Но, даже имея удобный шанс, он не тронул Джесси Джексона. Преподобный был харизматичен и решителен и к тому же оказался прекрасным оратором. Грег даже восхищался преподобным: в ходе кампании он один был столь открыто прямолинеен, совершенно не опасаясь делать смелые заявления. В отличие от остальных Джексон был идеалистом, а не прагматиком. Это работало против него.
К тому же Грег по опыту знал, что предубеждения совершенно реальны. Обычно человеку легко выражать сочувствие на словах и очень сложно действовать.
Предубеждение против джокеров было реальным. Предубеждение против чернокожих – тоже. И без помощи Кукольника Джексону не стать президентом, даже если его выдвинут кандидатом от партии.
В этом году – не стать. Пока – нет.
Грег не осмеливался говорить об этом публично, но знал он и то, что Джексон это понимает, что бы он при этом ни говорил. И потому Грег не мешал Джексону идти своим путем. В чем-то благодаря этому кампания перед первичными выборами стала только интереснее.
Теперь, когда Кукольник выл где-то в глубине его разума и стал слишком неуправляемым, чтобы снова получить свободу, Грег был вынужден признать, что, возможно, совершил ошибку. Иначе сейчас все было бы намного проще.
Преподобный Джексон сидел напротив Грега в массивном кожаном кресле, скрестив ноги в безупречно отглаженных черных брюках, в туго затянутом на шее дорогом шелковом галстуке. Находящиеся в штаб-квартире Джексона помощники притворялись, будто не смотрят на них. Двое сыновей Джексона сидели по обе стороны преподобного на венских стульях.
– Барнет превращает вопрос о правах джокеров в насмешку, – говорил Грег. – Он распыляет внимание, привлекая все заинтересованные группы, какие только может придумать. Проблема в том, что в одиночку я его остановить не смогу.
Джексон сжал губы и постучал по ним указательным пальцем.
– Сейчас вы пришли просить меня о помощи, сенатор, но как только дебаты по платформе закончатся, все вернется на круги своя. И, несмотря на все мое несогласие с Барнетом по основным вопросам, я понимаю политические реальности. Пункт о правах джокеров – это ваше дитя, сенатор. Если этот пункт не будет принят, вы перестанете казаться подходящим лидером страны. Ведь это же ваш основной вопрос – а вы не можете заставить к себе прислушаться даже вашу собственную партию.
Казалось, Джексона эта перспектива почти радует.
«Я с этим справлюсь. Просто выпусти меня!»
Кукольник был злым, раздраженным. Способность пыталась вырваться из оков, стремясь наброситься на уверенного в себе Джексона.
«Оставь меня в покое. Всего на несколько минут. Дай мне с этим разобраться».
Грег запихнул Кукольника обратно в глубь сознания и откинулся на спинку кресла, чтобы спрятать мимолетный внутренний конфликт. Джексон наблюдал за ним: очень внимательно и пристально. У него был взгляд хищника, гипнотизирующий и опасный. Грег почувствовал, как у него на лбу выступает пот, и понял, что Джексон это тоже заметил.
– Сейчас меня интересует не выдвижение, – проговорил Грег, игнорируя Кукольника. – Я хочу помочь джокерам, которые стали жертвами такого же предубеждения, как и ваши сторонники.
Джексон кивнул. Один из помощников принес поднос на столик, стоявший между их креслами.
– Холодного чая? Нет? Как хотите.
Джексон сделал глоток из своего стакана и поставил его обратно. Грегу было видно, как его собеседник думает, оценивает, прикидывает.
«А со мной ты это узнал бы точно. Ты бы смог управлять этими чувствами…»
«Заткнись».
«Я тебе нужен, Грегги. Нужен».
Сосредоточившись на обуздании Кукольника, он пропустил следующие несколько слов.
– …слухи, что вы очень жестко давите на своих людей, сенатор. Некоторых из них вы даже разозлили. Я слышал разговоры о неуравновешенности, о повторении семьдесят шестого года.
Грег вспыхнул и начал было возмущенный ответ, но тут же понял, что его провоцируют. Именно такую реакцию Джексон и пытается у него вызвать! Он заставил себя улыбнуться:
– Мы все привыкли в той или иной степени вводить окружающих в заблуждение, преподобный. И – да. Жесткое давление было. Я всегда действую жестко, когда в чем-то глубоко убежден.
– И это обвинение вас злит. – Джексон улыбнулся и взмахнул рукой. – О, мне это чувство знакомо, сенатор. По правде говоря, я сам реагирую точно так же, когда люди ставят под сомнение мое отстаивание прав человека. Это ожидаемо. – Он свел пальцы обеих рук под подбородком и подался вперед, упираясь локтями в колени. – Что именно вам нужно, сенатор?
– Пункт о правах джокеров. Больше ничего.
– И чем вы рассчитываете оплатить мою поддержку?
– Я надеялся, что вы согласитесь исключительно ради самих джокеров. Из соображений гуманности.
– Поверьте, я глубоко сочувствую джокерам, сенатор. Но при этом я знаю, что пункт в предвыборной платформе – это всего лишь слова. Платформа никого ни к чему не обязывает. Я буду бороться за права всех угнетенных, с платформами или без них. Я не обещал моим сторонникам никаких платформ. Я обещал, что приложу все силы, чтобы победить на этом съезде, и именно это я стараюсь сделать. Мне платформа не нужна – она нужна вам.
Джексон снова взял стакан. Он отпивал понемногу чая, выжидая и наблюдая.
– Ладно, – сказал наконец Грег. – Я обсуждал это с Девоном и Логаном. Если вы дадите своим делегатам четкие указания, то после первого голосования я освобожу наших делегатов от Алабамы, настоятельно рекомендовав им перейти к вам.
– Алабама вам не важна. У вас там сколько голосов… десять процентов?
– Эти десять могут стать вашими. В Алабаме вы шли вторым после Барнета. И, что важнее, это может продемонстрировать, что Юг отходит от Барнета, что будет играть вам на руку.
– И вам тоже, – напомнил ему Джексон. Он пожал плечами. – Я был вторым и в Миссисипи.
«Сукин сын!»
– Мне нужно это обсудить, но, вероятно, я смог бы освободить и этих делегатов.
Джексон помолчал, посмотрел на своих сыновей, а потом – снова на Грега.
– Мне нужно подумать, – сказал он.
«Черт, ты упускаешь момент! Он просто потребует еще! Я мог бы заставить его согласиться без всяких уступок. Ты идиот, Грегги».
– У нас нет времени! – резко бросил Грег – и моментально пожалел об этом. Джексон прищурился, и Грег поспешил исправить свой промах: – Извините, преподобный. Просто… просто для джокеров, которые здесь собрались, платформа – это не пустые слова. Этот пункт стал бы для них знаком, что их голоса услышаны. Нам всем это будет выгодно – всем тем, кто их поддерживает.
– Сенатор, у вас прекрасная репутация гуманиста. Однако…
«Дай мне его!..»
– Преподобный, порой чувства берут надо мной верх. Я еще раз извиняюсь.
Джексон продолжал хмуриться, но в его взгляде больше не было гнева.
«Ты чуть было не профукал!»
«Заткнись. Это ты виноват со своим вмешательством. Дай мне все сделать самому».
«Ты должен меня выпустить! Скоро».
«Скоро. Обещаю. Просто молчи».
– Хорошо, – говорил тем временем преподобный, – думаю, я смогу убедить моих сторонников. Сенатор, обещаю вам мою поддержку.
Джексон протянул руку.
Грег пожал ее, чувствуя, что у него дрожат пальцы.
«Мой! Мой!»
Сила билась внутри него, орала, царапалась и кидалась на решетку.
Во время рукопожатия Грег с огромным трудом сдержал Кукольника и поспешил разжать руку.
– Сенатор, с вами все в порядке?
Грег бледно улыбнулся Джексону.
– Все нормально, – ответил он. – Я просто немного проголодался, вот и все.
18.00
– Там, где я росла, человек без приглашения за чужой столик не садится.
Тахион перебрал семь розовых листочков с сообщениями от Хирама и сунул их в карман.
– Там, где ты росла, человек также обязательно здоровается и благодарит другого за подарок. Мне ли не знать: я присутствовал при том, как ты научилась лепетать «пасибо», когда я приносил тебе конфеты.
Ярость, вспыхнувшая в карих глазах Флер, была такой сильной, что Тахион содрогнулся и приподнял руку, защищаясь.
– Оставьте меня в покое!
– Не могу.
– Почему?! – Она заломила руки, отчаянно переплетая пальцы. – За что вы меня терзаете? Вам было мало убить мою мать?
– Если говорить честно, то, полагаю, виноваты в равной степени и я, и твой отец. Я разрушил ее разум, но он допустил, чтобы ее мучили в сумасшедшем доме. Если бы он оставил ее со мной, я мог бы найти способ склеить разбитые черепки.
– Если варианты были такими, то я рада, что она умерла. Лучше так, чем быть вашей шлюхой.
– Твоя мать никогда не была шлюхой. Этими словами ты бесчестишь и ее, и себя. Ты не можешь в действительности так думать.
– Нет, могу! И с чего бы мне думать иначе? Я ее никогда не знала. Вы об этом позаботились.
– Я не выгонял ее из дома.
– Она могла пойти к своим родителям.
– Она любила меня.
– Не понимаю, за что.
– Если бы ты дала мне шанс, я бы тебе показал.
Еще не успев докончить эту развязную двусмысленную фразочку, Тахион понял, что совершил глупость. Он прижал пальцы к губам, словно желая загнать слова обратно, но было уже слишком поздно.
Невероятно, фатально поздно.
«Я опоздал на сорок лет?»
Флер поднялась со своего места, словно разгневанная богиня, и отвесила ему звонкую пощечину. Ее ноготь зацепил его нижнюю губу и рассек кожу. Тахион ощутил резкий металлический вкус крови. Звонко стуча каблучками, она удалилась из ресторана, и каждый ее шаг пульсировал у него в голове болью.
Он осторожно выставил перед собой два пальца. Пересчитал их. Промокнул губу салфеткой, которую она бросила. На бумаге задержался слабый запах ее духов. Он упрямо стиснул зубы.
20:00
– Мышечная дистрофия. Рассеянный склероз – да или нет, Чарльз?
– Господи! – Голос Девона, орущего в мобильник Джека, казался еще мрачнее обычного. – Мы же не можем выступить против Ассоциации больных мышечной дистрофией?