Эймс наклонился и подбросил еще несколько веточек в огонь, прежде чем сесть рядом с ней.
Дорман обнял Джоан за талию, придвигая ее ближе к себе; в течение долгого времени они молчали, как Эймс и Тлана, глядя в огонь, следя, как веточки вспыхивали ярким пламенем и свечение распространялось по всей хижине.
Затем они начали говорить, сперва Дорман, а затем Джоан и наконец Эймс, в это время Тлана продолжала молча смотреть на танцующее пламя, как будто она могла увидеть в глубинах огня огромного зверя, которого снова описывал Эймс, появляющегося из пещер, глубина которых неведома человеку, окруженного странным светом.
Огонь снова угас, только тлели угольки; больше не осталось вопросов, которые нужно было задать и на которые следовало ответить, и они знали: это мог быть только огромный зверь — или свет — изменивший привычный мир зеленых холмов и долин и обращенных к морю утесов, превратив все это в заледеневшую равнину.
Глава 8
Дорман сидел посреди ледяной хижины на плоском, футовой высоты камне, по форме весьма похожем на скамеечку для ног, с гладкой верхней частью. Человеческие руки не обрабатывали его, но долгое выветривание придало камню полезную форму; это оправдало действия Эймса, который полмили тащил валун по сне 1у и наконец поставил его перед огнем.
Камень он установил, чтобы порадовать Тлану, еще до прихода гостей. Но теперь он стал очень хорошим сиденьем, достаточно низким, чтобы позволить Дорману перевернуть холщовую сумку, не поднимая ее больше чем на восемь или десять дюймов над полом, и высыпать содержимое на самую большую из шкур, покрывавших пол хижины от входа до того места, где Джоан и Тлана сейчас сидели корточках.
Эймс остался стоять, разглядывая невероятные предметы, обнаруженные в сумке. Пятнадцать или двенадцать слайдов, перетянутые резинкой; маленький диапроектор; пять или шесть археологических инструментов, видимо, предназначенных для тонких работ на каменных стенах храма, поскольку они были довольно малы и по форме напоминали сверла; компас, который выглядел, как будто его позаимствовали у бойскаута в Штатах и слегка состарили; увеличительное стекло и четыре довольно крупных и замысловатых с виду научных прибора, которые были достаточно впечатляющими, чтобы возместить в целом незначительную ценность содержимого сумки.
— Надеюсь, там нет ничего такого, что может взорваться и разнести нам головы, — сказал Эймс; хотя он говорил легкомысленно, Дорман не был полностью уверен, что замечание не было искренним и серьезным.
— Я не доверяю археологам, не способным разобраться с тем каменным топором, о котором я говорил.
— Если вам от этого станет лучше, — сказал Дорман, — то я расскажу, как именно этот странный набор всякой всячины оказался у меня в сумке. Мы проводили большую часть времени на пляже, и я не хотел сидеть совсем без дела. Мы сделали около тысячу фотографий, но было несколько слайдов, которые я хотел изучить более внимательно, под увеличительным стеклом. С самого начала проектор лежал в сумке, и я забыл взять его с собой.
— Но зачем технологическое оборудование? Оно выглядит довольно сложным.
— Все дело в том, что я прихватил его с собой. Я хотел его проверить. Специализированное оборудование требует постоянной отладки. Вам не нужно смазывать детали или что–то подобное. Но вы должны быть уверены, что все сложные детали находятся в рабочем состоянии; нужен постоянный контроль и кропотливая регулировка.
— На пляже было бы замечательно, если бы он мог бездельничать. Это было замечательно, конечно — но он такой дурак, — сказала Джоан. — Он всегда должен быть чем–то занят. Мы могли выбежать на линию прибоя и купаться некоторое время, а затем он мог забыть обо мне.
— Большинство мужчин такие же, — сказала Тлана.
— Я сомневаюсь, что Джоан сейчас может на что–то пожаловаться в этом отношении, — сказал Дорман. Эти приборы так долго находились в воде, что я не могу представить, как они смогут работать — или сообщить нам то, что я хотел бы узнать. Но мы проверим…
— Что ты надеешься выяснить? — спросил Эймс.
— Побольше узнать о свете, который кружился над нами в заливе, и как вы говорите, кружился над вами с Тланой, когда зверь вышел из кратера.
— Вы действительно думаете, что эти приборы могут все объяснить? Свет к свету, я полагаю, так вы могли бы сказать.
— Если вы так сильно хотите пользоваться своими метафорами, валяйте, — сказал Дорман. — Но только помните — я этого не говорил. Я не могу ничего обещать.
— Так или иначе, что это за приборы? Что они должны делать? Я и правда хотел бы знать.
— Они измеряют радиацию, — сказал Дорман. — Различными способами. Один из них — счетчик Гейгера, у которого есть запоминающее устройство, вроде как компьютер, подключённый к нему. Он может сказать вам, каков уровень радиации был в любой момент времени, когда счетчик начинал срабатывать, даже если это случалось пять лет назад. Десять минут или пять лет — все равно. Затем прекрасная маленькая миниатюрная камера Вильсона, искровая камера, пузырьковая камера. И устройство фотоэмульсии, которое автоматически проецирует чувствительные пластины и затягивает их обратно, когда они уже достаточно экспонированы.
О, Боже! И вы используете все эти новомодные приспособления в своей работе. Зачем?
Нет ничего более важного, когда вы исследуете древние руины. Изучая процессы радиоактивного распада, можно определить точный возраст многих захороненных скелетов и артефактов. А иногда важно узнать, есть ли какая–нибудь опасная радиация в определённых местах джунглей…
Видимо, удача не совсем покинула нас. Но я полагаю, мне не следует этого говорить. Находка того топо–ра, даже если мы позже его потеряли, была исключительной удачей. Это может снова произойти. Чем больше мы узнаем о природе света, который видели, тем ближе мы к…
— Ты опережаешь события, — сказал Дорман, резко его прерывая. — Я должен сначала выяснить, что может сделать соленая вода — ну, даже со счетчиком Гейгера. Ни один хирург не может произвести вскрытие инструментами, которые проржавели.
— Прошло слишком мало времени для того, чтобы металлические части заржавели, — продолжил он после паузы. — Все будет зависеть о того, сколько воды налилось в сумку. Всего пара капель соленой воды могут испортить чувствительный научный прибор. Иногда просто достаточно дохнуть на него, чтобы помешать его работе.
— Вы сказали, что ваша одежда была такой же сухой, как наша, когда вы прибыли сюда, — сказал Эймс. — Сумка тоже просохла?
Дорман кивнул.
— Мне казалось, я говорил вам, что так и было. Должно быть, просто выскочило из головы. Но она плавала в воде в течение двух или трех минут до того, как свет закружился над нами.
— Я использовала ее в качестве спасательного жилета, — сказала Джоан. — Но она начала тонуть.
— Это не хорошо, — сказал Эймс. — Приборы, должно быть, сильно намокли.
— Мы узнаем через минуту, — сказал Дорман. — Они, кажется, в весьма хорошем состоянии. Не стоит возлагать слишком большие надежды на результаты этого испытания произойти. Что будет — то и будет.
— Значит, вы обнаружили это, — сказал Эймс с усмешкой.
Дорман поднял глаза и взмахнул рукой.
— Вы все окажете мне одолжение, если выйдете наружу, — сказал он. — Следующие пятнадцать минут будут посвящены истории а, когда вы сосредоточены на теоретически невозможном, не стоит думать о том, что кто–то за тобой наблюдает. Это так же важно для вас, как и для меня, и я был бы благодарен за поддержку трех благожелательных наблюдателей. Но я попытаюсь разрешить некоторые чрезвычайно сложные задачи.
Это была заслуга Эймса, а также Джоан и Тланы — они тут же все поняли. Джоан и Тлане пришлось надеть дополнительные шкуры, а Эймс только что вернулся из одной из двадцатиминутных прогулок по снегу вокруг; он осуществлял их через определенные промежутки времени для наблюдения; сейчас он закутался в две шкуры.
Он оставался у двери до тех пор, пока обе женщины не пересекли хижину и не вышли на белую равнину. Затем он повернулся и кивнул Дорману.
— Удачи! — сказал он.
— Спасибо, — ответил Дорман. — Думаю, она мне понадобится.
Двадцать минут спустя Эймс вернулся в хижину, за ним шли Джоан и Тлана.
Дорман уже не сидел на каменной скамеечке для ног, наклонившись над приборами. Он медленно расхаживал взад и вперед у огня, глубоко задумавшись; казалось, он не понимал, что больше не один, пока Джоан не заговорила с ним.
— Харви и Тлана могут терпеть холод гораздо лучше меня, — сказала она. — Это просто одно из открытий, которые я, вероятно, буду делать по двадцать раз в день. Ты сказал: пятнадцать минут. Но я подумала, что мы должны задержаться снаружи немного дольше.
— Она нс давала нам вернуться, — сказал Эймс. Я всегда уступаю привлекательным женщинам. Что ты нашел? Я уже почти боюсь расспрашивать.
— Достаточно, — сказал Дорман.
— Никогда не любил слушать, как кто–то говорит подобное. Это обычно означает плохие новости. — В голосе Эймса звучало беспокойство.
— Они не совсем плохие, — ответил ему Дорман. — В некоторых отношениях это похоже на чудо. Два из приборов работали отлично, а другие просто немного расстроились, когда собирали информацию.
— Если бы наша ситуация была немного менее мрачной, я бы сказал, что праздник состоялся. Мы едва осмеливались надеяться, что они вообще заработают.
— Вот именно, — сказал Дорман. — Это не улучшает нашу ситуацию. Это вообще не улучшает нашу ситуацию: знание, что никогда ни на земле, ни на море не видели такого странного света, как тот, который озарил нас. «Свет, которого никогда не бывало ни на море, ни на суше». Еще в детстве, когда я впервые прочитал эти строки — из Кольриджа, я думаю, а может, из Вордсворта или Шелли, — я провел долгие часы, пытаясь представить, на что такой свет может походить. Теперь я знаю.
— Но это не может быть слишком странно — если бы ты сумел изучить его и проанализировать с научной точки зрения.