Внезапно его ладонь ложится на мою щеку. Он гладит ее большим пальцем один раз, затем – второй. Моя блестящая кожа согревает его холодные пальцы. Его губы растягиваются в слабой улыбке.
– Я так и знал… Ты покраснела.
Мое сердце бьется с такой скоростью, что грозится выпрыгнуть из груди. И что это значит? Я уже собираюсь задать ему этот вопрос, как он опускает руку и вздыхает.
– Поверь мне, Роза. Ты не хочешь в это лезть.
Прошу прощения? Я моргаю, униженная тем, что меня отверг – уже дважды – этот полный самолюбия человек. Я недостаточно хороша? Что, черт возьми, с ним не так? Или что-то не так со мной?
– Ты не знаешь, чего я хочу, – злюсь я, стиснув зубы.
Он выгибает бровь. Его лицо совсем рядом с моим, но я нема как рыба.
– Тогда скажи мне. Впервые за всю свою гребаную жизнь будь честной и скажи, чего ты хочешь.
Я не ожидала, что этот разговор примет подобный оборот. С самого начала нашего знакомства я флиртовала с ним, надеясь на ответ с его стороны. Причин для этого было много: скука, желание вызвать какую-то реакцию, любопытство…
Я в смятении открываю рот, чтобы что-то ему ответить, но у меня не получается произнести ни слова. Потому что я и сама не имею ни малейшего понятия. И он это знает.
Он просто кивает, совсем не выглядя удивленным, и в этот момент двери лифта открываются на нашем этаже.
– Не знаю, чего ты хочешь, Роза. Но знаю, что не меня. Так что заканчивай тратить мое время впустую.
Глава 10. Июль. Лас-Вегас, США. ЛЕВИЙ
Мне семнадцать, и я возвращаюсь домой с вечеринки. Сейчас два часа ночи: мой комендантский час уже давно прошел. Покачиваясь в легком опьянении, я добираюсь до дома.
Я слышу крики еще до того, как открываю дверь.
Этого хватает, чтобы я тотчас же протрезвел. Я забываю о своей эйфории, о приятелях и о теплых бедрах Аники, между которыми я был всего час тому назад.
– Иаков, нет! Прекрати! – кричит мама, когда я с колотящимся сердцем захожу в гостиную.
Я замираю, каменея от страха, когда мне открывается вид на то, как мать стоит на коленях на полу, а ее волосы зажаты в кулаке нависшего над ней отца. У нее кровоточат губы и нос. Я замечаю царапины на его руках – знак того, что она пыталась защищаться, – и фингал, что скоро расцветет у нее над глазом.
– Мама?.. – запинаюсь я, словно ребенок.
Отец бросает на меня злобный взгляд и выплевывает исказившимся от алкоголя голосом:
– Это во столько ты теперь возвращаешься, наглец?
Я совершенно не обращаю на него внимания. Мои глаза прикованы к слезам, что катятся по лицу матери. Она с огромными усилиями заставляет себя улыбнуться. Ее плечи дрожат. Я сразу же понимаю, что не должен был этого увидеть.
– Все в порядке. Ложись спать, ладно?
Отец кричит что-то из разряда, что она слишком ко мне снисходительна. Я совсем его не слушаю. У меня разрывается сердце при виде стыдливого выражения, что искажает лицо матери. И все-таки я не впервые наблюдаю подобное зрелище. И не впервые дерусь с отцом в попытке ее защитить. И не впервые же и сам получаю по шее.
Я каждый раз предлагаю ей сбежать. Она каждый раз обещает мне об этом подумать. Но мы неизменно остаемся.
– Отпусти ее, – по-звериному рычу я.
Каждая моя конечность дрожит, и тело пробирает лютая ярость. Он замечает это, и это выводит его из себя. Он терпеть не может того, что я становлюсь все старше, и тем более того, что я отказываюсь ему повиноваться. Хозяин этого дома – он. Его странному отпрыску, инвалиду с рождения и маменькиному сынку, следовало бы научиться держать язык за зубами.
Он отпускает жену и, крича, что я заслуживаю хорошей взбучки, исчезает. Пользуясь этим, я поднимаю с пола маму, которая, извиняясь, просит оставить ее. Я молчу, не находя слов. Я слишком напуган, пьян и труслив, чтобы понимать, что мне сейчас делать.
– Нет! – во все горло вскрикивает мать.
Я не успеваю обернуться, как с грохотом падаю на пол. Боль в спине просто невыносима. Я едва могу открыть глаза, но, когда мне все же удается это сделать, я замечаю отца, стоящего надо мной с палкой от метлы. Все остальное – как в тумане.
Я помню, как смог встать и как дрался с ним, уверенный, что там и помру. Я помню его руки на шее матери, на моей шее, и ее беспомощные рыдания, с которыми она умоляла его отпустить меня. Режущий страх в самом сердце.
А затем выстрел. Вспышку.
Кровь. Звон в ушах.
Еще дымящуюся винтовку в руках матери и то, как выламывают дверь полицейские, крича, чтобы она бросила оружие.
– Левий.
Кто-то зовет меня по имени. Я плачу, умоляя их арестовать меня вместо нее, кричу, что это все я, но никто меня не слышит.
Мне конец.
– Левий!
Я резко просыпаюсь, чувствуя, как колотится в груди сердце. Я по-прежнему в своей постели. Мои шея и грудь мокрые от пота. Рядом, нахмурившись, стоит Томас. Я чувствую соленые слезы в уголках глаз и со стыдом понимаю, что плакал во сне.
– Очередной кошмар? Держи.
Он протягивает мне стакан воды, плотно сжав губы, но я качаю головой и не беру его. Все хорошо. Все это в прошлом. Сейчас я здесь. В целости и сохранности. Далеко от Санкт-Петербурга.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю я, чтобы сменить тему, и натягиваю одеяло.
– Возможно, я сорвусь и прибью твою дорогую супругу. Подумал, тебе стоит об этом знать.
Я поднимаю бровь, все еще сонный.
– М-м… Понимаю.
– Спасибо.
– Впрочем, это было бы несколько неудобно.
Он, судя по всему, задумывается, а затем наконец отвечает:
– Спорное утверждение. По мне, так положительного в этом больше, чем отрицательного.
Я улыбаюсь, внутренне посмеиваясь, и спрашиваю, что она снова натворила. Я не удивлен, что Томас и Роза друг друга недолюбливают. Хотя мне частенько кажется, словно я – отец, которого они оба выводят из себя, я не мешаю им собачиться, желая узнать, кто кого убьет первым.
– Я столько раз говорил ей спокойно сидеть на месте и никуда и никогда не выходить, но она ни в какую не понимает.
– Ты сказал Розе Альфьери «спокойно сидеть на месте»? – морщусь я, посмеиваясь. – Тут ты сам напросился, приятель.
– Это не смешно.
– Она нам не пленница, Томми. Пускай поступает так, как хочет.
– Что, если она наткнется на Тито и из-за нее все наши планы пойдут насмарку?
Я вздыхаю, потирая глаза и почти жалея, что проснулся. «Почти».
– Она знает лишь десятую часть всего, чем мы занимаемся на самом деле. Остынь. Даже если Тито узнает, что наша свадьба – фальшивка, ему совершенно неоткуда будет узнать, что обрушится на него потом. А теперь сходи-ка в ванную и расслабься.
Он кривится, отвечая, что ванная – это огромная и пустая трата времени и воды, после чего разворачивается и уходит.
– Повторяю для ясности: не убивай мою фальшивую невесту, хорошо? – кричу я ему в спину.
Он делает вид, что не слышит меня, но меня это не беспокоит. Я знаю Томаса как свои пять пальцев. Я вовсе не говорю, что он безобиден… Видит бог, я был бы неправ, если бы так утверждал. Томас спокоен только внешне, но внутри у него бушует настоящая буря.
Он убежден, что лучше всех остальных. Он коварен, расчетлив, гениален, агрессивен и импульсивен. Опасен, если его спровоцировать. И все же он – человек, которому я доверяю больше всего.
У меня чертовски болит голова. И глаза.
Мы с Розой весь день провели за тренировками. Отдельные вещи ей приходится объяснять по несколько раз и с впечатляющим терпением. Но у меня ужасное настроение. Из-за кошмаров я очень плохо спал, а от недостатка сна устают глаза. Любой источник света воздействует на них агрессивно, и я с трудом это выношу.
– Зачем ты надеваешь очки, когда мы вдвоем? – издевается Роза. – Выпендрежник.
Сосредоточенный, я не поднимаю на нее глаз. Должно быть, она понимает, что день сегодня так себе, потому что больше не провоцирует меня. И не флиртует, а это что-то новенькое. Пусть даже она делает вид, что ее не задевают мои постоянные отказы, я знаю, что в глубине души это наверняка сводит ее с ума. И отчасти меня это забавляет.
Я предлагаю ей поужинать внизу, и она соглашается, но настаивает на том, что ей нужно переодеться. Я потягиваю свое первое за этот день пиво, когда меня привлекает цокот ее высоких каблуков.
Зрелище удивляет меня настолько, что я давлюсь. Откашливаясь в кулак, я надеюсь, что мои щеки не покраснели настолько, насколько мне кажется. Твою же мать.
– Так-так-так, – улыбается она, останавливаясь передо мной. – Неужто мы отреагировали? Ну наконец-то.
Я даже не знаю, что ей сказать. Не двигаясь с места, я оглядываю ее с головы до ног. Роза выглядит так же, как и во всякий другой день: ее темные глаза подведены длинной стрелкой, великолепные губы подчеркнуты толстым слоем прозрачного блеска, а короткие волосы идеально выпрямлены.
Но сегодня она надела черные брюки и такой же черный расстегнутый пиджак, под которым виднеется… абсолютно голая кожа. На ней – золотое украшение, что окольцовывает ее шею и талию, с треугольником по центру грудной клетки, прямо между грудями. Я сглатываю, замечая длинные сережки под цвет, свисающие с ее ушей, и колечки на хряще.
Она просто великолепна. Не знаю, что со мной происходит. Я всегда считал ее красивой и сексуальной, с самой нашей встречи в Venetian. Но сейчас… сейчас я чувствую то, что лежит за гранью моего понимания.
Я не хочу, чтобы она выходила. Я не хочу, чтобы ее видели такой другие люди. Я хочу запереть дверь, уложить ее на кухонный островок и провести языком по этой дразнящей полоске обнаженной кожи…
– Пошли, – говорю я вместо всего этого.
Мы спускаемся в ресторан отеля. Она обвивает своей рукой мою. Разумеется, все вокруг смотрят на нее. Я не снимаю очков, но она больше ничего не говорит по этому поводу. Мы обсуждаем турнир, предстоящие мне завтра встречи и многие другие темы, в том числе – и бесполезные.