Десять месяцев спустя родился первый ребенок.
Лежа под прохладными белыми простынями в больнице, Салли смотрела на остальных женщин, и чувствовала себя такой невероятно счастливой, что хотела заплакать. Это был прекрасный ребенок, и он прижимался к ее сердцу, его малость сама по себе казалась чудом.
Вошли другие мужья и сели рядом со своими женами, крепко держа свое счастье. Были цветы и улыбки, шепоты, которые открывали яркие новые миры нежности и радости.
В коридоре мужья поздравляли друг друга и заходили в палату, источая запах сигарного дыма.
— Возьмите сигару! Правильно. Восемь фунтов при рождении. Это необычно, не правда ли? Самый бодрый малыш, которого вы когда–либо видели. Сразу же узнал своего старика.
Внезапно он оказался рядом с ней, он стоял прямо, все еще в тени.
— О, дорогой, — прошептала она. — Почему ты столько ждал? Прошло целых три дня.
— Три дня? — спросил он, наклоняясь, чтобы посмотреть на сына. — Действительно! А казалось, что меньше.
— Где ты был? Ты даже не звонил!
— Иногда трудно позвонить, — медленно сказал он, как будто подбирая слова. — Ты подарила мне сына. Это меня очень радует.
Ее сердце сковал холод; Салли охватило отчаяние.
— Это тебя радует! Вот и все, что ты можешь сказать. Ты стоишь, и смотришь на меня, как будто я… пациентка…
— Пациентка? — повторил он вопросительно. — Что ты имеешь в виду, Салли?
— Ты сказал, что ты рад. Если пациентка больна, ее доктор надеется, что она поправится. Он рад, когда она поправляется. Когда женщина рожает ребенка, доктор говорит: «Я так рад. Ребенок в порядке. Вам не надо о нем беспокоиться. Я взвесил его, и это крепкий здоровый мальчик».
— Медицина здравая и мудрая профессия, — сказал муж Салли. — Когда я смотрю на сына, мне именно это и хочется сказать матери моего ребенка. Ты порадовала меня, Салли.
Он нагнулся, говоря это, и поднял сына Салли. Он положил младенца на сгиб своей руки и улыбнулся ему.
— Здоровый ребенок мужского пола, — сказал он, — Его волосы будут густыми и черными. Скоро он заговорит и узнает, что я его отец.
Он провел ладонью по гладкой голове ребенка, нежно открыл его рот указательным пальцем и посмотрел внутрь.
Салли поднялась на локте, стараясь посмотреть ему в лицо.
— Это твой ребенок, твой сын! — рыдала она. — Женщина рожает, и ее муж приходит и обнимает ее. Он крепко сжимает ее. Если они любят друг друга, они так счастливы, так сильно счастливы, они выходят из себя и плачут.
— Я слишком счастлив, чтобы делать такие фантастические вещи, Салли, — сказал он. — Когда рождается ребенок, родители не должны проливать слез. Я осмотрел ребенка, и я им доволен. Это тебя не удовлетворяет?
— Нет, не удовлетворяет! — почти кричала Салли. Почему ты уставился на своего сына, как будто раньше никогда не видел младенцев? Он не механическая игрушка. Он наш милый, обожаемый ребенок. Наш ребенок! Почему ты так нечеловечески спокоен?
Он нахмурился и положил ребенка.
— Есть время для физической близости и время для отцовства, — сказал он. — Отцовство — это серьезная ответственность. Вот где появляется медицина, хирургия. Если ребенок не идеален, то можно принять экстренные меры, чтобы исправить дефект.
Внезапно во рту у Салли пересохло.
— Идеален! Что ты имеешь в виду, Джим? С Томми что–то не так?
— Я так не думаю, — ответил ее муж. — У него крепкая и сильная хватка. У него хороший слух, и его зрение, по–видимому, такое, какого только можно желать. Ты заметила, что его глаза следят за мной все время?
— Я не смотрела на его глаза! — прошептала Салли, в ее глазах поселилась тревога. — Почему ты пытаешься напугать меня, Джим? Если бы Томми не был нормальным, здоровым ребенком, ты можешь представить хоть на миг, что они дали бы мне его в руки?
— Очень здравое наблюдение, — сказал муж Салли. — Что правда, то правда, но тревожить тебя в такое время было бы излишне жестоко.
— Что ты хочешь сказать?
— Я просто высказывал свое мнение как отец ребенка. Мне пришлось так высказаться из–за естественного беспокойства о нашем ребенке. Ты хочешь, чтобы я остался и поговорил с тобой, Салли?
Салли покачала головой.
Нет, Джим. Я больше не позволю тебе меня мучить.
Салли вновь взяла ребенка на руки и крепко прижала к себе.
— Я закричу, если ты останешься! — предупредила она. — Я устрою истерику, если ты не уйдешь.
Хорошо, сказал ее муж. — Я вернусь завтра.
Договорив, он наклонился и поцеловал ее в лоб. Его губы были холодны как лед.
Восемь лет спустя Салли сидела напротив мужа за завтраком; ее глаза смотрели в пустоту на зелено–синей стене за его спиной. Он оставался спокойным даже во время еды. Яйца, которые она поставила перед ним, он методично разбил ножом и начал есть, спрятавшись за газетой; потом сделал большой глоток кофе, оценивающе посмотрел на часы.
Присутствие маленького сына совсем его не беспокоило. Томми мог быть тихим или шумным, у него могли возникать проблемы в школе или стоять пятерки за хорошее поведение в табеле, спрятанные в испачканной кожаной куртке на молнии. Всегда повторялось одно и то же:
— Ешь медленно, сын. Никогда не глотай еду. Будь готов сделать много упражнений. Оставайся на солнце так долго, как это возможно.
Часто Салли хотелось закричать: «Будь ему отцом! Настоящим отцом! Опустись на пол и поиграй с ним. Постреляй с ним шариками, раскрути одного из его волчков. Помнишь игрушечный паровоз, который ты подарил ему на Рождество, после того, как я устроила истерику и накричала на тебя? Помнишь прекрасный маленький поезд? Вынь его из шкафа и случайно урони. Тогда он станет относиться к тебе по–другому. Его сердце будет разбито, но он почувствует себя ближе к тебе, и тогда ты узнаешь, что значит иметь сына!»
Часто Салли хотелось подлететь к нему и ударить кулаком в челюсть. Но он никогда этого не делала.
«Ты не можешь нагреть камень, шлепая по нему, Салли. Ты только ушибешься. Камень не жесток и не нежен. Ты вышла замуж за каменного мужчину, Салли.
Он не пропустил ни дня в офисе за восемь лет. Она никогда не ходила в офис, но он всегда был там и отвечал, когда она звонила: «Я очень занят, Салли. Что ты сказала? Ты купила новую шляпку? Уверен, она очень тебе идет. Салли. Что ты сказала? Томми ввязался в драку с новым мальчиком по соседству? Ты должна лучше за ним следить, Салли».
В каждом браке есть шаблоны. Когда однажды форма установилась, несколько странные манеры поведения приходиться принимать как должное.
— Я зайду завтра в офис, дорогой! — пообещала Салли сразу после привычного ритуала завтрака. Желание увидеть, где работает ее муж, разгорелось в ней сильным, ярким пламенем. Но он попросил ее немного повременить с посещением офиса.
Сильное желание может затушить самое яркое пламя, и когда прошли месяцы, а он продолжал говорить «нет», Салли обнаружила, что согласна с предложением своего мужа отложить посещение на неопределенный срок.
Сними нагар со свечи, и она навсегда останется такой же. Ритуалы брака, раз и навсегда установленные, требуют особого отношения. Эту свечу следовало разжигать, а муж Салли не захотел подобрать нужную искру.
Когда бы Салли ни собиралась повернуть к офису, глубоко в ее сознании, казалось, слышался шепот: «Бессмысленно, Салли. Он не хотел этого долгие годы. Не ходи туда сейчас».
Кроме того, Томми отнимал у нее много времени. Растущий мальчик — всегда проблема, и, казалось, у Томми появился особый дар ввязываться в неприятности; мальчик был чрезмерно активным. И он вырастал из одежды и обуви быстрее, чем она успевала заменить их.
Сейчас Томми играл во дворе. Взгляд Салли сосредоточился на нем, когда мальчик крался к дыре в заборе, который любезный старый мистер Уиллингфорд возвел для защиты против пытливой любознательности восьмилетнего соседа.
Трижды овдовевшая семидесятилетняя соседка сносила его шалости и крики. Но подглядывание — это совсем другое дело.
Салли пробормотала: «Довольно!» и направилась к кухонной двери. Но едва она подошла к выходу, зазвонил телефон.
Салли быстро подняла трубку. Приложив ее к уху, она узнала голос мужа — или подумала, что узнала.
— Салли, приходи в офис! — донесся хриплый шепот. — Поторопись — или будет слишком поздно! Поторопись, Салли!
Салли повернулась с испуганным вздохом, посмотрела сквозь кухонное окно на осенние листья, хрустящие и сухие, перекатывающиеся по лужайке. Едва она бросила в ту сторону взгляд, как разбросанные листья вихрем закружились вокруг Томми, затем поднялись и исчезли за забором.
Страх в ее сердце внезапно сменился мрачным отчаянием. Как только она отвернулась от телефона, в ней что–то высохло, стало таким же мертвым, как парящие листья с темными осенними крапинками.
Она даже не остановилась, чтобы позвать Томми со двора домой. Она бросилась наверх, затем снова вниз, собирая свои шляпку, перчатки и кошелек, убеждаясь, что у нее достаточно мелочи, чтобы заплатить за такси.
Дорога до офиса была кошмаром… Проносились мимо здания с фасадами такими же серыми, как свинцовые небеса посреди зимы, торговые павильоны, где мужчины и женщины теснили друг друга, не замечая.
Летели осенние листья, мимо проносились серые здания. Несмотря на Томми, несмотря ни на что — не осталось никакого сияющего видения, которое могло бы согреть Салли изнутри. В коттедже следовало жить, чтобы он стал домом, а у Салли никогда по–настоящему не было дома.
Роман на одну ночь! Она не хотела использовать это выражение, но оно само пришло ей на ум. Если ты девять лет живешь с мужчиной, который не может расслабиться и стать человеком, который не может быть теплым и любящим, в конце концов ты начнешь думать, что с таким же успехом могла бы жить одна. Каждый день был словно одинокая вахта в пустыне, каждый день был потерян для Салли.
Она подумала о Томми… Томми ни в чем не напоминал своего отца, когда галопом прибегал домой из школы, со взъерошенными волосами, с сумкой с книгами, свисающей с ремешка. Томми легкомысленно совершил бы налет на кладовую, пригласил бы других мальчишек смотреть вестерны по телевизору; он мог драться с другими ребятами и увлеченно обмениваться с ними стеклянными шариками.