Влажный воздух густился вокруг старухи, слова обретали плоть, сплетались в темную сеть. Веки отяжелели. И очень хотелось поверить, что это сон. Или сумасшествие. Все лучше, чем колдуны, змеи, язычники. Двадцать первый век на дворе. Айтварас ее телефон в руках вертит. Люди в космос летали. Интернет работает… Не может быть такого на земле! Не может!
Ей почудилось, что в тени дома стоит маленькая девочка. Похоже, та, которая по лесу бежала. Лоренца сморгнула — девочка пропала.
— Долго мы его искали, — продолжала Жиежула, — очень долго. Не видели, пока Рагана не сказала. Она-то его узнала сразу, почуяла. Вот она, судьба, любят змеи наших женщин… Я ему гусыню подсунула. Сыновья за ними гнались… Не быть ей за змеем. Умоется берег пеной бурой.
Молодая, очень красивая женщина подошла так близко к воде, что красно-бурая пена лизнула ее башмаки. Женщина ахнула, заломила руки и закричала так страшно, как кричат только от невозвратимой потери.
— Прекратите! — Проклятые слезы жгли глаза, она ненавидела себя за слабость. — Где мой брат?
— Плачешь? — с удовольствием заметила старуха. — Не бойся! Тебя Рагана назад хочет — мне не жалко, я отдам. Поедешь домой. Ты нам только имя отца скажи и можешь идти…
— Какого отца? — подскочила Лоренца. — Я его сроду не видела! Мне в документы со слов матери отчество вписали!
Что речь идет об отчиме, она поняла, но зачем-то тянула время. Жиежула ее нехитрое вранье раскусила с ходу:
— Не притворяйся, ты знаешь, о ком я. Как его имя? Мужа твоей матери?
— А вы и не знаете? Оно в справочниках и то написано, вон, «Желтые страницы», или как оно там называется, почитайте… Интервью в газеты дает, — продолжала вилять Лоренца, надеясь невесть на что.
Жиежула слушала с усмешкой и продолжала плести сеть из слов и мыслей.
— Нам нужно другое, — мягко сказала она, — которое в справочниках не пишут. А вот близкие люди могут знать. И кажется мне, что ты его знаешь, Лари-и-иса!
Она произнесла имя протяжно и громко, словно позвала. Сеть метнулась к пленнице, окутала ее удушливым облаком, опутала, но вдруг съежилась и расползлась жалкими клочьями.
«Лоренца!» — сверкнул серебряный клинок.
Старуха растерянно смотрела, как остатки ее заклятия рассыпаются в прах на янтарной мостовой. Она подняла недоуменный взгляд на Лоренцу и проговорила:
— Ты… солгала? — Старуха тяжело поднялась, заглянула пленнице в глаза: — Тебя зовут не Лариса. А… как?
— Мама! — вмешался Айтварас. — Позволь, мы сейчас узнаем!
— Нам не ее имя нужно! — отмахнулась Жиежула. — Давайте-ка сюда парня. Ты брата видеть хотела? — повернулась она к Лоренце. — Увидишь. Тебе не понравится.
Ажуолас был жив. Кажется, связан. Сильно избит, но вроде не искалечен. Лоренца перевела дух, но тут же подумала, что радоваться рано: отпускать их никто не собирался.
Словно в ответ на ее мысли один из безымянных сыновей Жиежулы взял еще одну палочку с лягушкой и, подмигнув Лоренце, откусил полтушки.
— Ну вот он, — проворчала ведьма, — родич твой… Хотя какой он тебе родич?
Ажуолас пробормотал что-то вроде: «Зачем пришла?..»
Лоренца и сама не понимала зачем.
Ведьмин сын все хрустел лягушками. Его брат разминал ладони и поглядывал на пленницу очень нехорошо. Айтварас опять оказался за спиной и пыхтел над ухом, воздух вокруг его туши пропах потом. Лоренца его боялась, но почему-то была уверена, что особого вреда ей не причинят. Наверное, из-за того, что втравила ее в эту историю бабушка, а внучку та любила, пусть любовь и была такой, что подопечный предпочитал смерть или изгнание. И когда Айтварас вдруг ударил ее по лицу, она закричала не столько от боли, сколько от неожиданности.
Ажуолас закричал что-то, его, похоже, тоже ударили.
Кровь закапала из носа. Лоренца выпрямилась, но в глаза посмотрела не Айтварасу, а Жиежуле.
— И что, — спросила она, — думаете, так вернее будет?
— Не думаю, — ласково отозвалась Жиежула, — знаю. Ты боли боишься. А он, — махнула старуха рукой в сторону Ажуоласа, — не захочет смотреть, как при нем девочку бьют. Так что кто-нибудь из вас да сломается.
Айтварас опять шагнул к жертве. Лоренца улучила секунду и ухитрилась сильно пнуть его под колено. Палач взвыл, выругался и озлился по-настоящему. Удар сшиб Лоренцу с ящика, она растянулась на мостовой и получила еще один удар — на сей раз сапогом.
— Не увлекайся! — скомандовала Жиежула. — Она должна имя назвать. Возьми ремень лучше.
…Были, конечно, драки в детском садике, да и в школе, в младших классах, приходилось иногда постоять за себя. А мама ни разу на нее руки не подняла.
Била ее только бабушка. Тоже ремнем. Потом страдала, заламывала руки и причитала: ты отревела, и ничего, а я валерьянку пью и ночь не сплю из-за того, что ты меня вынудила так поступить. Приходилось еще и прощения просить — за то, что бабушка выдрала.
Как она могла об этом забыть? Подумать хоть на минуту, что бабушка не захочет ей вреда… Будь она тут, стояла бы рядом и твердила: посмотри, до чего ты нас довела. Мы вынуждены так поступить…
— Поверь, девочка, — говорила Жиежула, — мне очень не хотелось так поступать. Тебе стоит назвать имя — и все кончится.
А кнут свистел в воздухе, и у маленькой девочки сил больше не было.
Это ж всего лишь имя… Отец такой сильный, ему есть кого на помощь позвать. А она тут одна, в лесной чаще, даже братьев рядом нет. Кто же виноват, девять взрослых мужчин или она, маленькая Дребуле… Обвините ее, если сами в силах выдержать такое.
«Молчи, сестренка!»
Чей это голос? Ажуоласа?
Или сама Лоренца шепчет сквозь века: «Молчи, маленькая, пожалуйста, молчи!»
Но Дребуле уже не может бороться. Она что-то шепчет сквозь слезы, дядья не слышат, и кнут взлетает вновь.
— Погоди, — останавливает Айтвараса один из палачей, — она что-то говорит.
— Громче! — лениво командует тот и опять бьет девочку.
«Молчи! Молчи!» — заклинает Лоренца, но Дребуле больше не сопротивляется. И гремит над лесом и над морем звонкое имя:
— Жильвинас!
— Вот он! — ликующе воскликнула Жиежула.
Лоренца поняла одно: пытка прекратилась. Бежать бы не удалось: сыновья ведьмы перекрыли все пути к отступлению. Но она попыталась подползти к Ажуоласу, и ей никто не помешал. Все смотрели в сторону переулка, из которого на площадь вышел отчим.
— Не может быть, — прошептала Лоренца, — я же промолчала!
— Ты — да, — горько отозвался Ажуолас, — но он все равно пришел. Все равно…
Отчим шел так, как идет король по своим владениям. Лоренце даже показалось, что на нем корона. Через секунду она поняла — нет, не показалось. Корона действительно светилась мягким лунным светом. Нечисть замерла, похоже, им было не по себе. Но ненадолго — Жиежула расхохоталась:
— Все оказалось так просто! Ты пришел!
— Тебе не следовало этого делать, — спокойно отозвался король, — тем более не следовало поднимать руку на моих детей.
— Ты глупец! — презрительно скривила губы ведьма. — Это тебе не следовало поднимать глаз на мою дочь. Ползай в траве, змей. Все повторится вновь, коса наточена, лезвие разит без промаха. Так, Жильвинас?
Лоренца только сейчас поняла, что говорят они не по-русски и не по-литовски, а на каком-то третьем языке, который, наверное, был у подобных существ в крови. Потому и исчез акцент у старухи.
— Жильвинасом я был в прошлой жизни, — усмехнулся отчим, — тебе не удалось сломить мою дочь. Впрочем, ты бы и так ничего не добилась. Нет у тебя надо мной власти, Гильтине.
Лунно-серебряная сеть опутала старуху. «Гильтине!» — прошептали камни. Ведьма сникла, почернела, забилась в серебряном силке, словно растрепанная птица. Корона отчима сияла все ярче, враги притихли. Воспользовавшись этим, Лоренца принялась распутывать веревки, которые стягивали руки и ноги Ажуоласа. Ничего не получалось, но она нашарила в кармане ключ от калитки, с его помощью удалось развязать один узел, и дело пошло лучше.
Оцепенение длилось недолго. Гильтине, похоже, обессилела, но злобы в ней только прибавилось. Она прошипела сквозь зубы:
— Власти нет… Но у меня есть сыновья.
Твари немного осмелели. Все же их было девятеро против одного. Айтварас выступил вперед. Ремень по-прежнему был у него в руке, Айтварас намотал его на кулак, готовясь ударить пряжкой, но вдруг нелепо дернулся и упал.
Вокруг его ног обвился… уж? Возможно, даже желтые пятнышки на голове виднелись. Только был этот уж толщиной в бревно. Айтварас дико заорал. Братья дернулись было ему на помощь, но уже показалась вторая змея, третья, четвертая, десятая… Они были повсюду — мирные подданные короля ужей. И оставалось только бежать без оглядки: ужи хоть и не ядовиты, но добычу заглатывать целиком умеют.
Отчим помог освободить Ажуоласа.
— Идемте, — сказал он, — здесь оставаться не стоит.
Айтварасу, кажется, удалось вырваться, он тоже понесся по переулку. Лоренца так и не узнала, далеко ли он ушел. Судя по доносившимся воплям, враги были еще живы.
Не оглядываясь, Жильвинас с детьми шел по янтарной дороге, а сзади набегали волны, скрывая город до тех времен, когда настанет ему пора проснуться. И горожане вновь погружались в блаженный сон, а печальные рыбы плыли по улицам, время от времени заплывая в окна и глядя в лица здешних жителей с бессмысленным рыбьим любопытством.
Когда они вышли на берег, все было кончено. Море вернулось. Шелестели волны, оставляя на берегу пену, белую, хоть ночью этого не видно, как кружево на старинном портрете. Кричали ночные птицы.
Ажуолас сжал ее руку.
— Спасибо! — сказал он.
— Спасибо, Лариса! — сказал и отчим.
Лоренца покачала головой:
— Нет, я виновата. Молчала обо всем. И Ажуоласа втянула. Но я им ничего не сказала, правда…
— Я знаю, — кивнул отчим, — не она меня позвала. Это ужи.
— Ужи?
— Они видели, как ты туда шла. Они тебя запомнили — что ты им молоко наливала.