– Точно, – ответила она и вышла из машины.
Воздух уже начал превращаться во взвесь жары, влаги, выхлопа дизелей и вони мочи и фекалий, человеческих и не совсем. Полицейская машина уехала.
Сара с трудом подавила желание сделать ей вслед неприличный жест. Когда она попросила о полицейской защите, на нее только изумленно уставились. Надеясь не допустить истерии и всяческих предположений, полиция Атланты старалась блокировать сведения об убийстве в центре «Пичтри». Даже имени Рикки не стали сообщать, якобы дожидаясь, когда о его гибели оповестят его живущую в Филадельфии мать. О присутствии Сары также умолчали: возможно, в качестве откупных официальный представитель полиции сообщил прессе, что спутница убитого находится в охраняемом полицией помещении.
Сара прекрасно понимала, что действия полиции равнозначны попытке удержать динамит в консервной банке: получившийся взрыв окажется из-за этого только мощнее. И в то же время она была этому рада. Коллеги Рикки достаточно быстро выяснят его личность и придут к выводу, что это она была той женщиной, которая находилась рядом в момент его убийства.
Она страшилась того, что произойдет потом. Она даже почувствовала соблазн разоблачить Хартманна во время неминуемого допроса. Однако она понимала, насколько это будет бесполезным: Тахион слишком хорошо поработал.
Она надела свою широкополую шляпу и поправила ремень сумки, переброшенный через плечо. Бесстрашная корреспондентка – теперь уже внештатная – ходит среди несчастных (и к тому же уродливых) мира сего, собирая истории мучений и репрессий: хороший образ, в котором можно провести в толпе несколько часов.
Ей было страшно оставаться одной. Смертельно страшно.
Она захромала вверх по склону.
9.00
Грегу казалось, что ночью он почти не спал. Последнее голосование прошло уже далеко после полуночи, а потом в штаб-квартире был небольшой праздник: ему удалось преодолеть барьер в тысячу восемьсот голосов. Можно было надеяться, что по инерции он к вечеру сможет дойти до 2081 и будет назван кандидатом от партии.
– Триста голосов. Легче легкого, – заявил Девон.
А Грегу было все равно. Все равно.
Грег стоял у окна в своем номере и смотрел вниз, на толпу, мельтешащую под утренним солнцем: судя по шляпам, там в основном были сторонники Хартманна. Он потер глаза и отпил черного кофе из пенопластового стаканчика.
«Проклятие! Ты должен меня накормить!» – выл Кукольник, и с его голосом пришло ощущение страданий этого существа: ощущение надвигающейся голодной смерти.
– Не могу. – Грег ощущал эту сосущую пустоту в собственном желудке, неотступную алчбу. – Я хочу, но не могу. И ты это знаешь.
«У нас больше нет выбора, блин!»
Кукольник рвал его мысленными когтями. Грег вцепился в плотную занавеску. Вид людей, разгуливающих под утренним солнцем, раздразнивал Кукольника все сильнее. Он жаждал их. Ему хотелось прыгнуть вниз, словно леопарду, и рвать их в клочья. Судорожно сжатые пальцы Грега побелели.
«По возвращении в Нью-Йорк…» – начал Грег, но Кукольник его оборвал.
«Немедленно! Мы вернемся в Нью-Йорк только через неделю. Я не могу столько ждать. Ты не можешь столько ждать».
«И что мне, к дьяволу, делать? – разъяренно вопросил отчаявшийся Грег. – Дело не во мне, а в Гимли. Нам надо что-то сделать с ним. Дай мне еще день!» – умоляюще добавил Грег.
«Немедленно!»
«Ну, пожалуйста!»
Грег чуть ли не рыдал. Голова у него пульсировала от болезненных усилий сдержать Кукольника. Ему хотелось взломать себе череп и голыми руками выдрать оттуда свою неумолимую способность.
«Тогда СКОРЕЕ! Скорее, иначе я снова заставлю тебя ползать. Я заставлю тебя раздеться догола и избивать себя на глазах у журналистов. Ты меня слышишь? Я сожру тебя, если никого больше не смогу получить. В этом Гимли не ошибся».
Кукольник снова вспорол ему разум, и Грег ахнул от боли.
– Оставь меня в покое! – крикнул он. Его судорожно сжатые пальцы в ярости сорвали занавески со стены. Карниз рухнул, громыхая и осыпаясь крючками. Грег швырнул кофейный стаканчик через всю комнату, облив шикарную обивку и ошпарив себе руку. – Просто оставь меня в покое! – завопил он, вцепляясь ногтями себе в лицо.
– Грег!
– Сенатор!
Эллен прибежала из спальни, и одновременно с ней Билли Рэй ворвался в номер из коридора. Оба потрясенно уставились на разгром, учиненный Грегом. На лице Эллен отразился неприкрытый ужас, а ладонями она инстинктивно прикрыла живот.
– Боже, Грег! – сказала она, перейдя на шепот: – Я слышала, как ты споришь… Подумала, что здесь кто-то еще…
Она замолчала.
Грег глупо моргал, пораженный происшедшим. Он впервые понял, что Кукольник говорил вслух. Он вел разговор с Кукольником вслух – и не заметил этого! Он в ужасе застонал.
Эллен посмотрела на Рэя.
Билли перевел взгляд с Эллен на Грега – несколько долгих секунд смотрел на него, а потом попятился из номера, закрыв за собой дверь. Грег хватал ртом воздух, стоя в центре комнаты. Он заставил себя выровнять дыхание и попытался пожать плечами, словно это был пустяк.
– Эллен… – начал было он, но больше ничего сказать не смог.
Он вдруг заплакал, словно ребенок, испугавшийся темноты.
Эллен подошла к нему с отважной улыбкой, притянула его голову к себе на плечо и начала приглаживать ему волосы.
– Все в порядке, Грег, – тихо приговаривала она, но он слышал в ее голосе ужас. – Все уже в порядке. Все хорошо. Я люблю тебя, милый. Тебе просто надо отдохнуть.
Слова. Пустые слова.
Грег услышал хохот Гимли и на мгновение даже удивился, почему Эллен не обращает на него внимания.
– Славный штат Айова! Страна Господа! Страна кукурузы! – (Тахион не понимал, как этому человеку удается сохранять свой энтузиазм после такого количества голосований.) – Отдает четыре голоса за сенатора Гора!
Конференц-зал центра «Омни» напоминал Тахиону гигантскую воронку. Люди, похожие на крошечные кусочки пряностей, цеплялись за крутые стенки, тогда как сила тяжести пыталась волей-неволей сбросить их на горизонтальную поверхность расчерченного под баскетбольную площадку партера. Конечно, это было преувеличением, однако помещение действительно вызывало у него головокружение.
Обсыпая себе грудь сахарной пудрой, Тахион поспешно пристроил пирожок на стаканчик с кофе, выхватил авторучку и записал очередную цифру. А потом скользнул взглядом по итогам пяти колонок, каждая из которых начиналась с инициалов. Гор явно сдавал позиции. Осталось совсем немного. Хартманн мучительно дополз до тысячи девятисот. Тах потер усталые, саднящие глаза. Его разговор с Секретной службой продлился до пяти. После этого ложиться спать казалось бессмысленным.
– У твоего парня проблема, – сказала Конни Чанг, устраиваясь на складном стуле рядом с ним. Наушники с антенной делали ее похожей на кособокое насекомое.
– У «моего парня», как ты выразилась, все в порядке. Как только Гор выйдет из игры…
– Тебя ждет неприятный сюрприз.
– О чем ты? – встревоженно спросил Тах.
– Ему надо будет выбирать между тремя либералами-северянами и консерватором-южанином. И что, по-твоему…
– О нет! – с отвращением простонал Тах.
Она смахнула пудру с его подбородка.
– Ты действительно еще младенец, доктор. Смотри и учись. – Она уже шагнула прочь, а потом повернулась и добавила: – Кстати, Гор назначил пресс-конференцию на десять.
Телефон зазвонил как раз тогда, когда Джек закурил свою первую за этот день сигарету. Секунду он не мог найти свой портфель, потом обнаружил его под журнальным столиком. Вытащив трубку, он шлепнулся на диван. Звонок был от Эми Соренсон.
– У нас неприятности. Грег требует, чтобы ты явился.
Джек устремил к потолку заплывшие глаза.
– В чем дело?
– Гор назначил пресс-конференцию на это утро. Он выходит из гонки и намерен рекомендовать своим сторонникам поддержать Барнета.
– Вот козел! Яппи придурочный! – В кои-то веки Джек не стеснялся ругаться при женщине. Он вскочил с дивана, заставив столик отлететь на полкомнаты. – И он станет вице-президентом при Барнете, так?
– Похоже на то.
– Вот блин!
– А еще какой-то художник с дикой картой этой ночью распилил представителя «четвертой власти» в пассаже «Пичтри», так что можешь догадаться, кто будет наживать на этом политический капитал. Короче, приходи.
Штаб не смог ничего придумать: только держаться и надеяться на перебежчиков. Рекомендация Гора была явно результатом какой-то выгодной сделки, что могло оттолкнуть кого-то из тех его сторонников, кто не переваривал Барнета.
Четвертое голосование принесло Хартманну еще 104 делегата, так что самые серьезные опасения Джека не оправдались. Однако Барнет набрал почти триста, так что тенденция определенно была в его пользу. В портативном телевизоре Джека Дэн Разер повествовал о влиятельных партийных деятелях, пытающихся составить партию «Кто угодно, лишь бы не Хартманн». Спекуляциям относительно фантастического союза Дукакис – Джексон придавало остроту напоминание о том, что у Джексона делегатов больше, так что, возможно, этот список должен выглядеть как Джексон – Дукакис. Аналитики прикидывали, захочет ли Джексон брать свои слова обратно ради того, чтобы стать вице-президентом.
Оказалось, не захочет. Движение «КУЛХ», как начал называть это движение Разер, осталось грезами нескольких партийных писак и штаба Барнета, которые сочли лозунг «Кто угодно, лишь бы не Хартманн» эквивалентом «Почему бы не Громовержец?».
«Кто угодно, лишь бы не Хартманн»! Джек ушам своим не верил. Почему не «Кто угодно, лишь бы не Барнет»?
«Секретный туз», – подумал он. Наверное, тут действует никому не известный туз. Кремлевские гремлины в качестве альтернативной версии явно теряли свои позиции.
Поначалу все шло хорошо. Сара могла это делать даже во сне: стандартные интервью из тех, которые идут на каждую третью статью в воскресных приложениях или на рассказы о простых людях в вечерних новостях захолустных городков. Каково быть джокером в Америке?