда они сидели, было заметно, что женщина выше мужчины. Мужчина повернулся спиной к окну и заговорил с пожилой женщиной – похоже, его матерью. Он сидел, откинувшись на спинку стула, и каждые несколько секунд подносил ко рту бутылку пива.
Внезапно все трое повернули головы в сторону спальни, а их позы вдруг стали напряженными. Молодая женщина встала, поспешила через гостиную в затемненную комнату и вскоре вернулась с ребенком на руках, улыбаясь смущенно и гордо.
В сумке Цзяцзя завибрировал телефон. Это пришло сообщение от Жэнь Ци.
Как поживаете, У Цзяцзя? Надеюсь, вы сейчас сидите с родственниками, наслаждаетесь пекинской едой и пьете вино. Меня уже тошнит от тибетской пищи. Я все еще здесь, сижу на грязной дороге у реки с бутылкой ячменного вина. О, как тихо сегодня ночью! Хотите что-нибудь услышать? Ти-Эс рассказывал, что, когда он был маленький, здесь росли дикие тюльпаны. Как вы думаете, куда они подевались? Сейчас здесь ничего нет. Только камни и вода.
Цзяцзя представила себе, как он сидит один на узкой дороге под такой же луной, как и та, что висит у нее над головой, а рядом лежат костыль и блокнот. Она представляла себе луну на Тибете ниже и ярче, такой, что от самого легкого толчка может прыгать, как мячик, с одной горы на другую.
Через минуту Цзяцзя получила еще одно сообщение:
Я думал вам позвонить, но не решался прервать затянувшееся молчание. Кроме того, мне сейчас не хочется слышать собственный голос. Надеюсь, вы продвинулись в поисках мира воды.
Цзяцзя на мгновение задумалась, а затем принялась строчить ответ:
Когда вы вернетесь? Вы уже нашли жену? Когда будете в Пекине, давайте встретимся, и я вам все расскажу.
Отправив сообщение, Цзяцзя положила телефон на колени. Затем наклонилась и сняла туфли, зарывшись пальцами ног в прохладный песок. Она думала о мире воды и о том, что давным-давно, когда мать была ею беременна, уже побывала там. Возможно, как и мать, она тоже что-то там оставила. Когда отец рассказал свою историю, она поняла, что пара на фотографии – это он и мать. Каким заботливым он выглядел. Его рука поддерживала локоть матери, как будто отец боялся, что ее унесет ветром. Цзяцзя не помнила, чтобы видела между ними такую близость. Она и представить себе не могла, что один-единственный жест вроде руки, касающейся локтя, может доставить ей столько утешения.
Телефон Цзяцзя снова завибрировал:
Мне плохо. Я чувствую себя опустошенным. Жена вернулась, но с другим мужчиной, тибетцем, которого знает с детства. Надо было видеть ее лицо, когда она встретила здесь меня: жду как дурак, пы-таюсь вернуть ее из какого-то мира воды, которого я никогда не видел. Знаешь, что я сделал? Я ей улыбнулся. А она даже не захотела со мной разговаривать.
Последнее сообщение Цзяцзя перечитала несколько раз. Оно затронуло в ней какую-то тайную струну. Она знала, что Жэнь Ци не был готов к такому повороту событий и случившееся, должно быть, сильно его ранило.