Это был мир неподвижности, в котором все, казалось, находилось в движении. Это не парадокс, который можно было легко объяснить или решить, потому что все движения были утонченными, таинственными, скрытыми.
Осматривая все это безлюдное пространство снега и льда, Дорман не мог обнаружить ни малейшего движения за снежными наносами, которые постоянно обдувал ветер. Тем не менее уголком глаза он уловил отблеск того, что казалось показалось таящимся темным силуэтом, укрывающимся в тенях и движущимся в них; силуэты скапливались около выступов на камнях, разбросанных по равнине здесь и там, их вершины двигались в лучах рассвета.
Стоило ему шевельнуться, чтобы уловить их движения — силуэты немедленно исчезали. Но в тот момент, как он снова двинулся в путь, они вернулись, и было тяжело отогнать томительное чувство, что за ними с Эймсом каким–то совершенно непостижимым образом тщательно следят издалека, и каждый их шаг известен преследователям.
Их уверенность, что Джоан можно найти, что они каким–то образом добьются успеха, преодолев все препятствия, чуть–чуть поколебалась, когда мужчины подумали о размерах равнины и количестве каменных строений, которые могли дать убежище человеку, похитившему девушку.
Но внезапно вся их уверенность вернулась. Теперь были видны не только огромные следы, но и сопровождавшие их маленькие.
Конечно, не совсем «сопровождавшие»: следы Джоан они не сомневались, что это Джоан оставила маленькие отпечатки сандалий на снегу — тянулись за следами того великана в двадцати пяти или тридцати футах
Следы начались недалеко от хижины и теперь тянулись без перерыва.
Одно уже то, что Джоан не шла рядом с великаном, заставило Дормана резко остановиться; он понял, что это могло значить.
— Он не тащит ее с собой, — сказал он, сжимая руку Эймса. — Он позволяет ей идти за ним. Она не могла попытаться сбежать. Если бы она ушла недалеко, а он бы вернулся за ней и потащил ее назад, снег был бы изрыт.
— Я бы сказал, что она сильно напугана и делает разумные вещи, — сказал Эймс. — Наихудшее, что она могла бы сделать — привести в ярость зверя, сражаясь с ним.
— Зверя? Следует ли нам так думать? Все варвары чудовища?
— В каком–то смысле это правда, конечно, — сказал Эймс. — Но нам следует оставаться реалистами в этом отношении. То, что кажется обычным для первобытных людей каменного века, может показаться нам достаточно жестоким.
— Но люди разные.
— Я надеюсь, что вы правы, — сказал Эймс.
Они шли дальше в молчании, но когда удалились всего на полмили от хижины, Дорман снова остановился.
— Я почти уверен, что кто–то следует за нами, сказал он. — Я только что посмотрел назад, и там была тень на снегу — как будто быстрая тень, которая исчезла за этой длинной грядой камней, которую мы миновали минуту назад.
Он быстро повернулся, прежде чем Эймс смог возразить — как он сделал однажды — что их окружат бес численные и немилосердные иллюзорные преследователи, если они ошибутся и предположат, что тени могут вести собственную таинственную жизнь.
Дорман не ожидал, что Эймс станет возражать слишком сильно, но очень удивился, когда тот сказал:
— Я тоже это видел; думаю, будет лучше вернуться и взглянуть.
Они пошли назад в сторону каменной гряды, передвигаясь как можно быстрее, стараясь не споткнуться и не поскользнуться на ледяной равнине.
— Если хочешь поймать тень, нужно разобраться со своим разумом, — сказал Эймс. — Если ты в необходимом безумном состоянии, может быть, у тебя получится. Но нам лучше не рассчитывать на это.
— Тени, как правило, отбрасывает кто–то, — сказал Дорман.
— Хорошо, мы все узнаем через минуту.
Зазубренная вершина каменного хребта выступала над равниной. Снег был довольно глубок у основания скалы, и два человека провалились в него почти до колен, прежде чем достигли другой стороны, где склон был не таким крутым.
Посреди каменного склона сжалась темная фигурка — но это была не тень. Фигура поднялась, как только появились Дорман и Эймс, и превратилась в крошечную женщину. Несмотря на ее миниатюрность, Дорман на миг подумал, что была Джоан, которая постоянно присутствовала в его мыслях.
Но только Тлана могла быть такой крошечной, и иллюзия исчезла в считанные секунды. Эймс помог ее разрушить, выкрикнув имя и поглядев на девушку с сердитым недоверием, когда она, казалось, почти летела в его объятия.
Он обнял и удержал ее на мгновенье, затем отпустил, нахмурившись.
— Я мог бы догадаться! — бросил он. — Если ты приняла решение — почему не сказала мне? Я умолял тебя не усложнять все это. Ты знала, как тяжело мне было…
Она заставила его замолчать, встав на цыпочки и приложив пальцы к его рту.
— Ты рад, что я здесь, — сказала она. — В глубине души — ты рад. Мне пришлось подождать, конечно — пока вы не отошли от хижины слишком далеко, чтобы повернуть назад.
Она быстро повернулась и посмотрела на Дормана; что–то в выражении ее лица заставило его подумать, что меньше всего Тлана верит в его прощение.
— Я задерживаю вас, — сказала она. — Дорога каждая минута, а я заставила вас вернуться и искать меня. Я намеревалась присоединиться к вам, но вы, наверное, заметили, как я брожу взад и вперед между камнями.
— Все в порядке, — сказал Дорман. — Мы потеряли не больше пяти минут. Десять, в крайнем случае. Мы, возможно, идем по следам Джоан уже час или даже больше. Мы не знаем, как далеко она может находиться сейчас.
— Следы Джоан? — удивилась Тлана. — Я видела только огромные следы.
— Следы Джоан начались недалеко от хижины, объяснил Дорман. — Ее, должно быть, подняли и понесли. Там не было следов борьбы — нигде вдоль тропы, по которой мы следовали.
— Если мы найдем следы Джоан — это, должно быть,
принесет тебе большое облегчение.
— Так и было, в каком–то смысле, — сказал Дорман. — Это исключает возможность того, что… ну, это доказывает, по крайней мере, что она все еще может ходить без посторонней помощи. Но потом я вспоминал, что сказал Харви, прежде чем мы покинули хижину она, возможно, встала и вышла наружу, прежде чем пришел незваный гость. Это очень тонкая тростинка, за которую можно уцепиться, но, если человек отчаялся, то он преувеличивает подобные возможности. Если мы нашли ее следы рядом с огромными следами — значит, тростинка порвалась.
— Тлана, станешь ли ты счастливее, если узнаешь, что взвалила дополнительный груз на мои плечи? — спросил Эймс. — Ты знаешь, что со мной случится, если что–то случится с тобой?
— Ты скоро простишь меня, — сказала Тлана. — Ты думаешь, что знаешь себя, но я одна единственная, кто тебя понимает.
— Может быть, ты права, — сказал Эймс. — Я не знаю о себе слишком многого — но я знаю, что могу быть очень расчетливым, реалистичным человеком, когда есть что–то, что нужно сделать. Сейчас это значит найти Джоан — помочь Дэвиду найти ее, прежде чем ей причинят какой–то вред. И ты сделала решение этой проблемы гораздо труднее. Теперь мне следует беспокоиться еще и о твоей безопасности.
— Ты хочешь, чтобы я вернулась?
— Да, я хотел бы этого. Но я чертовски хорошо знаю, что ты не хочешь. Таким образом, нам всем придется идти вместе. Я не могу представить себе ситуацию, в которой женщина была бы большей помехой.
Пять минут спустя они снова шли по следу, Тлана шагала рядом с Эймсом, а Дорман двигался немного впереди.
Дорман знал, что, хотя Эймс все еще притворялся злым, он втайне радовался, что Тлана присоединилась к ним. Это было вполне естественно, и он чувствовал бы то же самое, если бы Джоан решила присоединиться к нему в каком–нибудь другом опасном предприятии. Это было вполне естественно — захотеть уберечь того, кого ты любишь, от всякой опасности. Но любви свойственнее и эгоизм, и когда приходилось балансировать на краю, всякого можно было ожидать.
Они шли примерно еще милю, прежде чем отметили какие–то изменения в ледяном ландшафте. Вдали появилось что–то, напоминавшее каменное строение или высокий сугроб, но они не могли определить, что это такое пока не подошли к неизвестному объекту на сто футов.
Глава 12
Это было убитое животное. Оно лежало, растянувшись посреди долины, выставив четыре ноги, торчавшие вертикально над покрытым мехом телом — из него торчали темные древки трех стрел.
Чем ближе они подходили к существу, тем больше убеждались, что оно мертво, потому что тело закоченело, и его окружал широкий круг запекшейся крови на льду и снегу.
Зверь был огромным, не таким огромным, как существо в заливе или то, с которым столкнулись Эймс и Дорман. Он выглядел как огромный, белошерстый бобер с длинными, острыми зубами, обнажёнными в гримасе смерти.
Тлана крепко вцепилась в руку Эймса, как только они подошли к существу; ее глаза расширились от удивления.
— Ни один из тех зверей, которых ты убил, не достигал и десятой части этого, — выдохнула она. — Нам бы хватило свежего мяса на месяц.
— Оно, кажется, принадлежит к семейству грызунов, — сказал Дорман. — Но что это за вид — ну, это, кажется, не слишком важно сейчас. Что–то другое, наверное, имело куда большее значение в данный момент.
Договорив, он повернулся к Эймсу; его взгляд стал вопросительным.
Эймс кивнул.
— Ты имеешь в виду…стрелы…
— Поблизости варвары–охотники, — сказал Дорман.
— Мы не могли бы отыскать более убедительных доказательств этого.
Я не уверен, — сказал Эймс. — Они могли быть кочевниками и они могли уже далеко уйти.
— Но неужели они бы просто убили зверя и ушли, не намереваясь вернуться за ним? Если, конечно, он не напал на них, а они убили его, чтобы защититься…
— Было бы ошибкой оставаться здесь и выяснять, — сказал Эймс. — Там может бродить немало варваров–охотников. Шансы невелики; вряд ли тот, кто убил этого зверя — это тот, кто утащил Джоан.
— Тогда совсем не имеет смысла стоять здесь, когда следы могут сказать нам, в каком именно направлении он пошел, — заметил Дорман. — Но я все еще думаю, что неподалеку может находиться какое–то первобытное поселение — скопление хижин из ледяных блоков, возможно.