Цзяцзя работала в доме госпожи Вань пять дней в неделю. Госпожа Вань настояла, чтобы она каждый раз оставалась на ужин. Дети возвращались из школы и присоединялись к ним, но с мужем госпожи Вань Цзяцзя познакомилась только через две недели после появления в доме – к этому времени она уже начала думать, что этот человек либо каждый вечер возвращается домой очень поздно, либо не возвращается вообще. Однажды днем он открыл входную дверь и, казалось, поразился, увидев Цзяцзя, стоявшую у незавершенной картины. У него росла длинная борода, а длинные седые волосы были собраны в хвост на затылке. Они обменялись несколькими словами, и Цзяцзя узнала, что он владеет небольшим заведением, где исполняется джаз.
– Я знаю это место, – сказала Цзяцзя. – Ходила туда сразу после открытия. Я тогда как раз начала учиться живописи.
– Рад слышать, – произнес он тихим скрипучим голосом. – А что вы тут рисуете?
– Ваша жена попросила меня нарисовать здесь Шакьямуни.
Казалось, муж госпожи Вань понятия не имел, что происходит в его доме. Цзяцзя указала на место над карандашным контуром лотоса посреди стены.
– Это гораздо сложнее, чем мне сначала показалось. Хочу сделать работу хорошо.
– Замечательно. Не стану вас больше беспокоить.
Так закончился их единственный разговор. В тот день она ушла пораньше, чтобы хозяева могли провести время вместе. Никто не намекал, что пора уходить, пара, казалось, не возражала против ее присутствия, но Цзяцзя больше не хотелось рисовать. Вместо этого она поймала себя на том, что ноги несут ее в бар Лео.
– Сомневаюсь я насчет этой работы, – сказала Цзяцзя Лео, наблюдавшему, как она садится на табурет. – У меня почти нет времени заниматься собственной картиной.
Лео взял стакан и налил ей воды. Похоже, Цзяцзя решила всегда ходить с распущенными волосами. Она казалась уставшей, хотя и помолодевшей. Возможно, из-за того, как она была одета – синие джинсы, черный свитер, белые кроссовки. Еще и холщовая сумка с карандашами, красками и кистями. Ее макияж немного смазался, но Лео находил, что так ей даже идет. Она стала еще красивее. Может быть, даже еще откровеннее.
– У меня ничего не получится, – уверяла Цзяцзя. – Откуда нам знать, как выглядит Будда? И вдруг у его лотоса должно быть, скажем, шесть лепестков вместо пяти? Тогда я все испорчу.
– Я думал, буддийские настенные росписи бывают только в пещерах и храмах, – заметил Лео. – Эта женщина, наверное, искренне верующая.
– А знаешь, что вчера было? – Цзяцзя отодвинула маленькую тарелку с оливками и наклонилась к Лео, перегнувшись через стойку. – Когда госпожа Вань рассматривала набросок, она сказала: «Я молюсь перед этой стеной каждый вечер. Я делаю так с самого первого дня, как вы начали работать над картиной. Я не могу остановиться». Потом она сказала, что для нее это единственный способ почувствовать себя в безопасности. Каждый вечер эта женщина молится перед моей картиной, чтобы чувствовать себя в безопасности… а я даже не знаю, что делаю.
– Посмотри на этого парня. – Лео указал в окно на охранника в форме, сидевшего у входа на автостоянку. – Как ты думаешь, он знает, что делает?
Пареньку было не больше восемнадцати. Казалось, его и вправду как следует не научили охранять парковку. Каждому водителю он отдавал левой рукой салют и всякий раз, когда мимо проезжала дорогая модель, слегка приоткрывал рот.
– Не смеши меня, это не одно и то же, – рассмеялась Цзяцзя.
Слегка выступающие зубы делали ее очаровательной.
– Ну, а еще я иногда не знаю, какой коктейль смешиваю.
– Правда?
Лео приложил указательный палец к губам, показывая, что это секрет, которым нельзя делиться с другими посетителями.
– Какие у тебя планы на китайский Новый год? – спросил он, начиная вырезать ножом ледяной шар. – Хочешь поехать со мной к моим родителям?
Лицо Цзяцзя застыло.
– Мне надо посоветоваться с моими родными, – проговорила она, отводя глаза. – Подожди минутку.
Сделав вид, что звонит по телефону, Цзяцзя вышла из бара и посмотрела на стоянку. Охранник играл во что-то в телефоне, и тут у барьера остановился красный «Порше Панамера». Машина засигналила, напугав паренька; охранник подошел с нервным вопросительным выражением на лице и что-то произнес. То, что сказал паренек, похоже, рассердило водителя, он тронулся с места и медленно поехал к барьеру. Охранник запаниковал и хлопнул ладонью по дверце машины.
– Ты, чертов идиот! – услышала Цзяцзя вопль, донесшийся из «Порше».
Цзяцзя зашла за угол и, оказавшись в безмолвной тени, позволила себе безумную мысль о новой жизни с Лео: она могла бы научиться любви к нему, подумала она, – пусть не любви, похожей на бурное море, о которой пишут в романах, но спокойному чувству, напоминающему безмятежное озеро. Она похоронит Чэня, оставит его в прошлом, продаст квартиру, забудет о человеке-рыбе, порвет рисунок. Неужели она действительно сможет так жить? Нет. Скорее всего, нет. В ее отношениях с Лео всегда оставалось что-то незавершенное. Чем теснее они сжимали друг друга в объятиях, тем крепче тело Цзяцзя держало в плену ее сердце, не способное коснуться сердца Лео. И все же она хотела освободиться от Чэнь Хана и зажить другой жизнью.
Когда Цзяцзя вернулась в бар, красный «Порше» уже исчез, а паренек сидел на стуле, убрав телефон и поворачивая голову вслед каждой проезжавшей мимо машине.
В конце концов, еще до закрытия бара Цзяцзя приняла приглашение Лео.
Глава 6
Цзяцзя договорилась с Лео встретиться во второй половине дня, чтобы вместе поехать к его родителям. Она чувствовала неуверенность и тревогу. Через три месяца после смерти мужа она уже отправлялась на праздник в чужую семью. Может, родители Чэнь Хана были правы, думала она, когда ее отвергли. Она знаменовала собой самое разрушительное бедствие. Над ней висело проклятие. Сначала мать, потом муж. А теперь связь с другим мужчиной. Все так быстро переплелось. Она как мох, цепляющийся за другие растения всю свою жизнь.
Было еще рано, до обеда еще далеко. Цзяцзя проверила свой банковский счет, хотя и так знала, сколько там лежит: сорок тысяч, оставшиеся от Чэнь Хана, плюс десять тысяч от госпожи Вань – задаток за картину. Перед встречей с Лео ей нужно было пройтись по магазинам: она не могла явиться к его родителям с пустыми руками. Это было все равно что дать ему пощечину.
Она надушила запястья, надела длинное шерстяное платье оранжевого цвета и завязала волосы в высокий хвост. Так она выглядела моложе. Довольная своим внешним видом, Цзяцзя поехала на метро в торговую галерею «Шин-Кун-плейс» и пошла по магазинам. Этажи чуть не ломились от бутиков международных брендов, а витрины были вымыты так чисто, что казались совсем незаметными. С тех пор как она была тут в последний раз, примерно за неделю до смерти Чэнь Хана, несколько магазинов переместились с одного этажа на другой. Их словно перетасовали, как колоду карт.
Однажды, еще до свадьбы, Чэнь Хан взял Цзяцзя с собой в Фуцзянь, чтобы познакомить с родителями. Тогда она пришла в этот торговый центр и выбрала одежду для его матери и часы для отца. За все заплатил Чэнь Хан. Часовой магазин находился на прежнем месте, но витрину оформили по-новому – циферблатом с бриллиантами, пущенными по кругу. Цзяцзя ненадолго остановилась, чтобы взглянуть на него, сочла этот стиль слишком вычурным, а затем пошла вдоль черного мраморного фасада торгового центра туда, где, как она знала, продавали кашемир. Она поперебирала вешалки и остановила выбор на двух одинаковых красных свитерах[4]. Продавщица назвала цену: чуть больше семи тысяч юаней за оба.
– Сегодня действует праздничная скидка в сорок процентов, – сообщила она.
– Сколько они стоят со скидкой? – спросила Цзяцзя.
– Я назвала цену уже со скидкой.
Продавщица улыбнулась и подмигнула Цзяцзя, взмахнув ресницами, слишком черными и густыми, чтобы быть натуральными.
– Понятно, – проговорила Цзяцзя, заставив себя улыбнуться в ответ. – Пойду посмотрю, что есть в других местах.
Цзяцзя быстро вышла из торгового центра, чувствуя себя воровкой, пойманной на краже. Она намеренно выбрала магазин в том месте, где бренды дешевле, но одни эти два свитера обошлись бы ей почти в два месяца коммунальных расходов. Впрочем, это были чудесные вещи, мягкие и изящные. Ей очень захотелось купить себе такой же свитер. Но она все еще жила в квартире, которая была ей не по карману, и была занята работой, которую вряд ли стоило считать работой. Она, не оглядываясь, вошла в метро и почувствовала, как фальшивые ресницы девушки, продающей кашемир, затрепетали у нее за спиной.
Цзяцзя вышла на станции «Дундацяо» и целеустремленно направилась в торговый центр «Синий остров». Покупатели в одежде разнообразных ярких цветов толпились в залах, роясь в грудах одежды и пробуя средства по уходу за кожей. В зале царила жара, хотя снаружи похолодало. Почти все продавщицы были среднего возраста. Некоторые из них стояли рядом с кассиршей и болтали о детях, застегивая рубашки и складывая их в не слишком аккуратные стопки. Цзяцзя бродила по этажам в поисках магазинов трикотажа. Ни с того ни с сего она решила купить родителям Лео одинаковые свитера. Наконец она наткнулась на бренд, показавшийся ей многообещающим.
Шерсть под пальцами казалась удивительно мягкой. Все, что сейчас нужно было сделать, – найти два свитера одного стиля, которые можно было бы подарить как пару. Она осмотрела стеллажи, стараясь не пропустить ни одной вещи. В конце концов Цзяцзя нашла серый свитер с круглым вырезом, на плечах которого были вышиты цветы. Она подозвала продавщицу.
К ней подошла полная женщина со стрижкой пикси. Продавщица повернулась лицом, и Цзяцзя вздрогнула: возле носа чернела большая родинка.
– Вы покупаете этот свитер? – спросила тетка с родинкой.
– Я хотела спросить, есть ли у вас мужские свитера такого же цвета, – тихо произнесла Цзяцзя, боясь рассердить продавщицу.