Он поднес руки ко рту.
— Ты выживешь, — крикнул он.
— Ты выживешь, — послышалось в ответ.
— Это обещание, — крикнул Брайс.
— Это обещание!
— Видишь? — Брайс повернулся. — Ты не могла получить лучшего ответа. Типичный ответ политического
деятеля. То, что вы хотите услышать, возвращается как которое абсолютно ничего не значит.
Сфероид, состоявший из шестеренок и колес, откатывался теперь назад, прямо в небо. Он быстро удалялся, вибрируя, и наконец скрылся с глаз.
— Что ж, это был твой «король», — сказал Брайс. — У меня предчувствие, что это просто странный регулировочный механизм, который опускается с большими перерывами. Как будто винтики в часах устроены, чтобы стабилизировать качающийся маятник; они здесь необходимы, чтобы все шло своим чередом.
Руфи отскочил с вздохом ужаса. Три крошечные металлические фигурки вошли в лощину и спустились в яму, в обиталище дроздов, они шагали неуверенно, слепо тычась в разные стороны, как испуганные кроты.
Кроты? А почему не мыши? Слепые мыши?
Уэйн ответил первым:
— Три слепые мыши… Видишь, как они бегут, — он умолк, потрясенный.
— Хватит, — пробормотал Брайс. — Все они побежали к жене фермера, которая отрезала им хвосты разделочным ножом.
Он сделал красноречивый жест.
Я говорил тебе, что здесь проявилась истинная жестокость. Это дикая, бесчувственная, предельная жестокость. Зачем калечить слепых мышей? Разве это не ужасно? И все это есть в «Матушке Гусыне». Вряд ли какие–то стихи Матушки Гусыни остались за пределами этого мира. Охотники и те, на кого охотятся. Существа, ставшие жертвами слепой жестокости, сбитые в полете. Кто убил петуха Робина?
Казалось, мрачное недоумение овладело Брайсом.
Петух Робин! Самый жестокий из всех! Он такой дьявольски злой и жуткий, что некоторые редакторы «Матушки Гусыни» вычеркивали его, как будто это не подходит для детей! — Он нахмурился. — Не все ли равно, кем был петух Робин? Почему все так ужасно? Петух Робин с его окровавленной грудью, из которой торчит дрожащая стрела. Почему петух Робин такой необычный, почти чуждый этому миру? Почему нужна пауза? Жестокость прерывается, чтобы стало интересно? Почему все ответили: «Не я! Не я!» Почему все в этом мире определили, что петух Робин — единственное существо, которое нельзя было убивать?
Брайс шагал взад и вперед, поглядывая на холм, как будто с холодным опасением.
— Любопытно! Не только Матушка Гусыня проливает свет на порядки этого мира. На древней китайской вазе есть надпись: «Посмотрите, как суровые черные птицы летят к солнцу, преследуемые стрелами тьмы!» А еще Льюис Кэрролл! В «Алисе в стране чудес» есть вещи, которые, кажется, тоже имеют отношение к этому миру. Почему Алиса казалась детям такой реалистичной? — Он пожал плечами. — Некоторые люди, по–видимому, хорошо помнят видения своего детства. К счастью, их немного Зеркало Алисы — это просто символ. Мальчик Орбан обнаружил научно доказанную реальность, скрытую за этим символом. Он действительно сконструировал зеркало, позволяющее проникнуть в иное измерение!
Руфи уставилась на него:
— Ты утверждаешь, что все дети — опасные маленькие монстры?
Брайс встряхнул головой:
— Нет. Только очень особенные дети. Дети, которые были полностью отрезаны от нормальной жизни, как Орбан. Это стимулировало их воображение. Но думаю, мы все подсознательно догадываемся, как много у детей опасных знаний. Почему люди любят сочинять стихи о жестокости детей? Помнишь стишки про маленького Вилли: «Маленький Вилли сестренку повесил. Ее мы нашли, а уже было десять. Вилли всегда был изрядный шалун. Ему только шесть — а уж взялся за ум».
Откуда–то с равнины послышься ответный шепот, как будто жестокие слова снова подстрекали синий мир к деятельности. Тихий шелест прокатился по равнине, зловещий, леденящий.
— Они пришли сюда! — прошептал Брайс, протягивая руку к оружию.
Уйэн тут же попытался остановить его. Он поднял бластер и нацелил его на врагов, прежде чем психолог успел возразить.
На равнину упала тень, которая начала быстро разрастаться. Голубые лучники вышли из–за стены: их тела были окутаны полупрозрачным мерцанием.
Уэйн открыл огонь до того, как десять лучников выпустили одновременно свои стрелы. В висках застучало, как только щелкнул курок. За щелчком последовал мощный выброс энергии. Грохот и вибрация сотрясли холм, отдача отбросила Уэйна назад.
Час спустя Уэйн сидел, привалившись спиной к земляному валу. Над холмом поднимался едкий тонкий дым. Уэйн чувствовал отчаяние, исходившее от Брайса, который неожиданно заговорил.
— Я рад, что у нас остался один заряд! — пробормотал он. — Нам придется решить, как использовать его!
Слова прозвучали среди холодной мертвой тишины. Затем Руфи чуть слышно заплакала. Уэйн точно знал, что Брайс не попытается ее успокоить.
Они на миг замерли в молчании, не смея высказать то, о чем думали. Затем Брайс сказал Руфи:
— О Боже, да ты красотка!
Внезапно Уэйн испытал приступ гнева — словно раскаленная лава залила его сердце.
— Если бы у нас остался шанс, — тяжело вздохнув, продолжил Брайс, — Кен стал бы моим соперником!
Внезапно Уэйн понял, что Брайс более учтив, чем кажется на первый взгляд. Он выбрал странный способ, чтобы объявить, что нет никакой надежды, но Уэйн радовался, что он не выразился грубее. Его гнев испарился.
Дзинь!
Стрела пронеслась мимо Уэйна. Лучники снова возобновили движение. Когда они подошли к насыпи, воздух рассекли сотни смертоносных стрел. Это была долгая, опасная атака, стрелы падали вокруг. Уэйн уже не сдерживался; он стонал от боли в голове. Внезапная атака решила все проблемы.
Никому нельзя доверить последний выстрел. Он принял решение, и он не мог изменять его.
Дыхание Уэйна участилось.
Поток энергии с громким ревом обрушился на долину. Уэйн снова почувствовал сокрушительную отдачу.
На мгновение огонь и дым скрыли все вокруг, переворотив насыпь и заставив лучников исчезнуть.
Затем туман поредел и стал испаряться над пустошами, еще более ужасными потому, что они были не совсем пустыми. Один из лучников, еще немного покачиваясь, пробирался по склону сквозь клубы дыма, его лук был поднят.
Лучник почти достиг гребня насыпи, когда Уэйн обрушился прямо на него. С тошнотворным протяжным звуком стрела сорвалась с тетивы и с глухим стуком ударилась о землю за спиной Уэйна. А потом Уэйн бился с угловатыми лучниками, взмахивая руками снова и снова, изо всех сил.
По равнине разносился стук металла о металл, будто рыцари сталкивались лоб в лоб на смертельном турнире.
С дикостью, поразившей его самого, Уэйн боролся с лучником в нижней части склона. Выпучив глаза, разинув рот, он ударил по телу ужасного лучника острым концом своего оружия.
Удивительно, какую смелость мог проявить человек, когда его жизнь висела на волоске; странная сила, словно щит, укрыла его сердце, и он бросился в бой!
Стрелы высыпались из колчана лучника, и его тело странно закрутилось, когда что–то, казалось, подняло его и отбросило обратно к стене. Уэйн громко вскрикнул, когда корчащийся ужас отступил от него, вертясь, словно лист на ветру. Лучник исчез в ослепительной вспышке света. И в тот же миг на равнине появилась странная фигура.
— Орбан!
Это закричала Руфи, она вскочила на ноги и недоверчиво посмотрела вперед. Мальчик Орбан бежал прямо к Уэйну, призывно размахивая руками.
Оцепеневший от нерешительности Уэйн вскоре собрался с силами и двинулся вверх. Он услышал собственные рыдания. Ноги подгибались, но он сумел пересечь гребень холма и бросился в углубление. Он лежал на животе, его легкие забила пыль.
Медленно он начал осознавать, что Руфи бросилась на колени рядом с ним и прижалась к нему, радостно всхлипывая. Мальчик Орбан подошел к гребню; дышал он с трудом. Он тоже бросился прямо к Уэйну и помог ему приподняться.
— Пришлось ждать… до того момента, пока я не убедился, что ты ушел сюда, — сказал он, тяжело дыша. — Тот мужчина…. — он указал жестом на Брайса — не так важен, но ты мой друг! Пришлось спасать тебя, Кен!
Уэйн смотрел на Орбана удивительно равнодушно.
— Я хотел спрятать машину, пока не подготовлюсь к приходу в этот мир, Кен, — лихорадочно продолжил Орбан. — Я кое–что сделал, но этого было недостаточно для защиты. Вот почему я попросил тебя спрятать машину!
— Чем ты занимался? — спросил Брайс. Его лицо было пепельного цвета, но голос звучал достаточно твердо.
— Я просто встретил Кена прошлой ночью, — прохрипел мальчик Орбан, его глаза сияли. — Но он мой единственный друг. Он собирался спрятать меня. Это больше, чем мог бы сделать ты, готов поспорить.
— Тут ты прав, — сказал Брайс, сурово усмехнувшись. — Но я спросил тебя, что ты делал?
Вместо ответа мальчик Орбан разжал руку. Объект, который лежал на ладони, был маленьким, не больше складного ножа. По форме он напоминал компас. Шесть тоненьких крошечных кнопок виднелись на нем; в любом случае, это было невероятное и нелепое с виду приспособление, как будто мальчик Орбан гулял по магазину игрушек, взял компас и закрутил два проводка вокруг плавающей стрелки. А сейчас он демонстрировал свой трофей с такой гордостью, как будто сделал что–то замечательное.
— Долго возился с этим на кухне Кена, — объяснил мальчик Орбан. Понадобилось шесть часов, чтобы сделать это.
— Ты уверен, что эта штука работает?
— Уверен, могу пари держать, — сказал Орбан гордо. — Детали, которые крепятся к той петле, вращаются, видишь? Они проходят прямо под контактными точками. Все, что мне надо сделать — затянуть вторую петлю и притянуть иглу.
Мальчик Орбан нажал на одну из маленьких кнопок на боку «компаса». «Компас» засветился.
— Готово! — сказал Орбан.
Брайс выпучил глаза.
— Готово для чего?
Орбан сложил ладони над «компасом».
— Увидишь. Смотри!
Свет из «компаса» просочи