Дедушка прочувствовал меня, как никогда раньше; за эти дни на дачу никто не приехал.
Терпеть не могу куриный бульон. Не хочу расстраивать дедушку, поэтому, зажав одной рукой нос, съедаю всю тарелку. «Бульон пойдет тебе на пользу. Ты здорово простудился, но все позади, вон уже в сад рвешься».
Дедушка обещал: если выпью весь бульон, он пожарит мне картошки. Хрустящей, желтенькой, тонкой. Чистит картофель, нарезает, складывает в миску. Посыпает солью, перцем, куркумой и перемешивает. На огне шкворчит сковорода с топленым маслом.
– Деда, сколько дней я тут? Столько спал, что запутался во времени.
– Три. Предлагаю к концу недели вернуться в город. Школа. Да и домашние переживают.
– Переживают?
– Да. Я раз в день хожу к Фархаду Гамбаровичу, звоню им. Они хотели приехать, я попросил оставить нас вдвоем. Тьфу, втроем, Гошу с непривычки не посчитал. Кстати, скоро и нам проведут телефон, обещали к Новому году.
– Деда…
– Да, сынок.
– Я злюсь на них. Больше на папу. Я так сильно злился, что не выдержал и сбежал сюда. Прости, если напугал.
– Тут твой дом. Ты приехал домой. Всегда хочется домой, когда с миром нелады.
– Как мы будем жить дальше? Без папы.
– Ты ответил на свой вопрос, Амир. Будем жить.
– Папа переедет на другую квартиру…
– Он может жить в другом месте, но он все равно часть нашей семьи. Мы можем не понимать поступков близких, но от этого мы не перестаем их любить. Я тоже расстроен. Но, когда меня переполняют эмоции, я напоминаю себе, что дети – лишь гости в жизни родителей. У них своя история, свой полет… Когда ты лежал передо мной с температурой, я чувствовал себя виноватым…
– За что?
– Я оставил вас в сложный период. То ли старость, то ли усталость, то ли упущение… Не знаю. Нет этому оправдания.
– Деда…
– Что?
– Я тебя люблю. Сильно-сильно.
– И я тебя, Амир.
– …
– Я решил вернуться в город, жить с вами. На работу буду ездить на электричке, выходные будем вместе проводить здесь. В будни за дачей присмотрит Газанфар, трудолюбивый парнишка, живет по соседству. Ему можно доверять. С нами в город поедет и Гоша, бабушка уже знает.
– Ура!
23. Во сне я вижу нас у моря
Предполагаю, что в прошлой жизни Гоша был собакой автомобилиста. У них с хозяином не было адреса, жили они в машине, путешествовали по серпантинам и равнинам, не привязываясь ни к местам, ни к людям. Деньги зарабатывали тем, что подвозили случайных попутчиков, кто что даст – хватало на топливо, еду, запчасти и ночлег в гололедицу.
Ветер скорости сообщал им новые маршруты. Они не размышляли, как прожить жизнь, они ее жили, изо дня в день отправляясь навстречу новому, пусть и не всегда благополучному.
Гошин автомобилист как-то записал в своем дневнике: «Любая прямая дорога обязательно прерывается поворотом, за которым могут быть не только сокровища, но и чертовы ямы. Спасибо препятствиям, они показывают, кто мы, освобождают от страхов или предлагают сменить маршрут».
Однажды в сентябре парочка все же решила осесть в деревушке у Средиземного моря. Автомобиль продали, сняли белый домик, каждый день на рассвете и после заката гуляли по берегу, вспоминая сотни тысяч пройденных вместе километров…
Гоша бодро запрыгивает в «москвич» дяди Олега, заднее сиденье которого застелили покрывалом. Пес радуется грядущей поездке – носится по салону, высовывает морду из окон, заглядывает на водительское кресло.
Дядя Олег – человек не самый тактичный, смотрит на пса с ухмылкой: «Ну хоть у кого-то не собачья жизнь! Смотри, сколько радости, как бы не обоссался!» Сажусь рядом с Гошей, захлопываю дверь, прижимаю пса к себе. «Наша собака умная и воспитанная, дядя Олег. Да, она жила на улице, но сейчас переезжает к нам в город». Сосед закатывает глаза и, что-то пробурчав, идет навстречу дедушке, который выносит из дома сумки.
Если бы не тюки, мы бы с дедушкой и Гошей поехали на электричке. Компания дяди Олега мне неприятна. Он не любит животных; помню, как он ругался, когда мы с Али подкармливали бездомных собак в дачном переулке. «Не приучайте их, потом они собираются стаями, плодятся и гадят».
Зимой, когда мы приезжали на дачу, собаки таинственно исчезали. Мы с братом были уверены, что это не стечение обстоятельств, а проделки Олега, вызывавшего «собачий ящик». Доказать это не удавалось. Бабушка тоже его недолюбливала, называла «скользким типом», а дедушка считал, что мы к нему предвзяты. «Не все люди обязаны любить животных так же, как вы. Олег хороший сосед, всегда выручит, придет на помощь».
Все вещи поместились в багажнике, лишь коробку с обувью положили рядом с нами. Гоша обнюхивает ее, морщится. Дедушка запирает дачу, дядя Олег заводит машину, выезжаем.
Не верится, что Гоша едет с нами. У него начинается новая жизнь. И у нас.
Дедушка отпирает входную дверь, я встревожен перед встречей с домашними. Гоша напряжен еще с лестничных пролетов, таких высоких он раньше не видел.
На первый взгляд в доме все по-прежнему, но мне кажется, будто изменились цвета, формы. В прихожей пахнет бабушкиными картофельным пюре и рублеными куриными котлетами. Судя по голосам, все на кухне.
Первым появляется Али. «Деда, привет!» Увидев знакомое лицо, Гоша поднимает хвост. «О, Гоша-а-а-а!» Али садится на корточки, теребит пса, тот облизывается.
Я смотрю на Али, не знаю, что делать, что сказать. Брат первым обнимает меня и шепчет на ухо: «Амир, больше так не делай, пожалуйста. А если все же решишь повторить, я с тобой. Кстати, я про Милану ни слова». Мои глаза наполняются слезами, пытаюсь их сдержать.
«Мальчики, мойте руки и давайте кушать, я проголодался». Дедушка снимает ошейник с Гоши, тот все еще сидит у порога, принюхивается.
Из кухни выходят мама с бабулей. Мама подбегает ко мне, целует щеки, лоб так, словно я вернулся спустя вечность. «Амир, как ты себя чувствуешь? Дай посмотрю, есть ли температура». Мамин запах, вдыхаю его и больше не чувствую себя взрослым (хотя мне уже скоро десять). «Мама, прости, если напугал. Мне было грустно и очень захотелось на дачу». Она ничего не говорит, только обнимает меня, чувствую, как ее щеки становятся мокрыми.
Бабушка ведет себя так, будто я вернулся из школы. «Иди переодевайся, сынок. Тебе сразу котлеты с пюре? Думаю, суп ты не будешь, дедушка тебя им перекормил». Мы смеемся, иду в ванную, Гоша за мной.
Пока меня не было, бабушка расстелила в комнатах ковры. Значит, пришла зима, паркет неприятно холодный и «пора вытаскивать ковры, а то дети простудятся».
В доме может быть хорошо натоплено, но ковры – обязательный элемент зимней поры. Они у нас разных цветов и рисунков, но все шерстяные и ручной работы. Какие-то достались дедушке от предков (тот, что с бутонами на черном фоне, ткала тетушка из Шушы), остальные – бабушкино приданое.
В нашем доме ковры не вешали на стены, считали дурным тоном, клали только на пол (и не ходили по ним в тапочках!). В день, когда раскатывались по паркету ковровые рулоны, комната наполнялась ароматами лета – в жаркие месяцы они проветривались на дачной веранде.
Лежим с братом на ковре, обводим пальцами узоры, фантазируем, на что они похожи – смотри, движущийся по городу поезд, эти квадратики – пятиэтажки, а здесь, в углу, глянь, коричневая собака, лает.
…На кухонном столе миска с желтой бархатистой айвой. «Бабуль, что из нее будешь готовить?» Она достает из шкафа кастрюлю с толстым дном. «Давно голубцов с айвой не делали. Знаю, вы их не особо любите, поэтому накручу немного себе и дедушке». Мы с Али обожаем долму из виноградных листьев, а голубцы с айвой у нас вызывают «фи-и-и». Но мне интересно наблюдать за готовкой.
Айву бабушка разрезает пополам, вычищает сердцевину. Кожура остается – в ней весь вкус. «Смотри, сынок, часть айвы нарежу небольшими кубиками, они пойдут в фарш, остальное – дольками, ими обложу завернутые голубцы». В фарш из смеси баранины, говядины и лука она кладет столовую ложку топленого масла, круглый рис, зелень, специи, айву.
Смотрю, как бабушка умело перемешивает фарш; пухлые пальцы, коротко подстриженные ногти, у нее не бывает маникюра, в отличие от мамы и ее темно-красного лака. «Я каждый день готовлю, поэтому лака на моих ногтях давно не было. В перчатках неудобно, не чувствую еду. Мне в удовольствие кормить свою семью. Даже в дни, когда твой дедушка за городом, папа в Кировабаде, а ты удрал без меня на дачу, продолжаю готовить на шестерых. В доме всегда должен быть обед».
Восхищен умением бабушки улыбаться, когда дома нелады. «Главное, что мы живы и здоровы. Все остальное поправимо, Амирчик. Если бы я изводила себя по поводу каждой тягости, к пятидесяти превратилась бы в развалину. Размышлять о жизни – полезно и прекрасно, но во всем нужна мера. Иногда от смеха можно и описаться. С тобой такое случалось? Со мной – да. Только никому не говори».
Я не заметил, как кастрюля заполнилась голубцами. Они небольшие, потому что каждый капустный лист бабушка разрезает надвое. «У нас голубцы готовят немного иначе, чем, например, в России. Они не должны быть крупными, сворачиваются трубочками. Видишь, еще айву добавляем или каштаны…» В этот момент Гоша громко залаял – в соседней квартире громко хлопнули дверью. «С едой я справляюсь с удовольствием, но с Гошей гулять не собираюсь. Сразу вас с Али предупреждаю: кормить пса буду, выгуливать – нет. Ваша ответственность».
Бабушка, подмигнув мне, ставит кастрюлю на плиту.
– Мы жили, и все вроде было, но будто чего-то недоставало. Ты замечал? Нам не хватало собаки!
– Может, мы не понимали этого, потому что она у нас как бы была, только на даче?
– Вот именно, «как бы», Амир. Мы кормили Гошу, снимали с него клещей, он спал у нашей калитки, и временами мы пускали его на веранду. Он вроде был, но при этом его не было.