мовые скафандры, если радиация достаточно интенсивна. А она должна быть невообразимо высокой, чтобы сделать то, что она сделала с Уилкусом.
— Ты думаешь, это форма жизни? — выдохнула Хелен. — Почему? Ты что–то видел?
— Только ту вспышку фиолетового цвета. И мы оба видели движущийся песок. Что–то лежало на песке, возможно, и поднялось, когда мы подошли.
— Ты же не думаешь, что жизненная форма состояла из невидимого света?
Крейлей покачал головой.
— Едва ли. Думаю, она использовала лучи как оружие. Что–то осязаемое вылетело оттуда.
Он снова накрыл тело Уилкуса и снял перчатки. Его пальцы немного дрожали.
Хелен сказала:
— Ты снова собираешься выйти наружу, Гиббс?
Крейлей медленно кивнул.
— Также мне надо взять с собой инфракрасную стробоскопическую камеру, — сказал он.
— Стробоскопическую…?
— Предположим, эти формы движутся невообразимо быстро. Может быть, именно поэтому мы не смогли уви деть их своими глазами. Стробоскопическая камера может делать дюжины снимков в интервале одной деся тимиллионной секунды. Ультрафиолетовые пластин обеспечат темноту, а стробоскоп уловит движения, слишком быстрые для глаза.
— Но почему ты думаешь, что объекты слишком быстро двигаются, Гиббс?
— Они невидимы или почти невидимы. Это значит, что-либо они состоят из какой–то инопланетной энергии, которая испускает световые волны слишком длинные или слишком короткие для зрительного восприятия, либо они движутся так быстро, что кажутся слабыми расплывчатыми очертаниями в ярком свете и совсем не видимы в темноте.
Они направились к выходу из лаборатории. Хелен взяла мужа за руку.
— Это ужасный риск, Гиббс, — сказала она спокойно.
Он посмотрел на нее, слегка улыбнувшись, но ничего не сказал.
Следующие два часа подтвердили страхи Хелен еще сильнее, чем она предполагала, но извращенный каприз судьбы помешал Крейлею самому пойти на такой риск. По пути в комнату для наблюдений руководитель Первой Исследовательской Экспедиции на Меркурии сильно вывихнул сухожилие на правой лодыжке; он поскользнулся на лестнице.
Паркерсон, Ситон и Уилсон стояли и слушали, как он в бреду проклинал всех и все. В первый раз за время путешествия Крейлей отдался свои эмоциям с невероятной горячностью; его не сдерживало даже присутствие жены. Вывих лодыжки расстроил его жизненный план.
Внезапно Хелен обнаружила, что почти улыбается; она поймала изумленный взгляд Паркерсона. Улыбка медленно расползлась и по его лицу; Хелен разгадала его мысли. «Надо же, подумать только! Командир тоже человек!»
Остальные мужчины тут же захотели заменить командира, и Крейлей, успокоившись, выбрал Ситона и она Хелен поняла, что спрашивает себя: согласились ли бы мужчины с такой охотой заменить его, если бы ее не было в коридоре. Поймав расстроенный взгляд Паркерсона после того, как выбрали двух других, она внезапно поняла, что в этом не может быть сомнений. Присутствие женщины действовало как катализатор, заставляя одиноких мужчин более охотно сносить лишения и повышая интенсивность их подсознательных побуждений.
Пока двое мужчин снова забирались в скафандры, Паркерсон отправился за стробоскопической камерой в складской отсек. Это был компактный прибор, небольшой металлический конус, размером примерно с кислородный баллон; стробоскопическая панель венчала изогнутый штатив. Паркерсон протянул аппарат молодому Ситону, а потом стоял рядом с Крейлеем и Хелен, пока двое мужчин неуклюже карабкались вверх по лестнице к герметичному люку.
Крейлей сделал шаг, и лицо его исказилось от боли. Хелен попыталась поддержать мужа, но он, глухо ворча, вырвался и, хромая, зашагал дальше — Крейлей хотел сесть на вращающееся кресло перед панелью управления. Мгновение он раскачивался на сидении, ожидая, когда боль отступит.
Затем он повернул переключатель на панели, и тут же в центре стены появилось маленькое отверстие. Оно быстро расширялось, защитные и отражающие слои сдвигались с удивительно прозрачной поверхности смотрового люка.
Трое обитателей космического корабля всматривались в черную меркурианскую ночь. Внезапно вспыхнул один фонарь, затем второй, и в конусе света, отбрасываемом первым фонарем, появилась фигура Алана Уил сона, одетого в громоздкий скафандр. Медленно, мед ленно он шагал, вытягивая перед собой датчик, луч его фонаря был сфокусирован на поверхности почвы.
Внезапно, на мгновение, над тяжеловесной фигурой ослепительно ярко сверкнул фиолетовый огонь. Затем он испарился, и как только это случилось, Уилсон, казалось, покачнулся. Целых десять секунд фонари обоих исследователей продолжали судорожно метаться по территории, но все заметили, что Уилсон двигался слишком быстро. Прежде чем кто–то из троих наблюдателей успел сказать хоть слово, они увидели, как мужчина развернулся кругом, его ноги оторвались от земли и внезапно исчезли. Уилсон не выпускал из рук фонарик, и его лучи фантастически танцевали на отдаленных предметах.
Луч фонаря Ситона дрожал, как будто астронавт не мог справиться с неожиданным потрясением. Позднее выяснилось, тем не менее, что он отважно установил стробоскопическую камеру и попытался сделать несколько снимков невидимого ужаса, который схватил его товарища.
На корабле Крейлей манипулировал реостатом, расположенным рядом с центральной панелью; через мгновение равнину залил сине–белый свет огромных дуговых ламп, окружавших входной люк корабля. В этом свете трем оставшимся на корабле исследователям открылось зрелище, которое никому из них никогда не суждено забыть. Высоко над ржаво–красной равниной танцевало и подпрыгивало тело Уилсона, руки жертвы были широко раскинуты. Казалось, человек распластался на фоне тьмы с редкими вкраплениями звезд — в абсолютной пустоте. Чуть ниже астронавта, повисшего над поверхностью планеты, виднелось неясное, зеленоватое пятно; оно как будто перехватывало свет и перекрывало обзор.
Крейлей повернулся к остальным, его кулаки были сжаты.
Он мертв, я думаю, — сказал он. — Он не мог выжить…
Но Хелен чуть слышно вскрикнула и указала наружу. Подвешенная фигура освободилась и упала на землю, как падает с дерева лист. Тело Уилсона ударилось о поверхность и подпрыгнуло, затем покатилось по равнине; потом останки жертвы натолкнулись на валун и исчезли.
Ситон развернулся и стремглав помчался обратно к кораблю. В одной руке он держал фонарь; о датчике динамометра Ситон тотчас же забыл; устройство без толку болталось у него на плече. В другой руке астронавт судорожно сжимал камеру. Вскоре он исчез в тени корабля.
Крейлей обернулся, выключил дуговые лампы и произнес холодным, спокойным голосом:
— Ситон сделал это. Лучше помоги ему и возьми камеру, Фред.
Паркерсон кивнул и полез по лестнице к люку, который вскоре открылся; появился обессилевший Ситон, все еще сжимавший камеру. Паркерсон осторожно отобрал у него аппарат, открыл стальную крышку и засунул руку в защитную трубку. Космический холод, казалось, обжигал пальцы, вцепившиеся в маленькую камеру. Паркерсон передал устройство Крейлею, а затем помог Ситону спуститься по лестнице и снять шлем.
Как только шлем сняли, Ситон, задыхаясь, пробормотал:
— Господи, господи!… Оно шло на меня… я чувствовал это… и Уилсон побежал ко мне… пытался бросить фонарь в это… напасть на это… оно… оно забрало его!…
Паркерсон беспомощно, почти механически пробормотал: «Знаю, знаю», когда ослаблял крепления на дифолхромовом скафандре. Уилсон и Ситон были такими же приятелями, как Паркерсон и Уилкус:
Но Билл, ты включил камеру, правда? Ты использовал пленку? Может быть, мы смогли бы уловить этих…
Ситон молча кивнул, а затем рухнул на одну из коек, обхватив голову руками.
Крейлей открыл камеру; изнутри выпала тонкая пачка автоматически проявленных фотографических пластинок. Он протянул их Хелен, пальцы которой не заледенели от прикосновения к невероятно холодной поверхности камеры.
С мрачным предчувствием Хелен подняла верхнюю пластинку и медленно поднесла ее к одной из ламп рубки управления.
На пластинке появилось четкое изображение. Хелен протянула ее мужу, толком не поняв, что удалось разглядеть. Но Крейлей быстро сказал:
— Это жизнь, все правильно!
После этих слов Паркерсон и Ситон бросились, чтобы посмотреть на это из–за плеча Крейлея. Некоторое время тишину нарушало только быстрое дыхание четырех исследователей.
Затем Крейлей снова сказал:
— Жизнь, Хелен — чувствующая форма, возможно, не разумная, но, определенно, чувствующая. Ситон, ты что–то чувствовал… там?
Ситон ответил:
— Чувствовал?… Ничего… Ничего, кроме… что ж, было похоже на продолжающийся электрический ток, становившейся сильнее и сильнее… Ужасно!…
Крейлей пристальнее изучил пластинку. Сравнив ее с металлической галькой на земле, он пришел к выводу, что объект очень велик, возможно, в четыре раза выше человека.
Эта форма была конусообразной, с математически точными линиями, но все же несомненно живой. От широкого основания к поверхности спускался один длинный стержень, а четыре стержня поменьше отходили с боков заостренной вершины. Там, где основание стержня касалось поверхности, виднелось множество маленьких язычков огня, как будто силуэт опирался на землю и вызывал постоянную реакцию — электрические отблески.
Крейлей спокойно сказал:
— Вторую пластинку, Хелен.
Хелен посмотрела на нее и выдохнула:
— Трое.
Крейлей взял пластинку и изучил ее.
— Три… и посмотри, как они сгруппированы!
— На этой пятеро, — сказала Хелен, протягивая ему третью пластинку.
Крейлей быстро просмотрел оставшиеся пластинки, не сказав не слова. Когда он закончил изучать двенадцатую и последнюю, он быстро посмотрел вверх, его губы вытянулись в ниточку.
— Корабль в опасности, — сказал он.
Паркерсон уставился на него:
— Что ты имеешь в виду, Гиббс?
— То, что сказал. Эти конусы — чувствующие существа. Думаю, это энергетические формы, движущиеся силовые поля, наделенные разумом и целями. Полагаю, они каким–то образом связаны с электромагнитными полями, шоковыми точками.