Разумеется, в глубине души я уже это знала. Я поняла, что люблю его, гораздо раньше, когда его лицо стало тем единственным, что могли рисовать мои пальцы.
Я слышу, как он подходит ко мне и тоже приседает, и поэтому раскрываю свое лицо. Он прямо напротив, такой же красивый и идеальный, как и всегда. Он слегка улыбается мне и приподнимает меня за подбородок своими длинными пальцами. Его жест невероятно мягок, как будто должен успокоить меня, но его взгляд и слова жутко холодны:
– Можешь прекратить ломать комедию, lyubimaya.
Глава 24. Июнь. Лас-Вегас, США. ЛЕВИЙ
Роза непонимающе хмурится. Ее лицо залито слезами, но этого не хватит, чтобы меня растрогать. В моем сердце томится холодная, сильная ярость. Я с любовью и нежностью провожу по ее щекам, вытирая крокодиловы слезы, застывшие на ее губах.
Эти же губы говорили мне так много гнусной лжи. Эти же губы целовали меня, чтобы вернее вонзить в спину нож.
– Что? – запинается она. Думаю, никогда прежде я не видел ее настолько беззащитной.
Я веду пальцы к ее скулам, убирая в сторону прядь волос, что прилипла к ее губам. В моих жестах одна только нежность, но внутри меня бушует разрушительный огонь.
– Это сделали люди Тито.
Она бледнеет еще сильнее, как будто это становится для нее неожиданностью. Как она играет! Я изучаю каждое ее выражение – она мастерски овладела искусством лжи. Я наблюдаю за тем, как она мотает головой, сперва осторожно, а затем все с большим пылом.
– Быть такого не может.
– Да? Почему же?
– Он бы никогда такого не сделал, – уверенно заявляет она. – Он мудак, но не убийца.
– В отличие от меня, хочешь сказать?
Она в растерянности моргает. Не знаю, почему я так злюсь. Я ведь уже знал, кто она такая. Знал, что она морочила мне голову. Но я никогда бы не подумал, что она зайдет так далеко… Я был идиотом, раз думал, что, быть может, мне действительно удалось ее очаровать.
– Откуда ты знаешь, способен он на такое или нет? В конце концов, не так уж и близко вы знакомы, – продолжаю я, склоняя набок голову.
Ей нечего на это ответить. Тогда я объясняю, что узнал в этой машине модель автомобиля одного из тех парней, которые повсюду ходят с Тито. И не только модель, но и конкретный автомобиль. Полагаю, слежка за Тито хоть на что-то, но все ж таки сгодилась.
Роза рисует на лице шок. От этого мне становится тошно. Еще этим утром я нашел себе причины ей доверять. Я собирался признаться ей в любви, черт подери! Я попался на ее удочку. И это просто невыносимо.
Ради гребаного покерного турнира она решила сыграть с моими чувствами. И не только с моим сердцем, но с моей жизнью и жизнями моих друзей.
– Роза.
Она неотрывно смотрит на меня блестящими глазами, а я накрываю ладонью ее челюсть, большим пальцем касаясь одного уголка ее рта, а всеми остальными – щеки. Я мягко притягиваю ее к себе и оставляю легкий поцелуй на губах. Она закрывает глаза, не сопротивляясь, но затем я надавливаю сильнее, и она стонет от боли. Я отстраняюсь, не выпуская ее, и, глядя на нее злобным взглядом, шепчу:
– Я все знаю, любовь моя. О Тито, о твоем отце, о твоей фальшивой личности… Я знал все с самого начала.
Роза застывает в моих руках. Она изо всех сил старается этого не показывать, но благодаря ее же урокам мне удается разглядеть признаки страха в чертах ее лица.
– Было весело? – спрашиваю я, притворно улыбаясь. – Он платит тебе больше, чем я? Держу пари, теперь ты богата. Ты ведь поэтому так и поступила, не так ли? Или все было ради того, чтобы порадовать папочку? Чтобы завоевать его любовь?
По ее глазам я вижу, что последние мои слова ранят ее. Печаль быстро сменяется гневом, и, чтобы я ее выпустил, она бьет меня по руке, резко вскакивая на ноги. Я драматично вздыхаю, все так же сидя на корточках, и лишь спустя пару секунд поднимаюсь следом.
– Правда глаза колет, м?
– Все не так, как ты думаешь.
Я едва сдерживаю смех. Из всего обилия нелепостей, которые она могла произнести, она выбрала худшую. Обычно, когда человек говорит подобную фразу, он врет. А поскольку мне хорошо известно, насколько она талантливая лгунья, я теперь неплохо в этом разбираюсь.
Я прячу руки в карманы – моя защитная система активирована. Мы с Розой знакомы всего несколько недель. Она еще не знает ни кто я на самом деле такой, ни каковы будут мои действия.
До сих пор никому не удавалось меня провести. Надо думать, она – исключение из правил. Вот только когда я злюсь, я плачу той же монетой. Без всякой жалости. Если ты ранишь меня, я воспользуюсь худшими из твоих слабостей и раню тебя в два раза сильнее.
Даже если придется солгать.
Даже если это будет означать ранить и самого себя в том числе.
Все что угодно, лишь бы сохранить лицо.
– А, так, значит, ты не Роза Альфьери Ферраньи?
Я вижу, как она колеблется и сжимает вытянутые вдоль тела руки в кулаки.
– Нет, это действительно так, – с трудом признается она.
Я улыбаюсь и, развернувшись, с задумчивым видом прохожусь по комнате.
– Дай-ка угадаю. Он попросил тебя шпионить за мной? Вызнать, что я собирался делать. Нет, лучше: соблазнить меня, а затем уничтожить, в то время как ему самому и пальцем шевелить не придется. Так?
Ее молчание красноречивее всяких слов. Ай.
– Ну что за лентяй!
– Все гораздо сложнее, – оправдывается она. – Знаю, я облажалась. Я как раз собиралась обо всем тебе рассказать.
– Ну конечно. Как удобно.
Роза молча прожигает меня взглядом. Она с удовольствием сказала бы мне заткнуться, но знает, что она виновата. Видимо, она все еще надеется спасти положение. Неужто отец не рассказал ей об этом сегодня днем?
– Как давно ты знаешь? – спрашивает она, сердито вытирая слезы.
Выражение ее лица холодно и замкнуто. Подбородок высоко поднят. Она совсем не похожа на ту Розу, что сжимала меня в своих объятиях этой ночью, когда я оплакивал своего отца.
Каким же я был дураком. Мне некого винить в этом, кроме себя. Томас предупреждал меня.
Я изящно сажусь на диван и скрещиваю ноги.
– С тех пор, как ты узнала о моей ахроматопсии.
С нее на секунду спадает маска. Она как будто лишается дара речи.
– Но… это ведь было очень давно.
– И?
– Почему ты ничего не сказал? Все это время ты знал…
Она так и не договаривает предложение. Я невозмутимо пожимаю плечами. Хочу, чтобы она подумала, что меня это не волнует. Что мне плевать. Что ей не удалось задеть меня за живое. Это то немногое достоинство, что осталось у меня на данный момент.
– Я ничего не сказал просто потому, что так было проще. Это было весело. Мой отец говорил: «Держи друзей близко, а врагов еще ближе». Видимо, Тито учил тебя тому же? Иначе ты бы не стала со мной спать при первой появившейся возможности.
От моих слов эффект такой же, как от выстрела. Я злобно улыбаюсь. Видно ли ей боль в моих глазах? Надеюсь, что нет. Благодаря ей теперь я отлично умею скрывать свои эмоции. По крайней мере, хоть какую-то пользу она мне принесет.
Я поднимаюсь на ноги и останавливаюсь напротив нее, выдерживая ее мрачный взгляд. Я должен добавить еще чего-нибудь: я хочу, чтобы она страдала хотя бы не меньше моего. Иначе будет нечестно.
– Было забавно… наблюдать за твоей игрой, прекрасно зная, что все это неправда. И, разумеется, я воспользовался этим, чтобы манипулировать тобой в ответ. Было любопытно посмотреть, как далеко ты зайдешь.
– Ты лжешь.
– Неужели? – усмехаюсь я, склоняя голову в ее сторону, и на моем лице появляется улыбка в стиле отпетого засранца. – Уверена?
Ее глаза рассматривают мое лицо, пытаясь отыскать настоящего меня, скрывающегося за этим каменным фасадом. Я вижу, что мои слова ранят ее, но не могу понять, что это – очередная игра или просто отзвук ее разбивающегося вдребезги эго.
– И ты во всем мне признался просто веселья ради? Не думая о последствиях? Не верю.
– Почему бы и нет?
– А если я пойду в полицию и расскажу, что ты убил собственного отца?
Все мое тело застывает. Скрывая свое волнение, я делаю вид, что задумываюсь, а затем спокойно отвечаю:
– И кто тебе поверит? Этому нет никаких доказательств, а моя мать уже почти отбыла срок. Они ни за что не станут париться из-за уже закрытого дела десятилетней давности. Но пожалуйста, валяй.
– Я никогда не говорила, что поступлю так, – говорит она как будто бы раздраженно из-за того, что я в принципе полагаю, что она способна на подобное. – Я знаю, что соврала. И я действительно приняла твое предложение, чтобы помочь своему отцу. Но… все изменилось. Я говорю искренне, Левий. Я уже давно сменила сторону.
Какое совпадение. По всей видимости, она действительно считает меня последнейшим из идиотов, раз думает, что я снова на это клюну. Женщины вроде нее опасны, особенно если их воспитывал Тито Ферраньи.
– Правда? – спрашиваю я.
Она моргает и с трудом кивает. Меня тошнит от вида этого чертова кольца на ее пальце, напоминающего о моей глупости.
– Правда.
Тишина. Я киваю один раз, второй, а затем вздыхаю.
– Прости, но, к сожалению, в моем случае все иначе.
На языке чувствуется горечь этой лжи. Мне больно, но я все равно продолжаю, наслаждаясь уроном, что отражается на ее лице:
– Это все была лишь игра. Секс был хорош, это трудно отрицать. Но теперь, когда я об этом задумываюсь, знаешь, что кажется мне забавным? – вдруг усмехаюсь я. – Когда еще в Макао я предложил тебе работу, ты сказала, что не проститутка. Полагаю, это тоже была ложь.
Роза наотмашь дает мне пощечину. Я ждал этого, поэтому не удивился. Тем не менее сила этого удара меня все-таки поразила, и я с удовольствием ощущаю, как горит отпечаток ее ладони на моей щеке.
Я снова смотрю на нее, уже безо всяких улыбок, и понимаю, что Роза готова к скандалу.
– Что? – ядовито шепчу я. – Разве это не дело рук твоего отца? Должно быть, он очень тобой дорожит. Той, что всю свою жизнь соглашалась на что угодно в надежде, что он полюбит тебя…