Я размышлял об этом, когда дверь комнаты медленно, беззвучно отворилась. Я ждал, гадая, кто же войдет. К кровати по каменному полу тихо скользнула облаченная в темные одежды фигура.
— Остановись!
Вошедший застыл.
— Повернись ко мне, — приказал я.
Фигура медленно развернулась. Это была Майя, кормилица. На ее искаженном горем лице отразилось презрение. Затем она тщательно и прицельно плюнула в меня. Ей было нечего терять. Я вытер слюну с лица. Майя подошла к телу усопшего. Она нежно склонилась над своим царем и почтительно поцеловала его холодный лоб.
— Он был моим дитем. Я кормила его и заботилась о нем со дня его рождения. Он доверился тебе. И погляди, что ты привез обратно! Я проклинаю тебя. Я проклинаю твою семью! Да постигнет вас такое же несчастье, какое постигло меня! — Ее лицо побагровело от гнева.
Не ожидая — и, очевидно, не желая — ответа, она принялась обмывать тело водой с раствором соды. Я присел на табурет и стал смотреть. Она действовала с бесконечной заботой и любовью, зная, что скорее всего в последний раз дотрагивается до него. Майя обмыла его безвольные руки, его вялые кисти, каждый палец по очереди, и вытерла их, словно беспомощному ребенку. Затем мягко прошлась тряпкой по неподвижной узкой груди, протирая каждое ребро во всю длину, протерла тонкие плечи, неглубокие подмышки. Затем провела тряпкой по всей длине его здоровой ноги и нежно — вокруг гноящейся раны на сломанной, словно тот еще мог чувствовать боль. Наконец она опустилась на колени у его ног. Я слушал тихий плеск в тазу с ароматной водой, маленький водопад, когда кормилица выжимала тряпку, повторяющиеся движения тряпки между пальцами ног, вокруг хрупких лодыжек и по всей длине его мертвых ступней, которые старая кормилица поцеловала, когда закончила работу.
Слезы капали с ее подбородка: она молча плакала. Затем Майя сложила руки Тутанхамона на груди, по освященному временем обычаю, для того, чтобы другие впоследствии вложили в них золотой скипетр и плеть, царские символы Верхнего и Нижнего Египта, а также Осириса, первого царя, владыки Иного мира. В конце концов она вынула из одного из сундуков для одежды изящное золотое ожерелье и украшенную драгоценностями золотую пектораль — в середину был инкрустирован скарабей, толкающий красный сердоликовый солнечный диск вверх, навстречу новому дню, — и возложила их на грудь усопшему.
— Теперь он готов встретиться с Тем, кто над тайной, — прошептала кормилица.
Она уселась на табурет возле стены, как можно дальше от меня, и начала шептать молитвы.
— Майя! — окликнул я ее.
Кормилица не обратила на меня никакого внимания. Я попробовал еще раз:
— Где находятся покои Мутнеджемет?
Майя открыла глаза.
— О, теперь, когда уже поздно, он наконец задает нужный вопрос!
— Скажи мне, почему это нужный вопрос?
— С чего я должна тебе что-то говорить? Для меня все уже кончено. Для тебя тоже. Ты должен был послушать меня раньше. Больше я ничего не скажу. Я буду молчать вечно.
Я решил не отступаться, но в этот момент дверь открылась, и в комнату вошел хери-сешета — «Тот, кто над тайной». На нем была маска Анубиса, Бога мертвых, в виде головы шакала; за ним шли его помощники. Обычно тело уносили в помещение для бальзамирования, подальше от жилых покоев, и там обмывали, извлекали внутренности, высушивали солями, намазывали маслом и забинтовывали. Но я предполагал, что в данном случае Эйе, настаивавший на секретности, приказал, чтобы тело оставалось в этой комнате. Жрец-чтец принялся декламировать первые указания и магические формулы, в то время как низшие чиновники вносили в комнату все необходимое — инструменты, крюки, обсидиановые ножи, смолы, воду, соль, пальмовое вино, пряности, а также множество бинтов, которые потребуются для всего долгого процесса. Помощники хери-сешета установили на четыре деревянные стойки, придав ей наклон, деревянную доску для бальзамирования и затем почтительно подняли тело царя и переложили его туда. Позже, в ходе долгого ритуала, набальзамированное тело будет облачено в погребальную пелену, затем забинтовано, а затем — поскольку это царь — в складках и между слоями тонкой льняной ткани будут спрятаны бесценные камни, кольца, браслеты, ожерелья и магические амулеты (в частности, с заклинаниями для особой защиты), причем каждое движение будет сопровождаться формулами и заклятиями, ибо любое действие, если ему хотят придать ценность в посмертной жизни, должно в точности соответствовать традиции. Под конец лицо царя накроют погребальной маской — последняя золотая личина должна будет отличать усопшего, чтобы его духи, ка и ба, смогли воссоединиться с его телом в гробнице.
Хери-сешета встал в изножье бальзамировочного стола, глядя на тело царя. Все было готово для начала работы по очищению тела. Затем он обратил свой взгляд на меня. Я мог видеть белки его глаз, спрятанных за изящными отверстиями в черной маске. В наступившей тишине все его помощники тоже повернулись и воззрились на меня. Настало время уходить.
Глава 35
Я постучал в дверь кабинета Хаи. Его помощник открыл почти сразу. Он обеспокоенно посмотрел на меня.
— Мой господин занят, — поспешно проговорил он, встав между мной и дверью, ведущую во внутреннюю комнату.
— Уверен, он сможет уделить мне несколько минут своего драгоценного времени.
Я пересек переднюю и вошел в кабинет Хаи. Его худое лицо покраснело. Он был захвачен врасплох и недостаточно трезв, чтобы это скрыть.
— О, вот оно, торжественное появление великого Расследователя тайн!..
На низеньком столике стояла полная чаша вина, а рядом на полу, на подставке, я увидел небольшую амфору.
— Прошу прощения, что беспокою вас в столь поздний час. Я боялся, что вы уже ушли домой, к своей семье. У вас ведь есть дом и семья?
Он поглядел на меня, сощурив глаза.
— Чего вы хотите, Рахотеп? Я занят.
— Да, я вижу.
— Должен же хотя бы кто-то из нас выполнять свою работу на достаточно высоком уровне.
Я пропустил колкость мимо ушей.
— Я обнаружил нечто очень любопытное.
— Приятно слышать, что наш Расследователь тайн сумел обнаружить хоть что-то.
Очевидно, его слова несколько опережали мысли.
— В стенах этого дворца обитает Мутнеджемет…
Подбородок Хаи дернулся вверх, взгляд внезапно стал настороженным.
— Какое отношение это имеет к тому, что вы здесь делаете?
— Жена Хоремхеба и тетка Анхесенамон.
Он хлопнул в ладоши, скривив лицо в насмешливой гримасе:
— Какое дотошное исследование родословного древа!
Однако, несмотря на иронию, было заметно, что Хаи нервничает.
— Так вы подтверждаете, что ее держат в этом дворце?
— Как я уже сказал, это не имеет никакого отношения к насущным вопросам.
Я подошел ближе. Крошечные разорванные сосудики мягко пульсировали под одутловатой, морщинистой кожей вокруг его глаз. Хаи быстро сдавался возрасту. Высокое положение, которое он занимал, тоже добавляло напряжения, и он был не первым, кто искал утешения в вине.
— У меня другое мнение на этот счет, поэтому, будьте добры, ответьте мне.
— Я здесь не для того, чтобы вы меня допрашивали! — ощетинился он.
— Как вам известно, царь и царица даровали мне полномочия продолжать свое расследование, куда бы оно меня ни привело, и я не понимаю, почему у вас возникают затруднения с ответом на простейший вопрос, — сказал я.
Хаи глядел на меня, моргая, в некоторой нерешительности. Наконец он ответил:
— Ее здесь не «держат», как вы говорите. Она здесь живет — ей отведено отдельное крыло дворца, где удобств и охраны не меньше, чем в царских покоях.
— Я слышал совсем другое.
— Ох, люди порой болтают такой вздор!
— Если все обстоит так мило и приятно, почему же никто не говорил мне об этом?
— Ха! Вам просто отчаянно нужно ухватиться хоть за какую-то ниточку в ваших тщетных попытках разгадать эту тайну. Но теперь они лишились смысла, и я бы посоветовал вам лучше оставить эту линию расследования.
— Почему?
— Потому что она ведет в тупик.
— Откуда такая уверенность?
— Это просто бедная помешанная, которая уже много лет не покидала своих покоев! Какое отношение она может иметь ко всему этому?..
Хаи отвернулся. Его руки слегка дрожали, когда он поднес к губам чашу с вином и сделал большой глоток.
— Проведите меня к ней. Прямо сейчас.
Он поставил чашу так быстро, что вино выплеснулось ему на руку. Казалось, это разгневало его, и вместо того, чтобы вытереть руку, он просто слизнул капли.
— У вас нет оснований для подобной встречи.
— Должен ли я обеспокоить этой просьбой Эйе или царицу?
Он заколебался.
— Это действительно смешно, когда так много всего другого, что действительно жизненно важно… Но раз вы так настаиваете…
— Тогда пойдемте.
— Уже поздно. Принцесса, должно быть, отошла ко сну. Завтра.
— Нет. Сейчас. Кто может знать, когда бодрствуют помешанные?
Мы двинулись по длинным коридорам. Я старался следить за нашим маршрутом как бы с птичьего полета, словно рисуя план на папирусе своей памяти, поскольку хотел точно определить, где находятся ее покои, чтобы впоследствии, если понадобится, суметь их отыскать. Однако это было непросто, ибо коридоры превращались в узкие проходы, которые становились все уже и более извилистыми. Красивые настенные росписи, изображающие папирусные болота и реки, полные превосходной рыбы, уступили место прозаическим крашеным оштукатуренным стенам и глинобитным полам. Тончайшей работы масляные светильники, стоявшие по бокам главных проходов, здесь сменились более обыденными, какие можно увидеть в любом более-менее зажиточном доме.
В конце концов мы подошли к простой, ничем не примечательной двери. Ее не украшали никакие надписи. По бокам не стояла охрана. Она вполне могла вести в кладовку. Засов был перевязан шнуром и запечатан. Хаи вспотел, на его благородном лбу блестели крошечные капельки. Я кивнул ему. Он постучал, не очень уверенно. Мы прислушались, но за дверью не было слышно никакого движения.