– К двум часам будь готов. У меня для нас кое-какие планы.
– Как дела в «Распутине»? – бормочет на другом конце линии Томас.
Мы оба пьем кофе, сидя на террасе… но каждый за своим столиком. Лас-Вегас среди бела дня – это мрачное зрелище, к которому я так и не смог привыкнуть. На улицах почти никого нет, и, несмотря на виднеющееся на заднем плане казино, из-за выключенных огней и неоновых вывесок город кажется совершенно вымершим. Как будто все в нем поставили на паузу.
Черт побери, как я вспотел! Я задумываюсь о том, как в подобную жару выживает весь день ходящая в парике Роза. Этот момент я явно не продумал. Я пробыл на солнце всего час; на моей голове – шляпа, а на лице – очки и накладные усы.
Нет, это не шутка.
Ввиду того что у меня нет возможности нанять кого-то, кто выполнил бы грязную работу за меня (мы и так подкупаем огромное количество людей, что обходится мне в ощутимую копеечку), мне пришлось самостоятельно присоединиться к Томасу, чтобы проследить за Тито во время обеда. По словам моего друга, в последнее время он часто проводит время за тем, что встречается с различными бизнесменами. С потенциальными инвесторами. Тито – невероятно влиятельный человек, и это несмотря на недавний спад продаж в его компании из-за появления на рынке приложения-конкурента.
– Все хорошо. Вчера вечером я созванивался с Виктором. Он вроде как со всем справляется.
Я на пару минут отвожу взгляд от Тито, чтобы сосредоточиться на лежащих передо мной документах. Судя по всему, бизнес Тито медленно, но верно восстанавливается. Должно быть, за закрытыми дверями Тито, точно дьявол, из кожи вон лезет, стараясь защитить столь дорогое ему имущество.
– Черт, как же чешется.
– Не ной, – ворчит Томас в телефон. Я наблюдаю за тем, как он с отвращением касается своего парика. – Мне реально обязательно было его надевать?
Я окидываю взглядом его фальшивые черные кудри, борясь с желанием улыбнуться. Нет, ему необязательно было это делать. Я просто хотел чуток над ним поиздеваться.
– Он не должен узнать нас. Тебе знакомы эти люди?
Его взгляд изучает партнеров Тито, сидящих через несколько столиков от нас, и качает головой.
– Только Джулия Моретти. Она состоит в Совете.
– Она в курсе? – спрашиваю я, уже зная ответ.
Несмотря на расплывчатость моего вопроса, Томас моментально понимает, о чем я.
– Она его правая рука. Она сто процентов знает.
Я с огромной скоростью размышляю, запечатлевая ее лицо в своем сознании.
– Мне нужен полный отчет о ней. Есть новости от «New York Times»?
– Уже начал, – отвечает Томас с ноткой гордости. – Мне удалось договориться о телефонном интервью с их главным редактором. Жди звонка на неделе.
– Замечательно.
Я задумчиво рассматриваю диаграммы на экране перед собой. Кажется, будто до сих пор мой план успешно работал, но мне все еще не хватает устойчивости. Одна мелочь, и все пойдет коту под хвост. А если…
– Не мешаю?
Мы с Томасом, сидя на расстоянии нескольких метров друг от друга, словно единое целое одновременно подпрыгиваем, поднимая меню и закрывая ими свои лица. Передо мной с исказившимся в подозрении лицом стоит Роза, щуря на солнце глаза. Неподалеку она замечает и не слишком незаметного Томаса.
– Кто-нибудь мне объяснит, почему вы прячетесь, разодетые, словно Старски и Хатч? Да еще так фигово.
– Мы не прячемся, – отвечает в телефон Томас.
Роза закатывает глаза и поворачивается ко мне.
– Мы ведь должны были встретиться, помнишь?
Вот черт. Я сопротивляюсь желанию взглянуть в сторону Тито, мысленно молясь, чтобы он нас не заметил. Пожалуй, у нас с Томасом много талантов, но слежка за кем бы то ни было в их число не входит.
– Точно, прости. Раз так, тогда пойдем.
Я встаю, в спешке засовывая компьютер и флешку в сумку. Роза, нахмурившись, спрашивает:
– Это что за фигня?
Я вижу, как мой друг незаметно качает головой, но не обращаю на это внимания. Мне хочется верить Розе.
– Планы, касающиеся Тито, – бормочу я ей в волосы, делая вид, будто целую ее. – Объясню тебе вечером, без лишних свидетелей.
Она ничего не отвечает. Я беру сумку и протягиваю ей руку.
– Пошли?
– Да, но для начала… – говорит она и резким движением отрывает мои усы, вызывая у меня стон боли. – Ты больше нравишься мне без них.
Я увожу ее, жестом давая Томасу понять, что мы увидимся позже, и предлагаю ей сесть за руль. Она с превеликим удовольствием и улыбкой на лице соглашается.
Усевшись на переднее сиденье, я с мокрым от пота лбом скидываю с себя все свое обмундирование. Роза наблюдает за мной, и, чувствуя, что она собирается задать мне какой-то вопрос, я ее опережаю:
– Куда едем?
Она загадочно улыбается и объясняет, что записала нас на занятие для парочек. Я моментально возвращаю себе непроницаемое выражение лица.
– Если это мастер-класс по лепке или готовке, предупреждаю: я не выйду из этой машины.
Она даже не удосуживается ничего на это ответить и молча продолжает ехать под солнцем Невады по улицам города, так похожего на заброшенный парк развлечений. Через десять минут она паркуется недалеко от торгового ряда. Я думаю, что мы собираемся выйти, но она останавливает машину и поворачивается ко мне.
– Ты знаешь, какого цвета твои глаза?
А. Ясно. На моем лице уже давно ни намека на улыбку. Я знал, что она не оставит меня в покое. Роза не из тех людей, кто игнорирует происходящее или делает вид, что ничего никогда и не происходило. Она идет прямо в лоб.
Как ни в чем не бывало я отвечаю:
– Серые.
– Да. А мои – коричневые. Я бы даже сказала, шоколадные.
Я киваю, а у самого сердце выскакивает из груди. Я так давно хотел узнать точный оттенок ее глаз! Я ни за что не решился бы задать этот вопрос Томасу – он бы обязательно меня за это осудил.
Коричневые… Шоколадные, если быть точнее. Но какой именно шоколад? Теперь, когда я об этом думаю, они и правда похожи на цвет темного шоколада. Цвет кофе, который я пью каждое утро.
– К чему ты клонишь, Роза?
– Ни к чему. Просто хочу поговорить об этом.
– Как видишь, я не испытываю никаких трудностей с различением цветов.
Ее глаза пронзают меня, давая понять, что она не желает отступать.
– Тебе не нужно врать мне – мне так точно. И стыдиться этого тоже не нужно.
На этот раз во мне пробуждается тупой гнев. Какое ей до этого дело? Насколько знаю, я ни о чем ее не просил. До сих пор я прекрасно справлялся и без нее.
– Ты думаешь, я стыжусь этого?
– А это не так?
– Нет, – просто отвечаю я.
Я стыдился этого, когда был младше, потому что это чувство во мне вызывали другие дети – да и взрослые тоже. Весь мир дал мне понять, что я видел вещи не так, как это делали они, но я не понимал, почему проблема была во мне. Почему именно мой мир был неправильным, а не их? Просто потому, что их было больше? Я отказывался это принимать.
А со временем я научился на это плевать.
– Тогда зачем ты это скрываешь? – спрашивает она.
– Потому что до тех пор, пока я не одержу победу над Тито, он обернет все мои слабости против меня. А еще я не хочу, чтобы люди относились ко мне как-то иначе, как это только что сделала ты.
– Но ты и правда отличаешься, Левий. Смирись с этим.
С этими словами она подхватывает мою сумку и бросает ее мне, после чего открывает дверь машины и выходит. Я довольно долго сомневаюсь, но в итоге все же присоединяюсь к ней, решительно при этом молчу. По пути к месту назначения она продолжает свой допрос:
– Ты просто путаешь цвета или совсем их не видишь?
Я громко вздыхаю, а затем сдаюсь. Она в любом случае уже догадалась.
– Не вижу. Мой мир состоит исключительно из оттенков серого: начиная белым и заканчивая черным. По крайней мере, так мне сказали, когда мне было четыре года.
– Как в старом фильме, – говорит она с тонкой улыбкой.
– Полагаю, что так. Для меня они все выглядят одинаково.
Спустя несколько секунд молчания она говорит:
– Помнишь, я вчера спросила, какая у тебя страсть? В общем, моя – это живопись. Я рисую с самого детства. В основном – абстракцию. И почти всегда это автопортреты. Должно быть, звучит очень самовлюбленно, – тихонько смеется она, – но никого другого у меня рисовать не получается. Я и сама себя не понимаю.
Я вдруг резко чувствую желание взглянуть на ее картины. Дать ей холст и весь оставшийся день за ней наблюдать. Я спрашиваю, почему она не продолжила изучать искусство, на что она отвечает:
– Не думала, что справлюсь.
Внезапно мы останавливаемся напротив какого-то магазина. Роза открывает дверь и пропускает меня внутрь. Пока моя фальшивая невеста подтверждает утреннюю запись, я обвожу комнату взглядом. Она очень напоминает художественную галерею. Ответственная за это женщина зовет нас пройти за ней, что мы и делаем. Она проводит нас в комнату в задней части магазина, а оттуда – вниз по узкой винтовой лестнице.
Спустившись, мы оказываемся в большой светлой комнате с кондиционером, в которой нас уже поджидают несколько других человек.
– Занимайте любые места, какие пожелаете, – говорит нам женщина с почти неразборчивым южным акцентом. – Профессор скоро придет.
Я сразу же понимаю, что здесь происходит. Мой взгляд падает на белые холсты, стоящие на мольбертах, тюбики с краской и подиум в середине круга.
Мои руки моментально покрываются мурашками. Люди смотрят на нас, застенчиво улыбаясь, и я чувствую жгучее желание сбежать отсюда. Я уже собираюсь развернуться, как ладонь Розы крепко обхватывает мою.
Мне хочется ее оттолкнуть, но она лишь крепче сжимает пальцы.
– Я хочу уйти.
– Это всего на час, – отвечает она, глядя на меня с мольбой в глазах. – Пожалуйста, просто попробуй. Сделай мне одолжение.
– Почему я должен делать тебе одолжение, когда ты буквально загоняешь меня в ловушку?
Мой голос гораздо более едок, чем мне бы хотелось, но я ничего не могу с этим поделать. Зачем она привела меня сюда? Чтобы поиздеваться? Чтобы помучить? Потому что выглядит именно так. Меня окружают произведения искусства, но я не могу по-настоящему оценить их красоту. Я рассматриваю лежащие передо мной тюбики с краской, не зная при этом, что они из себя представляют.