Часть из них хмурится, вновь возвращая себе серьезный вид; теперь я полностью завладел их вниманием. Мое сердце учащает свой ритм, когда светловолосый мужчина спрашивает:
– Вы не видите цвета, но при этом играете в покер? Как вы это объясните?
– Не понимаю, как одно мешает другому. Вы знаете Джея «Лоунвульфа» Моралеса? У него тоже ахроматопсия, и тем не менее он художник.
Я чувствую на себе тяжелый взгляд Розы, но не обращаю на него внимания. Я не могу позволить себе сейчас посмотреть на нее. Слегка растерявшись, мужчины переговариваются между собой. Полагаю, их разочаровывает отсутствие доказательств.
К сожалению, это также означает и невозможность доказать ее невиновность. Значит, им придется провести расследование. Об этом я не подумал, но такой вариант мне не подходит.
– То, что я вижу цвета иначе, не значит, что я не вижу их совсем, – говорю я.
Они заинтригованно оборачиваются ко мне.
– Простите?
Это рискованно, но я готов попытаться. Не просто ведь так Роза потратила два часа своего времени, чтобы сделать мне карточки.
Сама она тем временем не сводит с меня глаз, пока я, элегантно запрокинув ногу на ногу, объясняю:
– Со временем я научился соотносить цвета со знакомыми мне предметами быта. Я выучил весь спектр оттенков серого. Так, например, серый оттенок травы отличается от серого оттенка ваших брюк, а поскольку я знаю, что трава зеленая, я понимаю, что ваши брюки не зеленые. В то же время ваши брюки очень похожи на цвет летнего неба, а поскольку я, как и все, очень рано узнал, что небо синее, я делаю вывод, что ваши брюки тоже синие. Такого же цвета и джинсы, если я не ошибаюсь. Я с легкостью мог бы понять это на ощупь, но – не обижайтесь – я не прикасаюсь к незнакомым мне людям.
Никто ничего не говорит. Судя по всему, мне удалось их поразить.
– Хорошо… так и? Какого «оттенка» было ожерелье, которое вы видели? – наседает он.
Пару секунд я молчу, оставляя в воздухе напряжение. Я все еще могу развернуться и уйти. Что, если я ошибся? Вспоминаю о Томасе, который бесчисленное множество раз повторил, что мой план слишком рискованный… и решаюсь.
Впервые с момента, как вошел в комнату, я смотрю на Розу. В ее взгляде читается соперничающее с шоком беспокойство. На ней надета та же самая блузка, что и в тот день, когда я сказал ей, что она красивая и она впервые покраснела.
Когда она ушла, я спросил у Томаса, какого цвета была ее одежда.
– Этого, – невозмутимо говорю я, указывая пальцем ей на грудь. – Сине-зеленого.
Я перестаю дышать, опасаясь, что сказал какую-то чушь. Но Роза по-прежнему смотрит на меня, широко распахнув глаза, а охранник со светлыми волосами вздыхает.
– Что ж, ваша невеста действительно утверждает, что камень на ее ожерелье был авантюрином. А следовательно, зеленым.
Ну ни хрена ж себе. Я прячу свое удивление и, очень собой гордясь, киваю. Роза была права, когда настояла на том, чтобы я выучил весь цветовой атлас. Это пригодилось.
– И вы предлагаете нам просто вам поверить? – раздраженно замечает второй охранник. – То, что вы сейчас сделали, слишком ненадежно. Вполне может статься, что вы просто заговариваете нам зубы, а мы никогда этого не узнаем.
– Я мог бы заговаривать вам зубы, даже если бы видел цвета. Какая-то дурацкая логика.
Я ясно вижу, что ему не нравится мой тон. Его коллега жестом говорит ему замолчать и благодарит меня за сотрудничество. Более ничем не задерживая, он выводит меня в коридор, и когда мы вновь оказываемся в вестибюле, я спрашиваю, что будет с Розой.
– Боюсь, нам придется…
– Прошу прощения?
Мы оборачиваемся к элегантной темноволосой женщине. Охранник, судя по всему, узнает ее, потому что приветствует и спрашивает, все ли хорошо. Она кривится и что-то достает из сумки. Я удивленно вскидываю брови, когда узнаю в этой вещице объявленный пропавшим кулон.
– Кажется, произошла ошибка… я нашла свое ожерелье!
Охранник с трудом верит своим глазам. Он начинает осыпать ее вопросами, но я перестаю их слушать. Возможно, это просто совпадение, но отец научил меня ко всему относиться с подозрением.
Сперва некая дама обвиняет Розу, утверждая, что ее колье существует в единственном экземпляре, тогда как сами украшения очень отличаются друг от друга, а потом, словно по волшебству, пропажа вдруг находится… да еще и сразу же после моих показаний?
Меня перетряхивает. Взгляд падает на источник моего дискомфорта: у фонтана, беседуя с кем-то, стоит Тито и неотрывно на меня смотрит. Я наблюдаю за ним без каких-то конкретных целей, но…
Он улыбается и заговорщически мне подмигивает.
Вот ублюдок.
– Мне нужно идти.
Я исчезаю и, поднявшись на лифте, воссоединяюсь в номере со всеми остальными, чувствуя, как трясутся руки и колотится сердце. Мысленно я кляну себя идиотом. Ну разумеется, за всем этим стоял Тито. Могу поспорить, именно он подарил ей это чертово ожерелье.
И благодаря ему же оно исчезло как раз перед приходом полиции. Он арестовал собственную дочь, но зачем? Какой был в этом смысл, если сразу после этого он ее оправдал?
Когда я пересказываю все это Томасу, он озвучивает то, чего я боялся больше всего:
– Чтобы добраться до тебя.
Я недоверчиво усмехаюсь, запуская руки в волосы. Я даже не подумал об этом. Из-за того, что дело касалось Розы, я просто нырнул в это с головой, и именно на это он и рассчитывал.
Он знал мой секрет. Понятия не имею откуда, но он знал, что я не вижу цвета. Возможно, от Розы. Он разработал этот подлый план, потому что знал, что я захочу оправдать ее… и мне не останется ничего, кроме как признаться в своей инвалидности.
– Готов поспорить, к завтрашнему дню об этом будут знать все.
Наверняка. Чтобы добраться до меня, этот засранец использовал свою дочь в качестве приманки. Как жаль, что я так легко на это повелся. Это была минутная слабость, но больше такого не повторится.
– Пускай. Пусть знают, мне все равно! В любом случае пора перестать прятаться.
Томас кивает.
– А Роза? Что нам делать?
Нравлюсь я ей или нет, Роза на нашей стороне.
Остается только убедить ее помочь нам уничтожить Тито раз и навсегда.
Глава 29. Июнь. Лас-Вегас, США. РОЗА
СМИ просто сходят с ума.
К моменту когда меня освобождает служба безопасности и снимает все обвинения, все вокруг говорят лишь об одном:
«Левий Иванович дальтоник».
«Сын великого Иакова не видит цвета».
«Держу пари, он жульничает».
Одни задаются вопросами, другие жалеют его, а немногие идиоты считают, что он врет. Происходит все то, чего Левий и хотел избежать, когда скрывал свою ахроматопсию. И все это из-за меня. Если его репутация и пострадает накануне полуфинала, то только потому, что мне хватило глупости попасть в ловушку своего отца.
Этот засранец знатно меня провел. Извинения? Ожерелье? «Я горжусь тобой»? Стоило догадаться. Можно подумать, я не знаю, что он за человек. Все это не могло быть искренне. Он явно рассчитывал на мою к нему любовь; он знал, какие слова я всегда мечтала услышать, и обернул это против меня.
Чтобы добраться до Левия.
Я совершенно ничего для него не значу. Он снова видит только Ивановичей. Я – лишь средство для достижения его целей. Глупо было думать, что секретом, которым Тито меня шантажировал, была правда об убийстве Иакова. Он никак не мог об этом узнать.
Когда поняла, что меня одурачили, я в глубине души рассмеялась. Я была уверена, что он просчитался: Левий ни за что не пришел бы меня спасать. Уж точно не после всего, что случилось между нами, и не после того разговора в лифте.
Видимо, я снова его недооценила.
Когда Левий признавался, что у него ахроматопсия, он понимал, какой бомбой станет эта новость, но все равно попытался очистить мое имя, даже не зная, получится ли у него. Он ни за что бы так не поступил, не будь я по-настоящему ему небезразлична.
Он искренен. Признаюсь честно, я до сих пор не вполне это осознаю. Но было бы глупо отрицать это и дальше. На данный момент самое сложное – это вернуться к нему. Хватит ли у меня сил? Не слишком ли поздно?
Я стою у дверей турнирного зала, надеясь перехватить его до того, как начнется его игровой день, но охрана закрывает двери прежде, чем мне удается с ним столкнуться. Полуфиналы проходят в отдельной комнате с голубыми стенами и множеством камер.
Я просто надеюсь, что Левий не наделает глупостей, если Тито начнет его провоцировать.
– Что ты здесь делаешь?
Я оборачиваюсь и натыкаюсь на Томаса, чьи волосы собраны в низкий пучок. В удивлении я открываю рот. Наверняка он меня ненавидит – ну то есть еще сильнее, чем раньше.
– Тот же вопрос. Разве ты не должен сейчас играть?
– Я проиграл два дня назад.
Я не знала об этом. Вряд ли его это сильно беспокоит, но я не знаю, что еще сказать, и поэтому киваю:
– О. Сочувствую.
– Ли Мей, к слову, все еще в игре.
Неудивительно. Ли Мей та еще акула. Я думала, что она не умеет скрывать свои эмоции во время партии, но так было еще до того, как я поняла, что она всего лишь придерживалась своей роли. На самом же деле она просто невероятна.
– Я передам ему, что ты его ищешь, – говорит Томас.
– Не нужно. Я все равно собиралась уходить.
– Куда это?
Ему-то что? Я пожимаю плечами. Я так-то и сама не знаю. Для начала – собрать вещи, потому что о том, чтобы ночевать в одном номере с отцом, не может быть и речи.
Может, на этот раз мне и правда будет лучше вернуться в Венецию.
Я просто не хочу. Сначала мне нужно увидеться с Левием.
В последний раз.
– Куда-нибудь.
Я ухожу. Он не пытается меня догнать.
Перед уходом я в надежде на то, что Тито это увидит, оставляю на кухонном столе записку. Ничего особо поэтичного, просто емкое: «Да пошел ты».
По уже отработанной схеме я укрываюсь в баре и наблюдаю за бесплатной трансляцией турнира со своего мобильного. При виде Левия, сидящего в винтажных солнцезащитных очках, красивого как никогда, сердце начинает биться быстрее.