Тетка с родинкой, кряхтя, наклонилась и достала из нижних ящиков стопку сложенных свитеров. Когда она выпрямилась и бросила стопку на прилавок, на Цзяцзя повеяло сильным запахом табака и пота.
– Поищите здесь, – сказала тетка с родинкой.
Цзяцзя принялась сравнивать свитера с тем, который держала в руке. Почти внизу нашелся свитер такого же серого оттенка с черной горизонтальной полосой поперек груди. Этот явно годится, подумала она.
– Сколько стоит такая пара? – спросила Цзяцзя.
– Вот этот… – Тетка с родинкой подняла голову и, прищурившись, посмотрела на бирку, чтобы узнать цену женского свитера. – Этот идет за тысячу восемьсот десять юаней. А другой немного дешевле, если я правильно помню. Дайте-ка подумать… Он стоит тысячу шестьсот десять.
– Есть ли какие-нибудь скидки? Это подарок. Я думаю, в это время года у вас должны быть распродажи. Не могли бы вы дать мне скидку участника акции или что-то в этом роде?
– А вы участвуете в акции? – недовольно посмотрела на Цзяцзя тетка с родинкой.
– Нет, но я могу подать заявление…
Вошли другие покупатели, и тетка с родинкой немедленно покинула Цзяцзя, чтобы с ними поздороваться.
– Так что вы говорили? – спросила она, вернувшись.
– Я сказала, что могу подать заявку на участие в акции.
– Мы не делаем скидок для участников акций, – буркнула тетка с родинкой и начала складывать свитера.
– Тогда почему вы меня спросили, участвую ли я в акции? Но ничего, я могу купить оба за три тысячи, пойдет?
– Милочка, это торговый центр, и у нас бренд, мы здесь не торгуемся. Если вы не можете их себе позволить, идите в другой магазин.
Тетка взяла серые свитера и принялась запихивать их обратно в выдвижные ящики.
Цзяцзя сделала несколько глубоких вдохов, призывая на помощь все свое терпение.
– …одета красиво, как богатая девушка, – пробормотала продавщица себе под нос. – Сумка, скорее всего, поддельная. Нет денег – не ходи в магазин.
Цзяцзя хотела накатать жалобу управляющему, но вдруг обнаружила, что не может сложить нужные слова воедино. У нее не было навыка в написании жалоб, она привыкла ходить по магазинам с Чэнь Ханом, который, едва почувствовав неприязнь продавщицы, сразу потребовал бы начальника. А Цзяцзя, конечно, приняла бы роль молчаливой жены.
Она повернулась и торопливо покинула торговый центр, чувствуя себя еще несчастнее, чем раньше. Крыса, которую не только поймали, но и избили, растоптали, загнали в темный угол. Цзяцзя почувствовала, как съеживается, как слабеют мышцы, как гнется спина. Она остановила такси.
– «Шин-Кун-плейс», – скомандовала она водителю.
Она должна была спастись, выскочить из угла и самым величественным образом появиться на большой открытой сцене.
Они приехали. Цзяцзя расплатилась с водителем и велела оставить сдачу себе. Затем пронеслась мимо бутиков европейских дизайнеров, ювелирных, часовых и направилась прямиком к девушке с накладными ресницами.
– Я бы хотела купить два красных свитера, которые выбрала раньше, – произнесла Цзяцзя так спокойно и твердо, как только могла.
Продавщица моргнула, а затем вежливо улыбнулась.
– Конечно, – ответила она. – Может, хотите что-нибудь еще?
– Пожалуй, нет, – проговорила Цзяцзя. – Хотя подождите минутку, дайте мне еще этот шарф.
Она взяла с вешалки красный шарф и им помахала.
После того как продавщица скрылась за дверью, чтобы упаковать вещи, Цзяцзя почувствовала: отчасти реанимировав чувство собственного достоинства, она опять может дышать. Вернувшаяся с аккуратно завернутыми свитерами и шарфом продавщица сообщила полную сумму. Цзяцзя расплатилась, еще немного походила по магазинам, больше ничего не купила и вышла.
Она села на скамейку, положив пакет с покупками на колени. Хотелось плакать, но у нее не было времени пойти домой и заново накраситься перед встречей с Лео. Поэтому Цзяцзя закрыла лицо руками и представила себе, как плачет, кричит на весь город, кричит так сильно, что у нее разрывается сердце и все ее слышат. Она представила себе, что плачет, как новорожденный младенец, не ведающий всех перипетий жизни, ее перекрестков и тупиков. Она представляла себе, будто плачет, совсем недолго, а потом встала и спустилась в метро, чтобы успеть на ближайший поезд.
Цзяцзя предстояло стать второй женщиной, которую Лео представил родителям. Первую он приводил к ним пять лет назад. Он хотел, чтобы отец с матерью приняли Цзяцзя, но – и это было еще важнее – надеялся также, что они ей понравятся. Однако Лео предложил встретить Новый год с ним и немедленно пожалел о своих словах. Лучше бы она отказалась. Ему следовало быть более осторожным и не просить прямо. Цзяцзя дала согласие взволнованным и встревоженным тоном, словно он не оставил ей выбора и отклонить приглашение было проявлением грубости.
Из наблюдений за Цзяцзя Лео сделал вывод: она всегда выбирает то, что, по ее мнению, доставляет удовольствие другим, а не то, что нравится ей самой. В общем, Цзяцзя согласилась, и с тех пор Лео замечал ее видимое, хотя и хорошо скрываемое беспокойство. Она часто посылала ему сообщения, в которых спрашивала, что его родители любят есть, какой вид алкоголя предпочитают, курит отец китайские сигареты или импортные, одежду каких размеров носят.
В канун Нового года она появилась на парковке его дома чуть раньше четырех. Лео не был фанатом престижных автомобилей и прекрасно понимал: в его машине, обычной черной «Хонде Аккорд», нет ничего особенного. Он подумывал отвезти Цзяцзя к родителям на такси, но в конце концов решил, что поедет на «Хонде». Это был он. Не Чэнь Хан. И он хотел, чтобы она это понимала.
Она купила его родителям одинаковые красные кашемировые свитера, сообщила Цзяцзя в машине. Оба на размер больше обычного. Так в холодные зимы можно будет их надевать поверх других теплых вещей. К тому же она купила красный шарф для матери и несколько пачек сигарет «Юйси» для отца.
В Пекине это было лучшее время года. Люди расходились по домам и рассаживались вокруг стола в гостиной. Женщины подавали безупречно разложенные ряды пельменей, мужчины, прячась в клубах табачного дыма, болтали за чашкой чая обо всем, произошедшем за последний год. Хотя Лео никогда не покидал город во время китайского Нового года, он уже больше двух лет не проводил праздники дома. Родители не настаивали – они считали, что он занят работой. Он был близок с семьей, но скорее предпочитал мирное одиночество, совершая пешие прогулки по парку Сяншань, катаясь на велосипеде по проспекту Чанъань или путешествуя по пустым подземным переходам, где без обычных рабочих-мигрантов, мчащихся по своим делам, становилось гораздо приятнее.
Отец Лео, научный сотрудник медицинского факультета Пекинского университета, был прогрессивно мыслящим ученым, который обычно либо работал в лаборатории, либо преподавал, либо читал дома с сигаретой в руке. Одну из двух комнат в небольшой квартире отец превратил в кабинет, где мог работать. Он писал книгу. Он трудился над ней с тех пор, как Лео себя помнил. Отец держался правила каждый вечер перед сном проводить некоторое время в кабинете: просматривал научные журналы или писал. Часто мать Лео заставала мужа спящим в кресле, а журнал был раскрыт на первой странице.
Лео быстро ехал по пустым дорогам, и они без всяких задержек добрались до места. Родители жили в Северо-западном районе Пекина, сразу за второй кольцевой дорогой. Когда мать открыла дверь, Лео начал понимать, что именно навязал своей спутнице. На матери был испачканный фартук десятилетней давности, и она вытирала об него руки.
– Извините, – сказала мать Лео, пригласив их войти, потом смущенно улыбнулась и похлопала Цзяцзя по плечу. – Я немного занята. Идите, поговорите с отцом! Он уже несколько недель только о вас и толкует.
– Могу я помочь на кухне? – спросила Цзяцзя.
– Да не беспокойтесь, пожалуйста, идите, идите с сыном, – ответила мать и указала на гостиную. – Получится быстрее, если я все сделаю сама, – добавила она и начала одной рукой раскатывать тесто, а другой размахивать в воздухе.
– Цзяцзя, не беспокойся, – сказал Лео. – Пойдем.
– Да, да, идите сюда! – громким эхом отозвался из гостиной отец.
Цзяцзя вручила подарки отцу Лео и объяснила, почему выбрала именно их. Лео смотрел, как отец кивает и благодарит. Он оставил свитера в пакете нетронутыми и вытащил сигареты, чтобы осмотреть коробку, в которую были упакованы пачки.
– Мне давно пора бросить курить, – проворчал он. – Во время диспансеризации у одного моего коллеги нашли полипы в кишечнике, и их пришлось удалять. Мы стареем, сынок. – Он посмотрел на Лео и вздохнул. – Но думаю, отказ от табака сейчас не будет иметь большого значения.
Цзяцзя улыбнулась и слегка покачала головой.
Солнце просачивалось сквозь сохнущее у окна белье и бросало лучи на Цзяцзя, усевшуюся на диван. Она похожа на старую фотографию, подумал Лео, изящную и изысканную. В этот момент он почувствовал гордость за чистоту ее красоты – бледную кожу и минимум косметики. Отец всегда заявлял, что ему безразлично, сколько работы по дому делает женщина, если у нее чистое сердце.
В том, как Цзяцзя общается с отцом, есть что-то трогательное, подумал Лео. В ней чувствовалась какая-то отстраненная фамильярность, как будто с давних времен она была его близкой подругой. Она почти ничего не говорила, но, казалось, ей было легко слушать его болтовню о болезнях, которые мучили его коллег и друзей. А иногда, когда наступала тишина, она делала глоток чая или задавала вопрос, побуждая отца говорить дальше.
– Как-то раз в прошлом месяце, – сказал отец, – было солнечно, и мы с соседом гуляли в парке. Ну, знаешь, профессор, который живет двумя этажами выше? – обратился он к Лео, а потом снова повернулся к Цзяцзя. – Тот привел с собой друга, – продолжил он. – Старика в темных очках и с тросточкой.
– Бедняга, – откликнулась Цзяцзя с искренним сожалением.
– А еще у него в руках была газета, – докончил описание отец Лео.