«Иуда Джек, 1950
Предатель Тах, 1988
Два сапога пара».
После смерти Маки она смогла вернуться к себе в номер. Сегодня на ней были синие джинсы и свободная светло-голубая блузка. Кроссовки пронесли ее мимо фургона Си-би-эс, где серьезный молодой чернокожий внештатный корреспондент говорил в желтый пенопластовый фаллос микрофона:
– Пидмонт-парк остается практически безлюдным после ночных беспорядков, во время которых было арестовано триста джокеров. Сейчас несколько десятков джокеров растерянно бродят по растоптанным руинам палаточного городка. После личного обращения губернатора Массачусетса Майкла Дукакиса мэр Атланты Эндрю Янг отменил приказ, по которому любой обнаруженный на улице джокер подлежал аресту. Все еще идут дебаты по поводу отказа губернатора Харриса объявить военное положение…
Их было немного, но в каком-то смысле они были ее народом. И она ходит среди них в последний раз. Ни один джокер больше не станет ей доверять, и она поклялась спасением души, что никогда не откроет тайну, которая оправдала бы ее в их глазах. Ради них самих она должна позволить им ее ненавидеть.
«И ради меня самой. Если я не планирую больше никогда не смотреться в зеркала».
Том Брокау обращался к ней из переносного телевизора, установленного на перевернутом леднике и оставленного без внимания беспокойным темнокожим джокером, лицо и все видимые части тела которого покрывали светящиеся синим фурункулы.
– …нестабильное перемирие между объединенными силами полиции и тузов и несколькими сотнями демонстрантов-джокеров у клиники имени Блайз ван Ренссэйлер…
Камера показала плакат, который с обеих сторон удерживало по шесть зеленых пальцев, заканчивающихся присосками: «Валет червей бьет всех джокеров колоды». А потом картинка остановилась на джокере, которого, как знала Сара, звали Язвой – по очевидной причине. За ним видна была оказавшаяся в осаде клиника в Джокертауне.
– Тузы помогают полицейским свиньям подавлять здесь джокеров, – сообщил он в камеру, указывая на оцепление, сдерживавшее демонстрантов. – Кристалис прикончили тузы, а накажут за это джокера. Они все против нас!
«Тахион, Тахион! Догадывался ли ты, чем жертвуешь?» Сара это хорошо знала. Это стало одной из причин, по которой она готова пожертвовать своей карьерой и репутацией по его просьбе.
А вторая причина заключалась в том, что она отомстила – и теперь ничто не имело значения.
Кукольник мертв (Тахион сказал, что Хартманн называл свою способность этим именем). Несущий Гибель прикончил его, успел высосать через глаза Хартманна прежде, чем Маки-Нож его обезглавил.
Зло не умерло – о нет. Как бы Грег ни плакал, как бы ни убеждал всех в собственной невиновности, Кукольник стал квинтэссенцией желаний Хартманна. И эти желания продолжали жить.
Однако Грег лишился способности дергать за ниточки и заставлять марионеток плясать, удовлетворяя его потребности. Вот что уничтожил Несущий Гибель.
А у Грега никогда не хватит решимости самому отправляться в ночь с ножом в руке.
Без своей способности Грег оказался в аду. Саре больше не хотелось видеть его мертвым. Теперь она надеялась, что он проживет еще очень-очень долго.
Она села на опрокинутую урну. «Анди, – подумала она, – это ведь отмщение, правда? Ты не захотела бы, чтобы я испортила жизнь всем диким картам Америки только для того, чтобы ты получила чуть больше?»
Эта балованная сучка, наверное, захотела бы. Но Андреа Уитмен теперь тоже мертва.
Сара тряхнула платиновыми волосами и обеими руками отвела упавшие на лицо пряди. По парку проносился ветерок – почти прохладный. Подняв голову, она обвела взглядом поле вчерашней битвы.
Черный полисмен объезжал парк по периметру на рослом сером мерине. Он пристально посмотрел на нее. Бездушный полисмен в поисках новых жертв? Испуганный человек, пытающийся выполнять свою работу? Для этого надо было вынести суждение, а Сара Моргенштерн устала судить.
Жертвы.
Ниточки Кукольника перерезаны, все до единой. Но у Грега Хартманна остались жертвы.
Она встала и ушла из парка с новой решимостью, которая оказалась непривычным чувством для той, кто считала всю свою решимость растраченной. Свою маску она оставила в урне, на которой говорилось: «Сделаем Атланту красивой».
Тахион закрыл за собой дверь номера Грега. Тот разогнулся от чемодана, который укладывал.
– Доктор, – сказал он, – не ожидал, что ты придешь так быстро. Эми ведь дозвонилась тебе всего несколько минут назад…
– Наверное, я решил, что обязан это сделать.
Инопланетянин держался напряженно, выставив подбородок над кружевным жабо ярко-синей шелковой рубашки в турецких огурцах. Несмотря на свою осанку, Тахион был явно на грани полного упадка сил. Кожа у него была слишком бледной, глаза слишком сильно запали. Грег обратил внимание на то, что культю такисианец прячет за спиной.
– Я не испытываю чувства вины за то, что сделал с вами. Я повторил бы это снова, не задумываясь.
Грег кивнул. Он закрыл чемодан, защелкнул замочки и запер их.
– Через несколько часов я забираю Эллен из больницы, – сообщил он непринужденно.
Составив чемодан на пол, он указал Тахиону на кресло.
Тахион уселся. Его лиловые глаза были совершенно бесстрастными.
– Ну что ж, разыграем последний акт этой маленькой пьесы. Только побыстрее. Мне нужно увидеть еще кое-кого.
Грег попытался заставить его отвести глаза. Однако пристальный немигающий взгляд инопланетянина не позволил ему этого сделать.
– Ты ведь ничего сказать не сможешь, знаешь ли. По-прежнему не сможешь.
Тахион поморщился. Скрытая угроза заставила его глаза потемнеть.
– А ты и не скажешь, – тихо добавил Грег. – Стоит тебе сообщить журналистам то, что ты обо мне знаешь, – и ты докажешь, что все это время Барнет был прав. Действительно существовал туз, который дергал правительство за ниточки. Вируса дикой карты действительно надо бояться. Натуралам необходимо что-то предпринять, чтобы от нас защититься. Стоит тебе заговорить, доктор, и прежние законы будут казаться свободой. Я тебя знаю. Я двадцать лет мог наблюдать за тобой и понял, как ты мыслишь и реагируешь. Нет, ты будешь молчать. В конце концов, именно поэтому вчера ты сделал то, что сделал.
– Да, вы совершенно правы. – Тах вздохнул и прижал культю к груди так, словно ему было больно. – То, что я сделал, противоречит всем моим принципам – некоторые из них старые, а другие – недавно появившиеся. И я сделал это не бездумно и не по прихоти. Вы убийца и должны были заплатить. – Он покачал головой в усталом разочаровании. – А корабли должны быть звездами, но не становятся, и ничто не может заставить их это сделать.
– Это еще что такое? Такисианский вариант пословицы о том, что с воза упало? – Грег прошелся по комнате, а потом резко развернулся к такисианцу. – Послушай, ты должен знать одно. Я этого не делал! – попытался объяснить Грег. – Это делал Кукольник. Способность дикой карты. Это все дикая карта. Не я. Ты не представляешь себе, каково было иметь его внутри. Мне приходилось его кормить, чтобы он не погубил меня. Я бы все отдал, чтобы от него избавиться, – и теперь избавился. Я могу начать сначала. Я могу…
– Что? – прервал его рык Тахиона.
– Да. Кукольник мертв. Вчера на сцене Несущий Гибель его убил. Загляни в меня, доктор, и скажи, что ты видишь. Тебе не нужно портить мне карьеру: зло уже ушло. Когда ты захватил мой разум, я уже был свободен. – Грег посмотрел на свои руки. Глубокая скорбь охватила его, и он устремил на Тахиона глаза, повлажневшие от слез. – Я бы стал хорошим президентом, доктор. Может, даже выдающимся.
Тахион ответил ему взглядом, сохранившим стальную решимость.
– Грег, никакого Кукольника нет. И никогда не было. Были только Грег Хартманн и его слабости – человек, заразившийся инопланетным вирусом и получивший способность, с помощью которой он смог питать самые темные уголки своей души. Ваша проблема не в том, что вы – дикая карта, Грег. Ваша проблема в том, что вы садист. Это ваше жалкое оправдание – типичное перекладывание своей вины на других. Вы создали теневую личность, чтобы притворяться, будто Грег по-прежнему остается чистым и благопристойным. Это – детская уловка. Это – детский обман, а вы же умнее ребенка.
Суровые слова Тахиона были подобны пощечине. Грег вспыхнул, злясь на то, что Тахион не желает ничего понимать. Все было совершенно очевидно – и невозможно было поверить в то, что Тахион не способен понять разницы.
– Но он же умер! – отчаянно воскликнул Грег. – Я могу тебе это доказать. Давай, – потребовал он, – загляни в меня и скажи, что ты видишь.
Тахион вздохнул. Он закрыл глаза, а потом открыл. Он отвернулся от Грега, целую минуту молча ходил по комнате, а потом остановился у окон. Когда он снова посмотрел на Грега, в его взгляде читалось странное сочувствие.
– Вот видишь! Я же говорил! – сказал Грег, почти смеясь от облегчения. – Вчера вечером Кукольник умер. И я рад. Я так чертовски рад! – Грег почувствовал, что в его смехе появились истерические нотки, и глубоко вздохнул. Он посмотрел на Тахиона, который взирал на него уже сурово. Грег поспешил договорить: – Боже! Слова настолько слабы и глупы, но это правда. Я очень сожалею обо всем случившемся, и мне бы хотелось сделать все возможное, чтобы начать все исправлять. Доктор, мне приходилось делать вещи, которые вызывали у меня отвращение. Я лишился сына из-за того, что Гимли натравил на меня Кукольника. Я…
– Вы меня не слушаете. Не было никакого Кукольника, а Гимли умер больше года назад. Так что Гимли тоже не было.
Грегу понадобилось несколько долгих секунд, чтобы осознать, что он услышал.
– Что? – пролепетал он, а потом яростно, гневно и отчаянно возразил: – Ты не понимаешь, о чем говоришь, доктор! Умерло тело Гимли, но не разум. Он как-то пролез в моего сына. Он сидел у меня в голове. Из-за него я чуть было не потерял контроль над Кукольником! Вот как все это началось. Он угрожал мне, говорил, что заставит Кукольника погубить меня и мою карьеру.