Тлана пораженно вздохнула и закрыла лицо руками. Пистолет упал на лед, и Дорман подхватил его, когда бросился на помощь девушке, почти ожидая, что она упадет прежде, чем он успеет до нее добраться.
— Я думала, он был далеко, на Юкатане, — сказала она, дрожа. — Я узнала его, когда увидела, и его бедный мозг… Ой, я хочу умереть. Помоги мне умереть. Это не вина моего брата, что он родился таким гордым, с воспоминаниями об исчезнувшем величии.
— Твой брат. Ты не знала…
— Нет, пока не увидела его.
Эймс начал немного шевелиться и Дорман быстро наклонился, просунув обе руки ему подмышки и попытавшись поднять его. На мгновенье ему показалось, что это безнадежно, а потом, совершенно неожиданно, Эймс встал сам. Большая часть его сил, казалось, вернулась именно в тот миг, когда он встал; Эймс как будто уже знал, что Дорман пытался ему сказать.
— Мы должны попытаться выбраться, прежде чем они…
Дорман не мог продолжить, потому что он забыл, о чем начал говорить. Он слышал голос Джоан, пытавшейся тоже что–то сказать Эймсу — или Тлане, которую она о чем–то умоляла. Он мог почувствовать, как его дергают за руку — старое, старое ощущение, которое стало настолько знакомым, что, казалось, всегда приближало к нему Джоан — и тогда… и тогда…
Все вокруг него, казалось, растворялось в сером тумане, и странные изображения проходили мимо него, как будто отдельными кадрами. Равнины снега и льда, а затем равнины, на которых совсем не осталось снега, и низкорослые деревья и птицы, которые могли бы быть воронами, кружащие высоко в небе, а затем просто равнины, заросшие травой, зеленые земли, становящиеся золотистыми в свои последние дни, и возвращение того, что напоминало изначальные джунгли…
Прошло много времени — или, возможно, совсем мало, откуда он, на самом деле, мог знать? — когда все пейзажи и все кадры исчезли, и он обнаружил, что недоверчиво смотрит на Джоан, стоящую на бескрайней полосе залитого солнцем песка. Она махала ему и выглядела немного ошеломленной. Затем она встала на ноги и побежала прямо к нему; ее волосы развевались на ветру.
Эпилог
Больничный коридор был серым, мрачным и тихим, как обычный больничный коридор. Он мог находиться в Нью–Йорке, Чикаго или Лос–Анджелесе. Но все происходило не там. Это было в Мехико, и медсестры, мимо которых Дорман и Джоан проходили, направляясь к палате Эймса, поглядывали на них гораздо спокойнее, чем если бы больница располагалась в Нью–Йорке, Чикаго или Лос–Анджелесе. Ведь сейчас была сиеста. Но за этим исключением — не наблюдалось совершенно никакой разницы.
Эймс сидел в постели, когда они зашли в палату и плотно закрыли за собой дверь, а Тлана стояла рядом с ним. На столе у подножья кровати лежали цветы; чего–то подобного, несомненно, и следовало ожидать.
Сначала они улыбались Эймсу, и он улыбался в ответ. Затем все стали более серьезными.
— Ну, что вы решили? Какой ответ? — спросил он. — Или вы не приняли решение?
— Мы много размышляли об этом, — сказал ему Дорман. — Я убежден — и Джоан согласна со мной — что был своего рода временной сдвиг; сомнений нет. Когда зверь появился из–под земли — кажется, их было два — принесенная им энергия оказалась так велика, что она встряхнула (полагаю, я так и говорил однажды) саму основу материи. Она также сотрясла пространственно–временной континуум, и мы вернулись назад во времени.
— Вернулись — это хорошо, — сказал Эймс. — Возможно, по принципу магнитной волны…
Возможно, имело место что–то подобное. Но волна не бесконечна. Она прошла, и мы вернулись назад.
— Это не могло произойти в более удачное время. — сказал Эймс. — Наши друзья–воины применили бы свои каменные топоры и свои копья в практических целях с их точки зрения.
— Я боюсь, что так все и было бы, — сказал Дорман.
Эймс на мгновенье замолчал. Затем он добавил:
— Где, по–твоему, эти два зверя сейчас? Что с ними стало? Они снова в ледниковом периоде?
— Я так не думаю, — ответил Дорман. — Не думаю, что они подходили тому миру больше, чем мы. Они, вероятно, тоже вернулись назад — туда, откуда пришли.
— Так ты все еще веришь, что могут существовать доисторические чудовища, выжившие глубоко под землей, превратившиеся, благодаря долгим векам эволюционной адаптации, в существ, способных вырабатывать миллиарды электрон–вольт?
— Я не знаю, — сказал Дорман. — Если существует такой полый мир, то он, должно быть, покрыт миллионами тонн камней, иначе эти звери появлялись бы гораздо чаще. Может, существует несколько отверстий, и нужно землетрясение или искусственный катаклизм, чтобы достаточно их расширить и дать возможность тварям сбежать. Полый мир, если он существует, может находиться очень близко к металлическому ядру Земли.
— А если он не существует?
— Звери могли прийти из какого–нибудь другого измерения. Но это кажется маловероятным, так как они вышли на поверхность после искусственного катаклизма. И мы не должны забывать легенды тольтеков, начинающиеся более тысячи лет назад.
— Да… ну, все что я могу сказать: это, надеюсь, никогда не повторится снова, по крайней мере, на нашем веку.
— Это очень эгоистично, — сказала Тлана, улыбаясь.
— Все мужчины немного эгоистичны по своей природе, Тлана, — сказала Джоан. — Как и большинство женщин.
— Есть еще одна вещь, которая все еще смущает меня, — сказал Эймс. — На самом деле, она меня просто поражает. Если мы вернулись назад, как ты говоришь, почему ты и Джоан оказались на пляже, который вы покинули, когда выплыли на рыбацкой лодке, чтобы поближе взглянуть на чудовище? Если вы вернулись точно туда же, где были, когда над вами кружился свет, почему вы тогда не плавали в заливе? И почему Тлана и я оказались в почти семи милях от земли ее отца?
— Если мы прошли в прошлое через какое–то искажение пространственно–временного континуума, — сказал Дорман, — то же самое искажение — времени, которое мы провели в ледниковом периоде — могло вернуть нас назад немного в другое место.
— Это единственная вещь, по крайней мере, за которую мы можем быть благодарны, — сказал Эймс.
Когда они покинули палату и пошли назад по коридору, Дорман оказался немного рассерженным.
— Единственная вещь, за которую благодарны! — сказал он. — Он будет думать об этом по–другому через неделю, когда у него полностью пройдет шок от удара, который нанесла ящерица — перед тем, как я пустил в нее стрелу.
— Ты имеешь в виду: есть еще одно, за что мы должны быть благодарны? — спросила Джоан.
— Не совсем. Но это так важно; он не имел права говорить подобным образом. Он должен чувствовать к Тлане то же самое, что я чувствую к тебе.
Я знаю, о чем ты, — сказала Джоан.
РАССКАЗЫ
Всё к тебе вернется
Баннерман уверял, что ему понравится эта работа.
— Кромер, вы не найдете ничего лучше, — говорил Баннерман. — Прямо на вашей улице. Я оформлю документы, и завтра, прекрасным ранним утром, вы снова отправитесь на службу.
Казалось, Кромер всегда был безработным. Баннерман вызывал его, готовил новые документы, и у Кромера появлялась легкая работа на неделю или две.
Казалось, он просто не мог надолго задержаться на службе. Рано или поздно правда выходила наружу, и Баннерману стоило большого труда спасать Кромера от очередей на бирже труда. Все это было довольно неприятно. И если бы он еще смог вспомнить, как выглядит Баннерман.
Но, казалось, он не мог. Он получал работу, а затем терял ее. Если бы он только мог вспомнить…
— Да мистер Кромер. Прямо сюда, — говорил маленький человечек.
Казалось, он попал в какую–то лабораторию. С обеих сторон виднелись высокие окна без занавесок, и на столе, к которому он шел, стоял… Боже мой, это же невозможно!
Но там его ждал роскошный обед — от холодных закусок до десерта!
— Прислали прямо из отеля «Мидтаун», — сказал маленький человечек. — Вам стоит попробовать все блюда по отдельности.
Кромер кивнул. Он как будто знал, чего от него ждут.
— Они от нового шеф–повара, да? Что насчет самой птицы?
— Она с рынка Ричардсон Палтри. Полагаю, вы обратите внимание на нежность и жирность кожи и забудете о приправе. Бройлеры Ричардсона — правильной формы, но отель думает сменить поставщика и обратиться к Зегарти и Риаперу.
— Хорошо, — сказал Кромер.
Он придвинул стул, сел и кивком заставил маленького человечка замолчать. На столе лежали вилки, ложки и даже бумажная салфетка. Он заткнул салфетку за жилет, взял ложку и приступил к работе.
— Хммм, — пробормотал он, когда что–то, по вкусу напоминающее куриный суп, скользнуло в его пищевод. — Хммм, неплохо.
Он притянул к себе таблицу и сделал пометку.
— По этому блюду замечаний нет, — заметил он. Попробуем салат.
Это был салат из помидоров и перца, украшенный кусочками огурца.
— Превосходно, — воскликнул он и сделал еще одну заметку.
На курицу у него ушло целых десять минут. Он украдкой посмотрел через плечо, прежде чем разорвал ее на части руками и превратил грудку и крылышко в сверкающую кучу костей. Он жевал ножку, когда кто–то позвал его из дальнего конца лаборатории.
— Вас просят к телефону, мистер Кромер.
У него сохранилось только смутное воспоминание о том, как он пересек лабораторию, поднялся на три пролета по лестнице и ответил на звонок. И в тот момент, когда он услышал голос Джейн Уайлдер, казалось, все встало на свои места. В его карманах были деньги, и он снова мог развлекаться. Он снова работал.
Надень свою лучшую шляпку, сладенькая, — сказал он, — Мы будем праздновать.
Положив трубку, он вызвал в памяти ее образ: насмешки и презрение, отстраненность и недоступность.
Но теперь все изменится. Он снова работал и мог высоко держать голову.
Он мчался через весь город к ее отелю; и сердце начинало биться сильнее всякий раз, когда он смотрел на часы. Осталось всего пятнадцать минут, думал он, одиннадцать, восемь, четыре.