Только через две недели после выставки, холодным январским вечером Цзяцзя наконец оторвалась от картин и снова зашла в бар Лео.
– Я пытался до тебя дозвониться, – сказал Лео, наблюдавший, как Цзяцзя садится на обычное место. – Как поживаешь?
– А, у меня все хорошо. Я уезжала на несколько дней, – солгала она.
Интересно, почему люди спрашивают друг друга, как у них идут дела, спросила себя Цзяцзя. «Как поживаешь?» – вот вопрос, на который в большинстве случаев не дают правдивый ответ. Цзяцзя не могла сказать Лео, что ей плохо, совсем плохо, и она почувствовала себя ужасно одинокой, когда он задал этот тривиальный вопрос, словно вручил маленький камешек, наступив на который она могла перешагнуть через глубокую бурную реку.
Она знала, что теперь Лео мог понять, хочет ли она с ним говорить. Бывали случаи, когда она предпочитала, чтобы с ней обращались как с обычной посетительницей. Встречала Лео улыбкой, садилась, делала заказ, заканчивала нехитрый разговор простым «спасибо» и принималась читать книгу. В такие моменты она никогда не бывала невежливой, но, если в баре оказывались только они вдвоем, в ее поведении чувствовалась легкая неуверенность. Сегодня, однако, дело обстояло иначе. Сегодня она не хотела сидеть одна.
– Чего ты хочешь выпить? – спросил Лео.
– Может, чего-нибудь нового и крепкого? – предположила она. – Книга, которую ты мне подарил, просто замечательная, рассматривая ее, я многому научилась. А еще я откопала кое-какие свои старые материалы и попыталась нарисовать рыбу.
– Рыбу?
– Ну, не совсем. Это человек-рыба.
Она сделала небольшое ударение на слове «человек».
Он поднял глаза от лаймов и посмотрел на нее.
– Муж оставил мне рисунок, – объяснила Цзяцзя. – Рисунок человека-рыбы. Голова человека с телом, напоминающим рыбье. Ну, знаешь, с чешуей и плавниками. С тех пор как рисунок перешел мне, у меня появилось чувство, будто мне нужно узнать о нем больше. Лицо довольно странное. В следующий раз могу тебе показать. Во всяком случае, сейчас я его пишу. Я не думала, что его будет так трудно воссоздать.
Она ссутулилась и положила локти на стойку.
– Что значит «странное лицо»? – спросил Лео.
– Я имею в виду, что изучала рисунок, но всякий раз, когда я поворачиваюсь к холсту и пытаюсь нарисовать лицо, в голове становится пусто, и я не могу вспомнить, как оно выглядит. Как будто рыбочеловек не хочет, чтобы я его писала. Странно, правда? С тобой такое случается, когда ты делаешь коктейли?
– Я не совсем в этом уверен. Но у меня действительно иногда заканчиваются идеи, – нерешительно произнес Лео. – Писать маслом совсем не то же, что смешивать напитки.
Цзяцзя покачала головой.
– Ты совершенно прав. Это не то же самое, – согласилась она. – Я точно знаю, как человек-рыба должен выглядеть, но не могу его нарисовать. Как будто лицо существует только в моем воображении и постоянно меняется.
– Как ты думаешь, почему он нарисовал человека-рыбу?
Цзяцзя ожидала этого вопроса от Лео и начала отвечать, не дожидаясь конца вопроса:
– Чэнь Хан сказал, что этот рыбочеловек однажды ему приснился. Сам сон был очень странным. Он не помнил почти ничего, но как он мог нарисовать человека-рыбу, не вспомнив большую часть сна?
– Итак, ты знаешь, что хочешь написать, но не можешь этого сделать. Твой муж не помнил сна, но сумел нарисовать человека-рыбу в деталях.
Цзяцзя медленно кивнула.
– Мне бы очень хотелось когда-нибудь увидеть этот набросок, – сказал Лео. – И, конечно, твою картину, когда ты добьешься успеха.
В ту ночь Лео остался с Цзяцзя. Но она держала дверь в кабинет закрытой и не показывала картины. Она еще не была готова. К тому же она спрятала от Лео рисунок Чэнь Хана. Набросок казался ей чем-то слишком интимным – возможно, единственным, в чем Чэнь Хан остался с ней честен. Она не могла объяснить почему, но знала, что Чэнь Хан хотел бы скрыть его от других.
Следующим ранним утром неожиданно нагрянула тетя. Цзяцзя чистила зубы, и дверь ей открыл Лео. Тетя была стройной, высокой и выглядела так молодо, что Лео позже признался, будто принял ее за одну из подруг Цзяцзя.
– О! Очень приятно с вами познакомиться. Я тетя этой малышки. Она росла у меня на руках, – услышала Цзяцзя голос тети и увидела из ванной, как в спальню из-за двери просунулась ее голова. – Мне не следовало приходить так рано. Я хотела поговорить с Цзяцзя. Ага! Цзяцзя переделала эту картину. Красиво, верно?
– Она прекрасно разбирается в искусстве, – отметил Лео.
– Моя племянница написала картину два, может, три года назад, – сообщила тетя. – Она никогда не бывает довольна своей работой.
– Тетя, почему ты не позвонила? – Цзяцзя поспешно вышла из спальни, смущенная тем, что ее застали в квартире Чэнь Хана с другим мужчиной. Она старалась не смотреть на Лео. – Вы с мужем опять провели ночь в отеле?
– На этот раз нет. – На лице тети отразились легкая тревога и нерешительность. – Проект, о котором я тебе говорила, не прошел.
Цзяцзя уже была готова задать следующий вопрос, но тут Лео извинился и сказал, что ему пора уходить. Он взял пальто и бумажник (женщины молча ждали, когда он уйдет) и удалился, закрыв за собой дверь.
– Но, кажется, ты сказала… – продолжила разговор Цзяцзя.
– Кто был этот мальчик? – с усмешкой перебила ее тетя и села.
– Тетушка, не думай, что мне легко жить без мужа.
– Но тебе придется. Чэнь Хан не был к тебе добр, – вздохнула тетя. – Знаешь, я виню себя. Когда ты росла, я должна была тебе объяснить, как важно любить смело. Мне не следовало говорить тебе, что ты слишком молода, чтобы встречаться с тем парнем… как там его звали?
– Того парня из средней школы? Пожалуйста, не жди, что я вспомню!
Обе рассмеялись.
– Иногда, – продолжила тетя, – мы ничего не просим от жизни, потому что не хотим оказаться сломленными. Но именно так мы отгоняем от себя то, что нам дорого. Пожалуй, тебе бы не помешало быть больше похожей на мать. Нет, нет, не возражай. Она была сломлена, да, но всегда знала, чего хочет.
В воспоминаниях Цзяцзя мать в последние годы своей жизни всегда была окружена ореолом печали. Цзяцзя понимала: когда отец влюбился в другую женщину, жизнь матери разбилась вдребезги, будто старинный фарфор. Не зная, как изгнать из себя эту боль, Цзяцзя пришла к выводу: любовь – слишком хрупкое основание для отношений. Должно существовать еще что-то, какая-то более рациональная причина для союза двоих, пятачок твердой почвы, на которую можно встать, когда остальное разрушится. Но кому теперь есть дело до ее мнения? Сейчас, когда Чэнь Хана не стало, разве не рухнула ее земля, не сломалась ее жизнь?
– Привыкаешь обходиться без мужа? – спросила тетя и начала рыться в сумочке.
– Все не так уж плохо.
– А, вот она! Ли Чан нашел тебе работу, – сообщила тетя, вынимая визитную карточку и кладя ее на стол. – У него есть знакомая. Она хочет, чтобы кто-нибудь нарисовал у нее на стене Будду.
Цзяцзя подумала, что существуют профессионалы, специализирующиеся на буддийской живописи. И приемлемо ли вообще для нерелигиозного человека изображать божество?
– Тетушка, я в жизни не занималась настенной живописью. Если ей нужна фреска, чтобы украсить дом, я могу найти…
– Я уверена, ты сможешь произвести на нее впечатление. – Тетя указала на картину с лошадью. – Посмотри, как хорошо получилось!
Цзяцзя взяла карточку и принялась внимательно ее изучать. Эта женщина, похоже, была редактором комедийных фильмов и работала в кинокомпании, название которой ни о чем не говорило. Что за странная профессия, подумала Цзяцзя, и зачем нужно редактировать комедии? На карточке были указаны номер мобильного телефона и адрес электронной почты. Цзяцзя пообещала, что попытается связаться с предполагаемой клиенткой. Видимо, удовлетворенная обещанием, тетя встала и, пританцовывая, вышла за дверь, помахав на прощание рукой.
Редактор комедий по имени Вань Лянь или госпожа Вань, как про себя называла ее Цзяцзя, жила со своей семьей в двухуровневой квартире в районе Яюньцунь, в стороне от центра. В следующую среду Цзяцзя ее навестила: дома оказались только госпожа Вань и ее горничная, занятая переноской бутылок импортного пива из коробки в холодильник.
– Мой муж на работе, – сообщила госпожа Вань.
Госпожа Вань была на несколько лет старше Цзяцзя. По фотографиям на книжной полке Цзяцзя поняла, что у нее двое детей: мальчик и девочка. Хозяйка квартиры была невероятно маленькой и костлявой, что делало ее голову с короткой стрижкой огромной и круглой, вроде пупса из тех, что водители держат в машинах. Тело казалось таким хрупким, что Цзяцзя удивилась, как ей удалось родить двоих детей, на первый взгляд, нормальных размеров. Когда хозяйка дома несла большой железный чайник с кипятком из кухни в гостиную, Цзяцзя внимательно за ней наблюдала, опасаясь, что Вань Лянь может надломиться под его весом.
– Вот, посмотрите… – Госпожа Вань поставила чайник на стол, плюхнулась на диван и указала на пустую белую стену в прихожей. – Я подумываю нарисовать на этой стене танку[3].
– У меня нет никакого опыта живописи по шелку.
– О нет, только не шелк! Я хочу, чтобы картина была написана прямо на стене. Думаю, так будет лучше, не так ли?
Цзяцзя хотела объяснить, что танки обычно рисуют или вышивают на шелке. Когда она была маленькой, ее мать получила танку в подарок от одного тибетского монаха. Цзяцзя тщательно изучала ее каждый день после школы, поэтому хорошо понимала, что создание подобных произведений – невероятно сложное ремесло и, чтобы им овладеть, требуется много лет учиться. Но госпожу Вань не волновало, что скажет Цзяцзя, она продолжала настаивать, что, по ее мнению, картина на стене получится красивее.
– Госпожа Вань, могу я спросить: вы буддистка?
– Я верю в карму, – ответила та. – Ну, что вы думаете? Согласны мне помочь?
Цзяцзя согласилась и пообещала стараться изо всех сил. Если получится не слишком хорошо, она не возьмет с госпожи Вань денег. Госпожа Вань, казалось, была довольна сделкой, и, в конце концов, они договорились о цене в двадцать тысяч юаней.