– Заткнись, Левий. Предупреждаю тебя.
– Ты, наверное, думаешь, что это я жалок, ведь мой отец умер, а мать сидит в тюрьме. Но знаешь что? Если мне кого жаль больше всего, так это тебя, Роза, – говорю я ей на ухо мягким шепотом, словно шепот любовника. – Потому что в отличие от меня… у тебя больше никого нет.
Я даже не успеваю сказать что-то еще. Она изо всех сил толкает меня и, совершенно себя не контролируя, кричит:
– Ублюдок! Я запрещаю тебе жалеть меня!
Сначала я думаю, что на этом она и закончит, но она вцепляется в мою рубашку и снова пытается ударить. В попытке остановить ее я хватаю ее за запястья, и достаточно сильно, так, что она ударяется спиной об стену, отталкиваю. С полки с грохотом падает несколько книг.
Еще в воздухе Роза подхватывает одну из них и бьет меня ею по голове. Я рычу от боли и отступаю назад. Не желаю делать ей больно, но в то же время меня одолевает чувство ужасной несправедливости. Мне хочется, чтобы она страдала так же как и я. Хочется встряхнуть ее за плечи и спросить, почему она так поступила, почему она не чувствует того же, что чувствую я.
Почему она должна была разрушить все именно тогда, когда я решил, что наконец-то нашел причину жить без чувства вины.
– Ты просто отвратителен! – кричит она, добавляя к этому нечто, что напоминает поток ругательств на итальянском.
– Я с самого начала предупреждал тебя, любовь моя. Я далеко не хороший парень. Ты захотела поиграть, и ты проиграла. А теперь уходи.
Она в ярости дует на прядь своих волос, невероятно сексуальная даже несмотря на гнев, исказивший черты ее лица. Я наблюдаю за тем, как она быстрым шагом уходит к нашей комнате, вероятно, за тем, чтобы собрать свои вещи.
Пользуясь моментом, я сбрасываю с себя маску и делаю глубокий вдох. У меня дрожат руки. В нетерпении я раздраженно провожу рукой по волосам. Поверить не могу, что это действительно происходит…
Однако она не возвращается, и я решаю прийти к ней сам.
Я нахожу ее, стоящей посреди комнаты в куче моей одежды и с ножницами в руках. Каждую вещь, одну за другой, она кромсает на куски и бросает их на пол.
Недоумевая, я бросаюсь вперед, чтобы забрать ножницы у нее из рук.
– Мать твою, да ты совсем чокнутая!
– Именно! Я чокнутая! Надо было изучить меня получше, прежде чем делать своей будущей женой, amore mio.
Она хватает все, что попадается ей под руку, и швыряет в меня, целясь в голову. Кое от чего мне удается увернуться, кое от чего – нет. В конце концов она хватается за мой компьютер и, бросив на пол, топчется по нему ногами. Я сразу же отталкиваю ее, но уже слишком поздно.
Она сломала мой компьютер, черт возьми. Заметив, что она, довольная, уходит, я иду следом, желая ответить тем же. Ее бедра просто невероятно покачиваются из стороны в сторону, и мне стыдно отмечать подобную деталь в момент, когда я ненавижу ее всем своим естеством.
– Передай своему отцу, что он явно не слишком в себе уверен, раз отправил свою дочь подрабатывать проституткой! – говорю я ей в спину.
Не оборачиваясь, она отвечает:
– А ты передай от меня привет своему, когда окажешься в аду!
В моей груди что-то взрывается. Мои глаза застилает красная пелена. В совершенном безумии хватаю ее за плечи и прижимаю к стене.
– Что ты сейчас сказала? – угрожающе рычу я.
– А что, правда глаза колет?
В ее ухмылке смешались все возможные пороки. Она жестокая, злобная, до смерти прекрасная. Мой взгляд падает на ее губы, с которых я жажду стереть эту тошнотворную победную улыбочку.
– Я ненавижу тебя, – выдыхаю ей в рот, рукой сжимая ее плечо. – Я действительно ненавижу тебя, Роза… Ты даже не представляешь, насколько сильно.
Она бросает мне вызов своим злобным, убийственным взглядом. В свою очередь и он в итоге падает на мои губы, в которые она затем шепчет:
– Скажи это еще раз, и, может быть, я тебе поверю.
Она не оставляет мне на это времени – да и в любом случае не думаю, что я смог бы это повторить, – потому что яростно прижимается своими губами к моим. Разум кричит мне оттолкнуть ее, но жгучее желание с согласия моего израненного сердца решает, что я еще недостаточно настрадался.
Мои руки обхватывают ее за бедра, приподнимая их. Я поглощаю ее рот, и мое возбуждение столь болезненно давит на джинсы, что наши языки сражаются вместо нас.
Я никогда прежде не чувствовал ничего подобного. Мне кажется, будто мое сердце вот-вот взорвется. Меня так накрывает адреналином, что даже не задумываюсь о том, что делаю. Мне не хватает воздуха. Я задыхаюсь. Я хочу ее, но также хочу, чтобы она страдала.
– Меня от тебя тошнит, – едва дыша, шепчет она, проводя зубами по моему горлу и затем прикусывая.
– Это взаимно.
Я не собираюсь терять время зря. Мне нужно оказаться внутри нее как можно быстрее. Она, судя по всему, думает так же, потому что борется с моим ремнем, пока я одним движением срываю с нее платье и стаскиваю трусики.
У меня даже нет с собой презерватива. Я не думаю ни об этом, ни о чем-либо еще – только о желании овладеть ею. Освободившись от ремня, я даже не трачу лишних усилий, чтобы спустить брюки. Я сразу же вхожу в нее, и мы оба стонем от удовольствия. Ее руки обвивают меня за шею и тянут за волосы, а я сжимаю ее обхватившие меня бедра. В том, что мы делаем, нет ни нежности, ни романтики. Есть только жестокость и дикость, месть и уязвленное самолюбие. Я резко и грубо вбиваюсь в нее, и мой пульс учащается в такт моим толчкам.
Мы боремся взглядами. Я дышу все тяжелее, а ее ногти впиваются в мои лопатки, и она громко хнычет, когда я хватаю ее за ягодицы и с каждым ударом притягиваю к себе.
Мы не разговариваем. Я боюсь того, что может сорваться с моих губ. Она кончает первой, вскоре за ней следую и я. Мой оргазм подобен взрыву: ноги трясутся, и я едва удерживаю равновесие с обвивающей меня Розой.
Когда она восстанавливает дыхание, я полностью отпускаю ее. Она становится ногами на пол, подтягивает бретельки своего платья и сверлит меня взглядом. В наступившей тишине читается многое. Я одновременно чувствую возбуждение, усталость, грусть, гнев и стыд. В голове – просто невыносимый бардак.
Единственное, чего я хочу, – чтобы она была рядом.
Однако я первым нарушаю молчание и спокойно говорю:
– Уходи.
Я понимаю, что звучу как полнейший засранец, который только что взял и попользовался ею, но правда в том, что, скорее все совсем наоборот. Я просто не хочу доставлять ей подобное удовольствие. Не тогда, когда она уже так многого меня лишила.
Она обиженно смотрит на меня, но ничего не говорит. Я наблюдаю за тем, как она снимает кольцо и бросает его мне в грудь. Я не ловлю его, и оно с глухим звуком падает на пол. Символичность этого жеста ранит меня сильнее, чем следовало бы.
– Оставь себе или продай, – говорю я, застегивая штаны со всем достоинством, на которое сейчас способен. – Мне оно не нужно. Оно ничего для меня не значит.
Не дожидаясь каких-либо действий с ее стороны, я поворачиваюсь к ней спиной и, сунув руки в карманы, возвращаюсь к себе в комнату. Я должен чувствовать облегчение. В конце концов, такова и была цель всех этих сказанных ею ужасных слов.
Однако никогда в жизни я еще не чувствовал себя так дерьмово.
Глава 25. Июнь. Лас-Вегас, США. РОЗА
Эту ночь я провела в баре.
Я вдребезги пьяная. Думала, что алкоголь, как и всегда, поможет мне стереть из сердца боль, но в этот раз его оказалось недостаточно.
Левий чертовски сильно вывел меня из равновесия. Просто первоклассный мудак. Мне некого в этом винить, кроме себя. Меня предупреждали. Отец, слухи, он сам. Это я как дура решила, что он – нечто большее, чем этот образ дьявола во плоти.
Пошатываясь, я дохожу до лавочки и, сев на нее, закрываю глаза. Уже начинает светать. Я не спала ни минуты. Я ненавижу Левия, но себя ненавижу еще больше. Все это моя вина.
Все это действительно начала я. Я хотела ему все объяснить. Сказать, что не передала отцу ничего важного, что влюбилась в него и что в ином случае ни за что не стала бы с ним спать.
Я не проститутка. Правда ведь?
Но он заявил, что воспользовался мной в ответ, и все слова, что были у меня на языке, разом исчезли. Он с самого начала все знал. Просто не вмешивался, чтобы лучше мной манипулировать. Чтобы тоже меня соблазнить и заставить сменить сторону. Какой же псих. Я люблю того, кого даже не существует.
В памяти всплывает то, что я позволила ему взять себя у стены, и меня едва не выворачивает на асфальт. И хуже всего то, что это было хорошо. Отчасти я даже не жалею. Это был мой способ попрощаться.
Все остальное было огромной ошибкой. Я не должна была умолять отца, не должна была соглашаться шпионить за Левием, не должна была ехать за ним сюда… И ради чего все это было? Ради денег и разбитого сердца?
Внезапно в моем кармане звонит телефон. Я напрягаюсь, почти ожидая увидеть на экране имя Левия, но это оказывается всего лишь мама. Я делаю глубокий вдох, насколько возможно поправляю волосы и отвечаю на звонок.
На экране появляется ее лицо. Позади я узнаю домашний сад, там, в Венеции, с виноградниками и олеандрами. Она ярко улыбается и жестами говорит:
– Привет, доченька. Не отвлекаю?
Я отрицательно качаю головой: я недостаточно себе доверяю, чтобы открывать рот. Но она моя мама, а мама знает все. Ее лицо чуть-чуть грустнеет, и она спрашивает, все ли у меня хорошо.
Этот вопрос оказывается последней каплей. Не знаю, что со мной происходит, но я начинаю рыдать сквозь улыбку. Такого со мной не случалось уже много лет. Это застает мать врасплох, и на ее лице проступает паника. Из-за слез у меня все расплывается перед глазами, и я едва разбираю, что она говорит.
– Что случилось? Где ты?
– Я облажалась, мама, – шмыгая носом, говорю я.
– Все будет хорошо. Расскажи мне обо всем, солнышко.
Я немного собираюсь с мыслями и сознаюсь ей в самом страшном: в том, что я приехала с папой в Лас-Вегас, познакомилась с одним мужчиной и знатно с ним обожглась. Она поджимает губы, понимая, что я соврала ей.