— Он ненасытный! Без устали пьет и ест! Сколько он может сожрать в один присест? Ведь если сложить все, что ему принесли, из араки получилось бы море, а из еды — Танды*!
Но снова и снова наливал араку хан Кавынды. Хан делал вид, что пьет, но сам старался не пить.
И подумал вдруг Тевене: «Целый месяц прошел, как сели мы пировать! Целый месяц прошел, как я привязал коня!» Он встал и сказал:
— Пойду отвяжу коня. Пусть на зеленых холмах пасется Демир-Шилги. — И быстро пошел к коню.
Хан Кавынды вслед посмотрел: сильно ли гость опьянел? И увидел, что ноги богатыря — как два железных столба! Тевене не качался. Как будто не пил, как будто не пировал!
Богатырь вошел в свой белый шатер и начал книгу листать. Золотую волшебную книгу быстро он прочитал. И увидел, что ханские клятвы в дружбе — это черная ложь. Хан тайком натягивает тетиву. Хан тайком готовит богатырей. Со всех сторон света спешат к нему силачи. А в нижнем мире самый меткий стрелок уже натянул свой черный жестокий лук. По знаку хана, как только начнется борьба, он выпустит звонкую бешеную стрелу, чтобы сердце и легкие Тевене пронзить.
Вмиг разобрал богатырь свой белый высокий шатер. В суму его уложил. Суму приторочил к седлу. Сел на Демир-Шилги и сказал дорогому коню:
— Как же так получается? Суй-белек я ему привез, золото и серебро я почтительно преподнес, я хотел побрататься с ним, а он готовил мне смерть, а он, пока я гулял, стрелу в меня направлял, натягивал черный лук, «мой новый, мой лучший друг»!
— Скорее белою саблей разруби белую юрту, скорее хватай красавицу — и отправимся в верхний мир! Иначе — голову сложишь! — ответил Демир-Шилги.
Тевене белою саблей вмиг рассек белую юрту, быстро схватил красавицу и натянул узду. Конь от земли оторвался и, как ястреб, вверх полетел. У самого верхнего мира он посмотрел на землю: там бушевал огонь. Это из нижнего мира самый меткий стрелок выпустил в них стрелу.
— Приготовь свои стремена с львиными головами, чтобы отбить стрелу! — крикнул Демир-Шилги. — А я стальные копыта поставлю на ее пути.
Только он это сказал, стрела попала в копыта, с шипением отскочила и полетела вниз.
И вот Тевене-Мёге, мудрый Демир-Шилги и прекрасная Терге-Кара достигли верхнего мира. Они долго там отдыхали. И вдруг могучий силач вспомнил Арзылан-Тайгу. «Жива ли добрая, старая мать? Жив ли пес Качига-Калдар?» И утром нового дня, притянув трехцветную радугу, устремился по ней домой. Вот и родная тайга. Но где же белая юрта, где мать, где бесчисленный скот, где пес Качига-Калдар?
Тевене поставил шатер, коня отпустил пастись: пусть мудрый Демир-Шилги набирается свежих сил. Богатырь остался с красавицей. Но она ничего не ела и ни слова не говорила. И Тевене загрустил.
Однажды он шел по тайге. И почуял запах собаки. Он побежал на запах и, радостный, вдруг увидал: лежит в норе тарбагана его Качига-Калдар! Тевене взял на руки пса и принес в свой белый шатер. Но пес ничего не ел и ни слова не говорил. Лишь показывал лапой на пасть. «Ни красавица, ни собака не говорят со мной! Одинокий я человек!» — с грустью подумал силач. Вдруг сказала Терге-Кара:
— Посмотри-ка, из горла собаки черное что-то торчит. Потому она и молчит.
Тевене вытащил что-то черное из пасти умного пса. Пес сначала поел, а наевшись, заговорил:
— Жестокий Кудун-Хулюк * с Хулер-Хурен-конем * на нашу тайгу напал, разграбил родной аал. Он старую мать угнал и бесчисленный скот угнал. Он хотел убить воробьев, в которых твоя душа. Но я схватил воробьев и побежал на юг. Долго гнался за мной жестокий Кудун-Хулюк. Девять перевалов перешел, девять рек переплыл. Иногда он меня догонял и белой саблей рубил, бил по моей спине, когда меня настигал, но только мороз по мне, по шерсти моей пробегал! В озеро я вбежал в превратился в ленка., а он превратился в тайменя и гнался, гнался за мной! Я превратился в ворону и в верхний мир полетел» а он превратился в орла и крыльями засвистел. Вот-вот догонит меня… Но я завернул к земле. Я превратился в, сурка и прятался среди них., но зоркий Кудун-Хулюк и там меня разыскал! Я вернулся в наши места, на нашу Арзылан-Тайгу, и тут один тарбаган спрятал меня в норе. Там ты меня и нашел. Мне-то что, но ведь я, чтобы спасти воробьев, в которых твоя душа, с корнем вырвал косу, вырвал седую косу матери старой твоей!
— Я ему отомщу! — сказал Тевене-Мёге. — Он превратил в рабыню седую старую мать! Ну берегись, кулугур, жестокий Кудун-Хулюк!
И он, заскрипев зубами, стал собираться в путь.
— Слушай меня, жена, прекрасная Терге-Кара, слушай меня, мой пес, верный Качига-Калдар! Эту суму собрала для меня добрая мать. В этой суме оставляю для вас еду. Семь лет будете есть эту еду. Если за это время я сюда не вернусь — считайте, что я погиб и уже никогда не вернусь.
Он кликнул Демир-Шилги, и конь через миг прибежал. Богатырь доспехи надел, оседлал дорогого коня, взял свой жестокий лук и поехал по следу врага. Прячься, Кудун-Хулюк, если жизнь тебе дорога!
Молодая Терге-Кара не берегла еду. Кузнечикам, птицам, зверькам она раздала еду. Всего три года прошло, а ей уже нечего есть! И загрустила она. Вспомнила свой аал, вспомнила свой табун. Она превратилась в ястреба и полетела домой. Вот и родная страна. Увидала Терге-Кара, что все здесь осталось, как было: стоят восемнадцать юрт, возле них — восемнадцать отар. Она превратилась в бабочку и летала-играла три дня.
А потом стала прежней красавицей молодая Терге-Кара и пришла к своему табунщику, к верному Даш-Кара *.
— Мы с тобою должны уйти от грозного Кавынды, угнать овец и коней, угнать на Арзылан-Тайгу. Там я теперь живу. Я жена Тевене-Мёге. — Так сказала Терге-Кара и рассказала ему, каким путем уходить, как Арзылан-Тайгу разыскать.
«Я сегодня уйду от грозного Кавынды! Может, я вижу сон?» — так думал Даш-Кара. А когда наступила ночь, он погнал огромный табун и отару белых овец на юг, на Арзылан-Тайгу. Там он поставил юрту и на зеленых склонах пас несравненный скот.
Слушайте дальше. Богатырь Тевене-Мёге спешил по следам врага. И вот он увидел пепел из трубки Кудун-Хулюка. Этот пепел лежал, как отара серых овец. Богатырь подумал: «А если я выбью трубку свою?» Он выбил трубку, и оказалось, что пепел его лежит, как две отары серых овец! Скоро он увидал, что там, где кричал Кудун-Хулюк, камни дробились в песок. Тевене подумал: «А если я попробую покричать?» Он крикнул, и дрогнули скалы вокруг и с грохотом рухнули вниз!
Он дальше поехал, и скоро конь, как вкопанный, встал и сказал:
— Хоть и добрый ты богатырь, да мало ума у тебя! Неужели мы въедем в аал врага такими, какие мы есть?
Тевене превратил Демир-Шилги в высохший конский навоз, себя превратил в стебелек ковыля и с ветром вперед полетел. Остановился у золотого колодца и решил подождать. И вот к колодцу его старая мать подошла, измученная седая и тощая мать силача Тевене. К одной руке ее прирос ковш, а к другой — кувшин. Вдруг она сказала:
— Я чувствую запах. Где ты, где ты, сынок?
Тевене принял свой прежний вид, стал Тевене-Мёге, невиданным силачом, кусок навоза превратил в коня и взлетел на вершину Хурен-Ала-Тайги *, которой владел его враг, жестокий Кудун-Хулюк. Грозным ревом Тевене прокричал:
— Эй, где ты, Кудун-Хулюк?! В юрте ты или в земле, выходи на бой, кулугур!!
Этот крик со свистом, как пуля, влетел в ухо врага, со свистом вылетел из другого уха и юрту его встряхнул!
— Такого бродягу к своему жилью я и близко не подпущу! Сейчас я выйду тебе навстречу. Посмотрим, кто победит!
— Чем будем драться — черным железом, что сделали кузнецы, или красными кулаками, что дали нам мать и отец? — спросил Тевене-Мёге.
— Будем драться и черным железом и красными кулаками! — ответил Кудун-Хулюк, и его багровые щеки стали белыми, как молоко.
Они решили сначала друг в друга стрелять. Кудун-Хулюк с утра до вечера, с вечера до утра натягивал тетиву и, вскрикнув: «Пронзи сердце-легкие Тевене!» — выпустил стрелу. Стрела попала в грудь Тевене и сломалась в трех местах. Силач превратил ее в целую и сказал:
— Возьми, кулугур, эту щепку назад, она пригодится тебе!
Стрелу он швырнул врагу и начал натягивать тетиву. Вскрикнув: «Пронзи сердце-легкие Кудун-Хулюка!» — выпустил он стрелу. Она пронзила и сердце и легкие лихого, злого врага и, вырвавшись из его спины, ринулась в верхний мир!
И крикнул Кудун-Хулюк:
— Ржавое железо не годится для боя! Попробуем кулаки! — Он начал натягивать черный содак из кож семидесяти лосей.
Богатыри, разойдясь в разные стороны света, начали танец орла *. Пока они танцевали, колебалась земля. Они прошли через три желтые степи, через три зеленые тайги. Тевене посмотрел на бедра Кудун-Хулюка: они дрожали и были похожи на два огромных белых горных хребта. Кудун-Хулюк посмотрел на бедра Тевене: они двигались, переваливаясь, и были похожи на два бурых горных хребта. Силачи сшиблись, как две скалы, схватились, как два верблюда, поглядывая друг на друга исподлобья, как два быка.
Неизвестно, сколько лет пронеслось. Зиму узнавали по инею, лето узнавали по росе. Мускулы Тевене-Мёге вскипели и стали тверже стали, а мускулы Кудун-Хулюка сникли, будто растаяли. Улучив момент, Тевене схватил врага ловкой хваткой и понес его над кудрявыми деревьями, под кудрявыми облаками и так его бросил, что всколыхнулось голубое небо, вздрогнула черная земля!
— Когда убивают скотину — кровь у нее берут. Когда убивают мужчину — слово у него берут! Говори свое слово, Кудун-Хулюк!
— Езди на моем коне, как на своем. Береги моего коня, как своего! — сказал поверженный богатырь.
Тевене его мясо от костей отодрал и по всей земле разбросал, чтобы птицы съели его. А кости его спалил на костре и пепел разбросал по степи.
Еще одного врага победил, — сказал Тевене. — Грабил меня лишь Кудун-Хулюк, слуги его ни при чем. Их не буду я убивать. Я их возьму себе.
И он погнал всех слуг и весь скот. Впереди поехала мать. На полпути сказал Тевене: