Мы сошли у Педагогического института, в одной станции метро от дома. Обычно дядя Алик дотошен и довозит нас до самого подъезда, но в этот раз он не воспротивился, будто они с папой договорились.
Мы перешли дорогу и оказались в парке перед Ахундовской библиотекой. С ее балконов на город смотрели статуи поэтов, из них я узнал только Низами, Вургуна и Пушкина. Присели под кипарисами, папа закурил. Горожане выгуливали собак, маленькие облаивали больших, но последние не реагировали, сохраняя спокойствие. Я подумал о Гоше, как он там? За ним присматривает дедушка – он сейчас на даче, сажает вдоль забора кипарисы, чтобы во дворе лучше дышалось. Будем жаркими вечерами обливать их ветки, от них хвойный аромат, и его, к счастью, не выносят комары.
Я положил голову на отцовскую руку.
– Пап, в выходные поедем с мамой на дачу? У тебя получится?
– Нет, Амир. Я завтра уезжаю в Кировабад, меня пригласили там поработать. Город расширяется, строим вторую столицу республики.
– Ну ничего, съездим, когда вернешься.
– Сынок, я теперь буду жить в Кировабаде. А вы тут. Мы будем встречаться, но не так часто, как раньше.
– Почему?
– У нас сложные отношения с мамой, вы с Али наверняка это заметили. Мы не можем договориться. Чтобы не мучить ни друг друга, ни вас, решили разойтись.
– Это как? Вы больше не будете мужем и женой?
– Да. Но мы навсегда ваши папа и мама.
– Как так, пап…
– Я не исчезну. Буду звонить, и ты сможешь звонить мне в любое время. Буду приезжать к вам, а вы ко мне.
– С мамой? Мы будем там, в этом городе, жить все вместе?
– Нет. Все будет немного иначе…
– Пап, ты больше не любишь маму?
– Она близкий мне человек, мать моих сыновей.
Я сорвался со скамейки, побежал. Мчался изо всех сил, чтобы не заплакать. В голове звучали слова отца: «Жить вместе мы не будем».
20. Так тихо, так радостно с тобой
Перебегаем с братом Коммунистическую и через узкую улочку у дворца «Исмаилия» входим в Старый город. Мы называем его Крепостью.
У дома портнихи Хавы (мама у нее обшивается) растет тутовник. Такой высокий, что еще чуть-чуть – и коснется облаков. Брусчатка под ним будто облита чернилами: жители и птицы не успевают съедать урожай, ягоды осыпаются, гниют, оставляя темные следы.
Для нас тутовник в Крепости – воспоминание о дачных каникулах.
Взбираемся на дерево. Если не холодно, проводим тут пару часов. Рассматриваю древние стены Старого города, они почти десять метров в высоту и четыре в толщину – дедушка рассказывал. Когда-то волны Каспия разбивались о крепостные стены. Со временем море отошло, появилась широкая полоса суши, которая позднее стала проспектом Нефтяников и Приморским бульваром, куда много лет стекается на прогулки чуть ли не весь город.
«Столько торжеств, трагедий, встреч, расставаний видели эти стены. Не раз разрушались во время нашествий, затем вновь возводились руками наших предков. Человек обретает себя с опытом падений, разрушений. Хорошо, если он видит в этом не пытку, а возможность стать лучше».
Скучаю по дедушке, по его историям о силе и вере. «Однажды я сделал главный жизненный выбор – быть счастливым, несмотря ни на что. Каждый раз, сталкиваясь с трудностями, вспоминаю, что выбор уже сделан и другой мне неинтересен».
На ветках тутовника обсуждаем с братом школу. Он любит математику, она ему дается легко, в отличие от литературы. «Ну не хватает мне терпения читать длиннющие тексты. В них нет сложений, вычитаний, умножений… Без математики человек не полетел бы в космос и не построил бы грандиозные строения, в том числе крепостную стену».
Облокотившись о ветку, он что-то вычитает ручкой в маленьком блокноте – в такие моменты Али очень похож на папу. Особенно тем, как морщит лоб.
Завтра отец уезжает в Кировабад.
– Папа вернется в конце ноября, обещал поехать с нами на дачу.
– …и позаниматься со мной математикой. Тяжело без него решать уравнения. Дедушка на даче, а мама с бабулей не особо разбираются.
– Я уже скучаю без него. А ты?
– Еще как, Амир. Раньше он тоже уезжал, но я знал, что скоро вернется. И от этого не так сильно скучалось.
– Теперь, приезжая, он будет жить в другом доме, где-то у Чайной фабрики. Приблизительно знаю, где это. Минут за пятнадцать добежим.
– Зачем? Мама и мы ему надоели?!
– Не говори так! Он нас любит. Просто они с мамой больше не хотят быть мужем и женой. Такое бывает. У Георгия из седьмого дэ так же.
– И у Шафиги с предпоследней парты.
– Думаешь, они с мамой помирятся?
– «Я хочу в это верить». Так сказал дедушка.
…Папа уехал в Кировабад с тремя чемоданами. Обычно ему хватало одного. Он поцеловал нас, обнял маму, что-то прошептав ей на ухо. Я смотрел на родителей (в их глазах не было слез), пытался уловить изменения, но все выглядело обычным. Может, изменения случились давно, стали привычны глазу, поэтому я их не замечаю?
Тайком заглянули в родительский шкаф, там висели отцовские свитера, куртки. Нам полегчало.
…Мама пришла к нам перед сном. Свет мы погасили, но еще не спали, обсуждали план побега с завтрашней физкультуры (она все равно последняя), чтобы покататься на бульваре на аттракционах.
Обычно мы долго болтали перед сном, пока кто-то из нас не переставал отвечать – засыпал.
Мама была в пижаме абрикосового цвета, волосы распущены, лицо и руки блестят от крема. Мама вкусно пахнет. Если она задерживалась на работе, я забегал в родительскую спальню, доставал из-под подушки мамину пижаму, вдыхал ее запах. Тоска стихала.
«Не спите еще? Услышала ваше ляляканье, захотела поваляться с вами». Мама легла к брату, обнялась с ним под одеялом и оттуда позвала. «Эй, Амир, давай к нам». Я запрыгиваю к ним, прижимаемся друг другу. Мама тихо заговаривает.
«Простите меня, мальчики, в последнее время я резкая. Мне было тяжело на душе, плохо справлялась с собой. Такое, наверное, случается в каждой семье – люди очень любят друг друга и очень ранят. Жизнь подбрасывает сложные задачи, не всегда просто с ними справляться».
Откидываю одеяло, из окна на нас падает желтый свет уличного фонаря. Часы на здании мэрии отстукивают новый час. «Ладно, мам, – включается брат, пародируя бабушкину интонацию. – И дома, и за его стенами могут быть тучи. Они так же нужны, как солнце. Без них мы бы не ценили ясное небо».
Мы хихикаем, мама подносит палец к губам. «Тихо, а то бабушка проснется, и тогда точно будут тучи». Я кладу ее руку себе на щеку. «Мам, а папа нас любит?» Она кивает. Брат спрашивает следом: «А ты его, мам?» Мама закрывает глаза. «Сейчас я могу сказать только то, что мне тихо и радостно с вами… Давайте спать. Завтра новый день».
21. Что-то уйдёт, но и придёт новое
Милана учится в девятом. Светло-карие глаза, каштановые волосы до плеч, она их собирает в пучок. Быстрая, бойкая, общительная, всегда в кругу людей.
Милана хорошо поет. Наша учительница музыки Наджиба Алекперовна (злюка редкостная) зовет ее украшением школьных концертов. «Вот у вас, неодаренных, просто музыкальные фразы, а в голосе Миланы мало того что талант, мощь и переливчатость, еще и повествование – сразу представляешь картинку».
Мы живем недалеко, она – в шестиэтажке у Приморского бульвара. Однажды мы с папой встретили на бульваре Милану с белым пуделем; она мне помахала, но не подошла, видимо, постеснялась.
Сдружились на репетиции концерта в честь выпускного, старшие и младшие классы должны были вместе спеть «Когда уйдем со школьного двора».
Это мое первое выступление на сцене, я краснею и потею, в перерывах между репетициями стою у открытого окна с тетрадкой, зубрю текст. «Эй, ты уже красный, как свекла! Не волнуйся, там будем мы, подхватим… Ты из какого класса?» Милана взяла меня за руку, потащила вниз по лестнице.
Сели на подоконник перед актовым залом. «Давай споем твою часть?» И мы спели.
…Но жизнь – она особенный предмет:
задаст вопросы новые в ответ.
Но ты найди решенье непременно!
Спасибо, что конца урокам нет…
Я разок запнулся, но спел вроде бы верно.
Милана подпевала, ее голос напомнил мне бархатную ткань, которой бабушка покрывала кресло в гостиной, – он звучал нежно и одновременно плотно.
«Мой выпускной тоже не за горами, через два года. Подустала я от школы, если честно. Но знаю, что буду скучать. По ребятам, учителям, не по всем, конечно. По мелу и доске, по дежурствам в классе и стенгазетам, по крашеным стенам коридоров и пожелтевшим страницам библиотечных книг – по записям в них можно проследить, кому учебник выдавали до тебя… Кстати, я Милана, а ты?» Она протянула руку, я ее пожал. «Я Амир. Ты красиво поешь, Милана». Она спрыгнула с подоконника. «Спасибо. Ладно, мне пора. Увидимся».
– Твой папа похож на киноактера. Видела вас на бульваре. Он в кино не снимается?
– Нет, он инженер. А как ты поняла, что он мой папа?
– Вы похожи. Даже походка одинаковая.
– Одинаковая?
– Ну да. И лица у обоих задумчивые.
– Наверное…
– Вы ведь в «Монолите» живете? Я и там во дворе вас встречала. Два раза в неделю хожу в третий блок на французский к Жанне Альбертовне. У нее из окон обалденный вид на крепостные стены.
– Значит, и на поэта Сабира.
– Ха, да! Пробовала его читать – не мое.
– Я не стану передавать ему твои слова.
– Да-да, пожалуйста. Легко ранить сердце поэта.
– Милана, можно вопрос?
– Давай.
– Твои родители не в разводе?
– Нет. А твои?
– Разводятся.
– Жаль.
– …
– Амир, они останутся твоими папой и мамой. Вы есть друг у друга. А то, что они разошлись… Им виднее.
– Мы теперь не будем жить как раньше. По ночам, когда нам с братом становилось страшно, мы бежали к родителям, ложились между ними и засыпали вместе.