Но такова жизнь, правда? – говорилось в его следующем сообщении. – Иногда хочется танцевать, иногда плакать. Но я не плачу. Боль слишком свежа. Я не могу плакать. Подожду, пока не увижу на полке ее книгу с закладками, или не открою начатую банку ее чая улун, или не найду ее губную помаду под нашей кроватью. А до тех пор я не буду чувствовать ничего, кроме стыда. Но когда придет время, мое сердце разорвется. Я знаю. А сейчас я вернусь в деревню. У меня кончилась выпивка.
Цзяцзя глубоко вздохнула, бросив взгляд на свою квартиру и на семью, начинающую новую жизнь в месте, которое она оставила в прошлом. Детская площадка была пуста, и в темноте виднелась унылая желтая горка, никому не нужная в этот час. Цзяцзя набрала:
Вы в последнее время что-нибудь писали? Я вдруг поняла, что не спросила названия ваших книг. Пожалуй, неплохо бы прочесть что-то из них. Жэнь Ци, я пришла к выводу, что иногда самый простой способ потерять кого-то навсегда – это быть рядом с ним.
Прежде чем она дописала, телефон снова завибрировал:
Тюльпаны! У Цзяцзя, вы не поверите, я их вижу. Поле, которое только что было пустым, теперь заполнено белоснежными тюльпанами! Они светятся так, словно растут в каком-то небесном дворце. Ветер нежно поглаживает их лепестки. Все поле колышется, как шелк. Глядя на полную луну сегодня вечером, я не могу не представить, как должно выглядеть одеяло богини Луны. У Цзяцзя, позвольте мне доложить, что тюльпаны расцвели!
Перед Цзяцзя вдруг возник чернильно-черный мир воды, пожирающий уличные фонари, луну, желтую горку, жилой дом и семью внутри него. Мостовую смыло водой. Песок под ногами растворился. Пекин покинул свои пределы.
Внезапно ее охватил холод. Она знала, что никакие одежда или огонь не смогут ее согреть. Она опустилась глубже, или ей так показалось, и сосредоточилась на падении, избегая борьбы. Таким образом, подумала она, ей, возможно, удастся, наконец, найти дно водного мира. «Потому что не этим ли мы занимаемся? – подумалось ей. – Тем, что надеемся…»
В поле зрения появился рыбочеловек. В его лице, как и на рисунке Чэнь Хана, не было ничего особенного. Это было лицо среднего человека, с чертами не крупными и не мелкими, с пустыми глазами. Самой примечательной была, пожалуй, лысая голова, в области шеи переходившая в чешуйчатое тело песочного цвета. Конечно, рыбочеловек не был писаным красавцем. Он открыл рот и заговорил.
– Возвращайся домой, ужин ждет, – произнес рыбочеловек голосом, напоминающим звук виолончели, и плавая из стороны в сторону, словно между двумя невидимыми стенами.
– Моя мать тоже? – спросила Цзяцзя. – Она была здесь тридцать лет назад.
– Это тебе придется выяснить самой. А теперь в путь.
Рыбочеловек заволновался и стал постукивать плавниками по туловищу.
– Я тебе скажу вот что, – добавил он. – Если она не там, где ты, она может быть там, где я.
Цзяцзя зашевелила ногами. Они казались тяжелыми, как будто были заморожены и превратились в лед. Рыбочеловек развернулся и исчез в темноте. Цзяцзя последовала за ним. Вскоре она уже не видела головы рыбочеловека и могла разглядеть только движущийся вправо-влево кончик его хвоста.
Она хотела еще немного поговорить с ним, но ничего не вышло. Шевелила ли она губами? За ним оказалось довольно трудно угнаться, не говоря уже о том, чтобы поддерживать разговор. Цзяцзя даже не могла решить, что хочет сказать.
В какой-то момент она поняла, что, двигаясь в воде, должно быть, закрыла глаза и на мгновение уснула. Рыбочеловека нигде не было. Когда же он исчез? Память подводила, растворяясь, как соль в воде. Холод тоже исчез, чувства ослабли, тело, которое только что было тяжелым, как камень, теперь стало легким, как пена. Она провела по себе руками.
Ничего. Там ничего не было. Тело исчезло. На самом деле то, что она считала своими руками, оказалось не более чем мыслью. Это был конец всему. Сможет ли она когда-нибудь снова выкурить сигарету? Ей отчаянно захотелось это сделать. Она поискала взглядом сумку. Конечно, ее не было.
Неужели мать попала в ловушку именно так? Было ли слово «попала» вообще правильным? Возможно, именно так и происходит реинкарнация. Она проснется в теле другого существа и будет жить другой жизнью. По всей вероятности, в новой жизни она никогда не узнает о мире воды. Возможно, она даже не человек. Вспомнилась картина в квартире у госпожи Вань. Теперь это стена господина Ду. Сапфировая чаша, сияющая в центре, зажата между ладонями Будды. В ее синеву Цзяцзя добавила мазок оранжевого.
– Что ты там делаешь? – донесся из темноты голос рыбочеловека.
– Должно быть, я тебя потеряла, – откликнулась Цзяцзя, выходя из транса.
– Не отставай.
– Я тебя не вижу, – проговорила Цзяцзя, удивляясь тому, что они слышат друг друга.
– Плыви на мой голос.
Цзяцзя изо всех сил постаралась проследить, откуда исходит звук. Казалось, он доносился откуда-то сверху.
– Может, ты споешь песню, чтобы я могла следовать за тобой? – предложила она.
Рыбочеловек начал напевать какую-то мелодию. Цзяцзя ее не узнавала, и голос не казался приятным для слуха, но в любом случае услаждение не входило в его задачу. Цзяцзя приказала своему бестелесному «я» закрыть глаза и плыть быстрее, чтобы не потерять рыбочеловека.
– Это не помогает. Я не двигаюсь, – заявила Цзяцзя. – У меня нет тела.
Рыбочеловек остановился на полуслове и произнес:
– Вот почему ты меня не видишь. Но могу заверить тебя, что мы еще движемся. Мы делаем это все время.
– Ты можешь сказать, куда мы направляемся? – спросила Цзяцзя.
– Когда мы остановимся, то будем уже там, куда плывем.
Цзяцзя продолжила слушать монотонную песню рыбочеловека. В глубине сознания блуждали мысли. На каком языке он пел? На тибетском? Впрочем, это не имело значения, потому что пение вскоре стихло.
Небытие.
Безмолвие ума.
Ей показалось, что вдалеке что-то слабо блеснуло. Серебряная рыбка.
Глава 19
Цзяцзя увидела тусклый оранжевый фонарь своей матери, светившийся у входа в бар Лео. Фонарь не висел, а стоял на маленьком круглом столике, который Лео, должно быть, приобрел совсем недавно. Столик был покрыт бежевой скатертью, а рядом с лампой стояла пустая пепельница. Имелся при нем и деревянный стул – для курильщиков, которые предпочитают сидеть. Цзяцзя провела пальцами по контурам лица и посмотрела на свое отражение в окне бара. Это была она, во плоти, последнее не вызывало сомнений. Она повернулась и посмотрела на окна своей квартиры через дорогу. Ее жильцы все еще сидели за столом: мужчина пил пиво, женщина с ребенком на руках улыбалась. Мимо с шумом промчался электроскутер. Звук сначала усиливался, а потом, по мере удаления скутера, медленно затих.
В это время года в Пекине было особенно сухо. Мир воды не оставил никаких видимых следов, но ощущался Цзяцзя, словно присутствовал в ее крови.
Она закурила. Охранника на автостоянке сменил другой паренек, еще моложе и пониже ростом. Как и его предшественник, он тоже уткнулся в телефон. Он носил очки в толстой оправе, а козырек фуражки слегка сдвинул набок. Цзяцзя показалось, что она видит его улыбку.
Дверь открылась, вышел Лео с перекинутым через руку шарфом, которым он укутал плечи Цзяцзя.
– Я видел тебя из окна, – сообщил он, доставая сигарету из ее пачки.
– Я вернулась несколько дней назад, – отозвалась она.
– Новые жильцы? – указал Лео на окна ее квартиры.
Цзяцзя улыбнулась.
– Только что въехали. Похоже, прекрасная семья. Ты скоро закроешь бар?
– Еще полно посетителей.
Лео повернулся и посмотрел на окна бара. Запах табака и лимона, исходивший от его высокого стройного тела, мягко щекотал ноздри Цзяцзя.
Она затушила сигарету, воткнув ее в новую пепельницу, и посмотрела на дерево, растущее на некотором расстоянии от нее. В свитое там гнездо только что опустилась какая-то птица. Цзяцзя подумала, что птица, должно быть, улетала далеко, раз вернулась в такой поздний час. Она поплотнее замоталась шарфом и стала ждать, пока Лео докурит сигарету, ни в малейшей степени не показывая, что ее ждут дела.
Потом Цзяцзя сидела на табурете в конце стойки, потягивая бренди, пока бар не закрылся. Посетители весь вечер не давали Лео покоя. Он улыбался им, принимал заказы, готовил коктейли, выписывал счета. Компании друзей сидели вокруг низких круглых столов, разговаривали с разными акцентами, осушая один бокал за другим, иногда смеялись, а затем, наконец, выходили за дверь, поворачивая налево или направо. Лео вытирал столы и ждал, когда придет следующая компания. Вот и Пекин такой же, думала Цзяцзя. Люди приходят и уходят, некоторые остаются в нем надолго, другие покидают его быстро. И когда это случается, город ждет следующего жителя, который займет освободившееся место.
По мере того как вечер сменялся ночью, Цзяцзя постепенно становилось ясно, что оставил ей после себя мир воды. В ней было что-то невероятно светлое, как облачко в ясную ночь, как семечко одуванчика в воздухе, как балерина, как «Игра воды» Равеля. Мог ли мир воды что-то у нее отнять? Если и да, то нечто невероятно тяжелое.
Она подумала о Жэнь Ци, о деревне, о запахе козьего масла и благовоний, о том, что ее новый знакомый делает среди поля белых тюльпанов с лицом, побагровевшим от выпитого вина. Завтра она ответит на его сообщения и расскажет о человеке-рыбе и мире воды.
Цзяцзя слегка приподняла бокал, словно приветствуя тех, кто вдали от нее.
Она поставила бокал на стойку, и ее мысли прекратили блуждать. Завтра, решила Цзяцзя, завтра она будет рисовать море.