Он как будто призадумался на мгновенье, решая, как лучше продолжить работу; возможно, все дело в том, что его продвижение затрудняли каменное строение и массивные сугробы. Но сейчас мужчина двигался мимо постройки неуклонно, не просто направляясь к высокому склону, а продвигаясь прямо к некой точке на возвышенности с непреклонной решимостью. Именно такую решимость, сказал себе Дорман, следует проявить и ему — как можно скорее.
Он опустил бинокль и снова начал приближаться к мужчине, крепко сжимая камень. По крайней мере, это было оружие, но он не заблуждался: оно не будет иметь никакого значения в том случае, если у одетого в мех человека есть ружье или пистолет.
Огнестрельное оружие? Возможно ли это, если Джоан права и они на самом деле вернулись в ледниковый период? Нет и еще раз нет — если она была права, конечно. Но как он может быть уверен в чем–либо, когда в один миг он бултыхался в заливе, а в следующий момент или почти тотчас же — брел по ледяной равнине в своей пляжной куртке, которая осталась совершенно сухой?
Если они оказались далеко в прошлом, разве они могли так скоро натолкнуться на другого человека? Разве все антропологи не сходятся на том, что в далеком прошлом все население земли не превышало полумиллиона мужчин, женщин и детей? Сто тысяч — наиболее вероятная цифра. Наиболее вероятная.
Ему понравились эти слова, и он повторил их. Нигде нет безопасности, но если бесплодная пустыня, которая простиралась перед ним, была густо населена — где–то там, за холмом, к которому брел закутанный в меха мужчина — тогда коэффициент безопасности значительно снизится. Дэвид был в этом уверен, как не был уверен ни в чем другом.
С ростом человеческого населения возрастал и уровень насилия, и даже в доядерный век ему страшно было представить разрушения, которые могли вызвать огромные скопища дикарей ледникового периода, объединенных в племена, беспощадные в своей свирепости.
Они оказались бы в большей безопасности в мире, откуда полностью исчезли люди, если бы находились в полном одиночестве посреди ужасного опустошения — последние мужчина и женщина на Земле. Безусловно, лучше замерзнуть насмерть, чем умереть от каменного топора, брошенного врагом, или поджариться на медленном огне, чувствуя, как исчезает надежда на спасение.
Но сейчас было неподходящие время, чтобы занимать себя такими мыслями, и Дорман заставил себя думать только о том, как близко он сможет подобраться к одетому в мех мужчине, не привлекая к себе внимания. Ему следует вести себя как можно осторожнее, чтобы звук шагов не выдал его раньше времени. Но это не помешало путнику резко повернуться и долго смотреть на него пока он не окликнет его повышенным голосом в дружеском приветствии.
Все зависело от этого от его способности убедить одетого в мех мужчину в своем дружелюбии, преодолеть его возможную враждебность, прежде чем страх и подозрение заставят незнакомца броситься вперед и сразиться на равнине с появившимся из ниоткуда врагом, возможно, размахивая грубо сделанным топориком из камня, или ужасающей булавой или каким–то другим первобытным оружием, остро наточенным и способным убить.
Если одетый в меха мужчина повернется и преждевременно заметит его, велика вероятность, что произойдет нечто подобное. Если, конечно, мужчина не жалкий трус, и он не убежит в диком ужасе, исчезнув за склоном холма, скрывшись от преследования и не дав ненавистному незнакомцу возможности спастись от холода.
Но мужчина не повернулся, а Дорман теперь подошел на такое близкое расстояние к нему, что начал думать, будто его страх был безосновательным.
Это была вполне естественная ошибка, за которую его вряд ли следовало винить. Есть случаи, которые можно предвидеть. Но есть и другие, настолько маловероятные, что о них и не задумываешься, пока они не произойдут.
Одетый в мех мужчина, видимо, столкнулся с некоторым препятствием под ногами во время своего медленного продвижения по снегу и льду — возможно, острый камень врезался ему в пятку или глубоко вонзился в стопу — и развернулся, приподняв правую ногу.
На мгновенье он замер с опущенной головой, разглядывая свои ноги. Но теперь он поднял взгляд и посмотрел на равнину. Дорман почувствовал, как во всех его мышцах усиливается напряжение; он готовился к столкновению, которого не надеялся избежать, если его голос прозвучит не так громко, как следовало бы. А он все еще не подошел достаточно близко. По крайней мере, он мог попытаться. Возможно, если он закричит во всю силу своих легких…
Но закричал одетый в мех мужчина, прежде чем Дорман успел приложить ладони ко рту и набрать в легкие побольше воздуха. Он проковылял вперед несколько футов и взмахнул руками, а его голос так вибрировал, так насыщен эмоциями, что Дорман был уверен: он услышит каждое слово, даже если оно прозвучит с боль–того расстояния.
— Я к вам подойду. Стойте, где стоите — или продолжайте идти. Но если пойдете, будьте осторожны. Земля здесь ненадежна.
Он остановился на мгновенье, а затем продолжил, повысив голос:
— Слава богу, мы не одни! Я не знаю, кто вы, но по виду вашей одежды могу догадаться…. Самое лучшее сейчас — выяснить, где мы находимся.
Это было невероятно, но благодаря внезапной вспышке интуиции, которая помогла преодолеть интеллектуальные препятствия, Дорман сразу понял, к чему ведет мужчина в меху. Просто две головы лучше одной. Он сказал «мы» — выходит, у него тоже есть спутник, а может, и несколько спутников — и все они могут объединить усилия и попытаться выяснить, что именно произошло.
У него не осталось никаких сомнений, что этот человек был американцем, потому что его юго–западный акцент казался очень заметным. И его слова вообще не имели ничего общего с речью варвара времен неолита, которая была бы совершенно непонятна человеку из двадцатого века. Конечно, так долго раздумывать об этом просто нелепо. Но его облегчение и благодарность были столь велики, что Дэвиду захотелось рассмеяться.
На мгновенье его на самом деле охватила радость дикая, но снимающая напряжение. Затем он, не обращая внимания на предупреждение своего нового друга о «ненадежности» земли подо льдом, двинулся вперед чтобы присоединиться к мужчине. Дэвид шел настолько неосторожно, что дважды едва не споткнулся. Он почувствовал, что их дружба уже скрепилась, она уже тверда и непоколебима. Иногда такое может произойти быстро, когда вселенная содрогнется и все знакомые ориентиры исчезнут, а голос, твердый и взволнованный, обратится к тебе с какого–то еще сохранившегося маленького острова, где царит здравый смысл.
Пока Дэвид не оказался в нескольких футах от своего нового друга, он не мог понять, насколько велик был мужчина. Дорман всегда отличался крепким сложением, но с детства больше интересовался научными занятиями, чем спортивными, одетый в меха мужчина был выше его, по крайней мере, на пять дюймов, и, по крайней мере, на четверть шире в плечах.
Его рука мгновенно взметнулась; мужчина крепко схватил Дорман а за руку и пожал — сильно, но не чрезмерно, что только усилило уважение Дормана. Рукопожатия, от которых трещат кости, всегда его возмущали; он никогда не мог понять, почему эти чрезмерные жесты иногда считаются признаками искренней дружбы.
— Я Харви Эймс — из Аризоны, — сказал великан. — Случилось что–то очень страшное. Я не думаю, что сейчас подходящее время, чтобы говорить об этом. Вы выглядите полузамершим и, похоже, очень устали. Я бы выглядел и чувствовал себя так же — если бы был одет в пляжную куртку и сандалии. Мы должны раздобыть вам какую–нибудь теплую одежду, и поскорее.
— Со мной есть еще кое–кто — в такой легкой одежде, — Дорман услышал свой голос прежде, чем его новый друг обратил внимание на состояние, которому позавидовал бы только совершенно голый человек, и то вряд ли. Сейчас началось онемение больших пальцев ног, но мучительная боль все еще ползла вверх по обеим ногам и до самых плеч. Его легкие тоже сжимал холод, и боль колола в груди всякий раз, когда он делал глубокий вдох и задерживал его на мгновенье.
— Я ношу еще одну шкуру под этой, такую же тяжелую, — быстро сказал Эймс, не отрывая глаз от пляжной куртки Дормана, от того места, где она была туго подпоясана и могла скрывать небольшое оружие. — Если на вас есть нож, мы могли бы разделить эти меха и сделать три одеяния.
Дорман покачал головой.
— Я мог бы воспользоваться ножом, если бы вы оказались тем, за кого я вас принял — носящим мех варваром. У меня есть только этот камень, да и он не был бы особо хорошим оружием. У меня нет навыков метателя камней.
Он показал своему новому другу камень, а затем бросил его на землю; камень заскользил по льду, пока не скрылся в сугробе.
Со мной женщина, — продолжал он, поворачиваясь и показывая в направлении, откуда пришел. — У нее есть защита от ветра, потому что она сидит на корточках позади того большого валуна, который тяжело заметить отсюда. Но я полагаю, вы сможете это сделать. Она ждет меня, чтобы…
Вы не должны мне ничего говорить, я могу догадаться, сказал Эймс, прервав его. — Она ждет, когда вы вернетесь с дорогой меховой шубой. Не существует более верного способа понравиться женщине. Я всегда это знал, конечно. Но я в этом убедился окончательно в течение последних двух недель. Со мной тоже есть женщина.
На мгновенье его глаза весело прищурились. Затем мужчина снова стал серьезным.
Вас бы оправдали за мое убийство, — сказал он, если бы я не оказался менее цивилизованным глупцом из Аризоны. Не один варвар эпохи неолита не расстался бы со своими мехами без борьбы.
— Я не собирался бороться с ним, а попытался бы содрать мех у него со спины, — сказал Дорман. — Но я полагал, что смог бы уговорить его отвести нас в заваленную мехами хижину, где мы могли бы помочь себе сами. Если бы он отказался и проявил недружелюбие, то возникла бы ужаснейшая проблема…
— Конечно, я знаю, — сказал Эймс. — Я бы тоже очень не хотел ничего подобного делать. Но иногда у тебя просто нет выбора.