Но самое страшное – это тюремные охранники, которые не гнушаются налево и направо размахивать своими дубинками и даже натравливать собак на так называемых буйных заключенных. Если бы я узнал, что они тронули мою мать, я вполне мог бы прикончить одного из них своими руками.
Все потому, что я не смог ее защитить. Я всю жизнь буду винить себя за свою беспомощность и трусость.
– А ты как? Чем занимаешься? Ты разве не на работе?
В России сейчас около пяти вечера. Я, как обычно, лгу и рассказываю ей о том, как проходят мои дни в «Распутине».
Моя мама почти ничего не знает о моей жизни. Я сделал все, чтобы скрыть это от нее. Она даже не знает, что я играю в покер: она думает, что татуировки на моих щеках – это результат пари, заключенного во время ночной пьянки. По правде говоря, ей бы очень не понравилось, если бы она узнала, что я трачу время на подобную ерунду. Она бы решила, что я становлюсь похожим на своего отца.
У меня не было другого выбора. Помимо моей личной мести как Тито, так и Иакову, с того самого момента, как у меня забрали мать, меня не покидает еще одна мысль: сделать все возможное, чтобы, когда она выйдет на свободу, у нее была та жизнь, которой она заслуживает, но от которой отказалась, сдавшись полиции.
Все деньги, которыми я на сегодняшний день владею и которые я с таким трудом собрал, предназначены для нее. Они надежно спрятаны в банковской ячейке. Это последний год моего участия в WSOP просто потому, что мать наконец-то выйдет из тюрьмы.
И тогда всему: махинациям, покеру, болезненным воспоминаниям – придет конец. Обещаю.
– Береги себя, ладно? – добавляет мама, когда я уже собираюсь отключаться. – Я тебя знаю. Ты сын своего отца.
Ай. Я знаю, что она не пыталась меня задеть, но от этих слов у меня сдавливает сердце.
– Пожалуйста, не говори так.
Похоже, она понимает свою ошибку, потому что тихо извиняется. Я обещаю, что вскоре мы увидимся, и кладу трубку.
Мне требуется несколько минут, чтобы заглушить слезы, выступившие в уголках глаз, и, словно ни в чем не бывало, вернуться к Томасу. Тот, как и всегда, собачится с Розой. Последняя замечает меня и, скрестив руки на груди, раздраженно выдыхает, взметая челку.
Не знаю, из-за разговора ли с мамой, но я вдруг чувствую, как на сердце становится легче. Я останавливаюсь рядом с ней, не отрывая глаз от ее струящейся рубашки из темного шелка – не черного, но, думаю, синего или красного? – и брюк с высокой талией. Совершенно очевидно, что на ней нет лифчика.
Я вспоминаю сладкое прикосновение ее руки к моему бедру и почти сожалею о том, что тогда отказал ей.
– Левий, скажи своему шоферу, что он…
– Ты сегодня очень красивая.
Не знаю, что на меня нашло. Мне просто захотелось сказать ей это, ничего более. Потому что это правда. Она всегда красива, но, видимо, я злюсь сам на себя – за то, что вел себя как последний засранец в тот вечер.
Она с каменным лицом смотрит на меня, несколько растерявшись из-за моего признания. Ее рот закрывается, и она несколько раз моргает, а затем прочищает горло. Томас измученно вздыхает.
– Какой ужас! Ты что, покраснела или мне это снится?
Я удивленно поднимаю бровь, возвращая все свое внимание к лицу моей фальшивой невесты. Ее смущенный вид забавляет.
– Она покраснела?
И все же я не замечаю на ее лице ничего нового. Оно такое же ясное, как и всегда. При мысли о том, что я не способен увидеть того, что посчастливилось увидеть в этот самый момент Томасу, меня наполняет тоска и чувство сожаления, которое, как мне казалось, исчезло уже очень давно.
– Я не покраснела, – категорически отрицает она.
– Она врет.
Моя улыбка становится еще шире. Интересно, почему женщина вроде нее краснеет от такого простого комплимента? Уверен, ей кто-нибудь да говорит это как минимум раз в день, если не больше.
– Любопытно… В будущем… можешь говорить мне каждый раз, когда краснеешь?
Роза хмурится, будто я спятил.
– У тебя что, глаз нет?
– Боюсь, они слишком плохо функционируют.
Должно быть, она думает, что я шучу, поскольку заверяет, что этого в любом случае больше не повторится, и, прикрывшись тем, что якобы голодна, уходит. Не в силах сдержаться, я тихо посмеиваюсь. Не отрывая глаз от ее спины, я спрашиваю Томаса:
– Какого цвета была ее блузка? А брюки?
– Сине-зеленого. А штаны бежевые, – бесцветным голосом отвечает мой друг. – Она носит много бежевого.
Я возвращаю к нему свое внимание и прочитываю намек на подозрение в его взгляде. Я прошу его поделиться своими мыслями, хотя и без того знаю, о чем пойдет речь. Он выжидает достаточно долго, чтобы дать мне понять, что разговор будет серьезным.
– Ты следишь за ней взглядом, Левий.
– И?
– И это меня беспокоит. Ты ведь не сверхчеловек. Хоть я и считаю ее совершенно невыносимой… но у меня есть глаза, и они в отличие от твоих работают просто прекрасно. Она очень привлекательна. И чтобы понимать это, необязательно видеть цвета.
Я не виню его. Томас просто следит за тем, чтобы я не натворил глупостей.
– Если ты поддашься своим сексуальным жела…
– Все не так, как ты думаешь, – успокаиваю его я, тепло улыбаясь. – Она, конечно, очень красива, но она не первая красивая женщина в моей жизни. Но я выше этого.
Он смотрит на меня, явно неубежденный, и спрашивает, в чем тогда причина. Честно говоря, я и сам не уверен. Роза нравится мне в том смысле, который я не могу объяснить. И она, судя по всему, знает об этом, поскольку при всяком удобном случае флиртует со мной, несмотря на мою весьма скудную реакцию.
Я сказал ей, что она не в моем вкусе, но она с таким достоинством приняла мой отказ, что я даже почувствовал себя виноватым.
– Пока не знаю… Но скоро выясню.
Вечером я возвращаюсь в наш уютный номер совершенно обессиленный. Я обрадовал Розу тем, что сегодня ей не нужно было приходить – в этом не было необходимости. Тито по-прежнему как будто вне зоны моей досягаемости, и это начинает выводить из себя.
Я одерживаю победу за победой, но этого все еще недостаточно.
Но меж тем я точно заслужил горячий душ. Я прохожу через гостиную и длинный коридор к своей комнате, расстегивая рубашку. Когда я прохожу мимо ванной, то вдруг слышу какие-то звуки, что доносятся из того самого места, где я провожу каждую ночь.
И не просто звуки.
Стоны.
Я резко застываю. Это женские стоны. Такое случается очень редко, но, должен признаться, я теряюсь.
Мне уйти? Но это ведь моя комната!
– Роза! – громко зову я.
Мне никто не отвечает. Я с любопытством прохожу вперед и невероятно осторожно открываю дверь, боясь узнать, что за ней происходит.
О.
Я удивленно хмурюсь, когда мне открывается вид на Розу, которая в халате сидит на моей постели, спиной прислонившись к ее изголовью и скрестив ноги, с журналом в одной руке и бокалом вина в другой… И громко стонет.
Я озадаченно смотрю на нее. Затем я скрещиваю на груди руки и, облокотившись на дверной косяк, добрую минуту просто разглядываю ее, ничего не говоря.
– Могу я узнать, что ты делаешь? – наконец спрашиваю я. Она поднимает на меня взгляд, наконец-то замечая, что я здесь, и на несколько секунд замолкает, чтобы совершенно спокойным голосом сказать:
– А, ты тут? Как сегодняшний турнир?
В ожидании моего ответа она вновь начинает стонать, прибавляя многочисленные: «Oh, si… Oh, Levi, si… per favore…»[17] Мне хочется засмеяться от абсурдности этой ситуации, но мое имя, звучащее из ее уст, совершенно неожиданно оказывает на мое тело гораздо более непристойный эффект. Я сглатываю слюну, пряча свое замешательство.
Роза снова отрывает взгляд от журнала, заметив отсутствие какой-либо реакции с моей стороны. По всей видимости, она вдруг понимает, что я первым задал вопрос, потому что говорит:
– Ах да. Ничего такого, просто читаю журнал и сохну после душа.
– На моей кровати?
– Я видела, как Тито зашел в свою комнату незадолго до меня. Поэтому я подумала, что, пока тебя нет, кто-то должен тебя подменить, – небрежно бросает она, пожимая плечами.
Я наконец понимаю, что здесь происходит. Все еще не отделавшись от шока, я испускаю смешок. На самом деле это очень умно. Странно, что я не подумал об этом раньше. Если Тито не слетит с катушек и после этого, то возникает вопрос, что тогда в принципе способно довести его до этого состояния.
Роза продолжает стонать и делает это все интенсивнее и интенсивнее. Когда я окидываю ее вопросительным взглядом, она заговорщически шепчет:
– У нас уже пятнадцать минут как прелюдия, думаю, можно и ускориться.
Я в неверии качаю головой, а она тем временем бьет в стену позади себя, крича все громче. Несмотря на волну жара, что обуяла грудь, у меня вырывается полуулыбка.
– Я настолько хорош?
Это привлекает ее внимание. По какой-то совершенно идиотской причине мне становится интересно, не покраснела ли она вновь. И тот факт, что мне этого не узнать, разочаровывает больше, чем следовало бы.
– Признаться, я несколько расстроена.
– Чем?
– Жизнью будущей невесты, – кривясь, говорит она. – Я ожидала большего.
– Например?
– Ну, не знаю… Хотя бы завтрака в постель. Стихов о моих великолепных волосах или о чем угодно еще!
Я поднимаю бровь, забавляясь. Не могу понять, серьезно она говорит или, как обычно, шутит.
– Да уж, должно быть, ты ужасно разочарована.
Внезапно к нам заглядывает Томас, окидывая взглядом мою комнату, и спрашивает, что мы делаем. Заметив Розу в моей постели, он, ничего не понимая, поворачивается ко мне.
– Хочу ли я знать ответ?
Я качаю головой, но его окликает Роза:
– Мой жених мной пренебрегает. Предлагаю сходить к семейному психологу. Даже в сексуальной жизни все разладилось…
– Мы не женаты, Роза.
Она закатывает глаза. Томас вздыхает и уходит, бормоча себе под нос: «Я знал, что мне не стоило приходить». Я чертовски его понимаю.