Кате этого не объяснишь. Она – амазонка, охотница за головами. Она не верит, что достойный человек может возникнуть сам по себе, ей кажется, что такого нужно отвоевать, заслужить, отбить, даже если придется пойти на жертвы. Правильно это или нет, Света не знала. Она просто любила свою подругу и искренне желала ей счастья.
– Машку Иванову помнишь? – спросила Катя. – У нее подруга есть – знаешь чем занимается? Встречается вот с такими богатенькими, а через месяц приходит и говорит: доигрался, милый! Деньги на аборт нужны. А аборт в хорошей клинике знаешь сколько стоит?
– Слава богу, нет.
– Много! Вот так и живет девчонка.
– Бедненькая, – фыркнула Светлана. – А не проще надеть короткую юбочку и к вокзалу пойти? Там деньги не через месяц, а сразу платят.
– Ладно, Светка, если ты такая стеснительная, – решительно произнесла Катя, – тогда пообещай, что познакомишь меня с этим врачом. Он ничего? Ему не больше пятидесяти, надеюсь?
Светлана удивленно обернулась на подругу, не выдержала и рассмеялась. Глядя на нее, и Катя стала хохотать. Они никак не могли остановиться, даже Пашка бросил своих солдатиков и прибежал смотреть, что случилось.
Они еще долго сидели на кухне, пили чай, что-то вспоминали, рассказывали, смеялись или грустили, жалели друг друга и подбадривали, и не заметили, как наступила ночь.
Катя решила остаться, они легли и еще час шептались, пока гостья не уснула. А Светлана все лежала с открытыми глазами, улыбалась тому, что у нее есть такая хорошая и близкая подруга, что Пашка – замечательный ребенок. И почему-то сегодня ей думалось не об однообразных днях, не о заботах и трудностях, а только о самом хорошем. О том, что есть и что еще будет в жизни.
В конце мая Соломонов попросил себе небольшой отпуск и уехал к друзьям в Финляндию. Грише пришлось взять на себя часть его пациентов, и хлопот у него прибавилось. Вдобавок его наконец включили в график ночных дежурств. Похоже было, что его испытательный срок подходит к концу.
Первая ночная вахта пришлась на воскресенье. Гриша появился на работе к половине шестого вечера, переоделся, обошел кабинеты, принял у врачей их пациентов, оформил журнал, а затем занял место дежурного. Это была небольшая прозрачная кабинка между коридорами. На широком столе стояло несколько телефонов и шесть телевизионных терминалов. Переключая камеры и микрофоны, можно было прослушивать и просматривать все палаты в этом крыле.
Через несколько минут снизу позвонил охранник и, к удивлению Григория, сообщил, что к нему пришел посетитель. Гриша бегом спустился по лестнице в холл. У дверей, робко поглядывая по сторонам, стояла Алька.
– Алина! Ты откуда? – вымолвил Гриша. Он так удивился и обрадовался, что забыл даже поздороваться.
– Привет. – Она поцеловала его в щеку, вытерла помаду. – Пришла на тебя посмотреть. И узнать, почему ты нас забыл.
– Я не забыл! – горячо проговорил Гриша. – Честное слово, вспоминаю каждый день.
– Вспоминаешь... – укоризненно покачала головой Алька. – А что ж не заходишь?
– Не знаю. – Он виновато улыбнулся и вдруг спохватился: – Пойдем сядем. Извини, к себе пригласить не могу – режим.
Они расположились в кожаных креслах, Гриша по внутреннему телефону попросил принести кофе и пирожных.
– Здорово, что ты пришла, – сказал он. – Я соскучился, честное слово. Рассказывай, как там ребята, что нового?
– Да все по-старому, даже нечего рассказывать... – Алька начала было вспоминать – кто уволился, кто женился... Вдруг она остановилась. – Тебе, наверно, неинтересно все это слушать?
– Почему?
– Не знаю. Ты уже весь в другой жизни. Ушел – и ни слуху ни духу...
– Да нет же...
– Я понимаю, Гриша, – с грустью сказала Алька. – У тебя, наверно, сейчас времени совсем мало, да? А тебя, между прочим, все помнят.
– Помнят? И что говорят?
– Ничего плохого. Наоборот. Только обижаются, что ты пропал. Зазнался, наверно?
Алька посмотрела в окно. У крыльца прощались друг с другом и рассаживались по своим машинам врачи из воскресной смены.
– У вас тут, наверно, платят много.
– Нормально, – неохотно кивнул Гриша.
– А что с тем человеком, которого мы сюда привезли после аварии? Все-таки умер, наверно, да?
Гриша покачал головой:
– Он жив, Алька. Не знаю, каким чудом, но жив. Вот только поговорить с ним еще нельзя.
– Жив? – недоверчиво произнесла Алька. – Как же его смогли вытащить?
– Не знаю. Это не я делал. А кто знает – тот не говорит. И я не скажу, если что-то выясню.
– Даже по секрету?
– Знаю я ваши женские секреты.
– Да ладно тебе... Гриша, а я в институт поступаю.
– Решилась все-таки? Молодец, давно пора.
– Ага. Я вообще-то с завтрашнего дня в отпуске. Буду готовиться.
– Очень рад за тебя, Алька. Помочь чем-нибудь?
– Пока не знаю. Я позвоню, если что-то будет нужно, хорошо?
– Конечно, звони. У нас тут очень хорошая библиотека, можно найти что угодно. И я подскажу, если что...
– Я позвоню. Помнишь, какой скоро будет день?
– Какой?
– День медика! – рассмеялась Алька. – Тоже мне – доктор...
– Всегда забываю, – признался Григорий.
– В клубе «Энергетик» вечер будет, – сказала Алька, доставая из сумочки открытку с бледно-синим штампиком. – У меня приглашение, а пойти не смогу – буду билеты учить. Не хочешь сходить?
– Хочу, конечно, но... – Грише вдруг показалось, что подобные праздники – торжественные вечера в Домах культуры – уже не для него. Нет, вовсе не потому, что он стал слишком важной птицей. Это скромненькое приглашение адресовалось не ему, а таким, как Алька, и их там ждали.
– Сходи, все равно билет пропадает, – сказала Алька. – Там артисты выступать будут, потом – бал, наших увидишь. Начальство говорит, всех шампанским поить будут.
– Спасибо, – сказал растроганный Гриша. – Спасибо, Алька, что не забыла про меня.
– Там на два лица, – добавила она. – Можешь кого-нибудь взять. Вон у вас тут какие девушки ходят...
– Жалко, что ты не сможешь, – проговорил Гриша. – Вместе бы пошли...
– Ну, мне пора, – заторопилась Алька, заметив, что Гриша тайком взглянул на часы. – Не забывай нас, заходи.
– Зайду, обязательно! – пообещал Гриша. – Ты домой? Подожди, я попрошу кого-нибудь, чтоб тебя подвезли.
– Не надо, мне еще по магазинам... Счастливо!
Григорий отправился на свой пульт дежурного. Ему было и приятно, что про него вспомнили и навестили, и неловко, что он сам не сделал этого раньше.
Клиника уже почти опустела. Только несколько пациентов собрались в малом холле и играли в преферанс, сидя на диванах или в своих креслах-каталках.
До полуночи Гриша читал, не забывая поглядывать на мониторы. Вечер выдался спокойным. Некоторые пациенты стонали и метались во сне, но это считалось в порядке вещей.
Когда ноги затекли, а глаза стали побаливать, Гриша решил пройтись по коридорам своего сектора, размяться, а заодно и убедиться, что на территории все в порядке.
Он заглянул на кухню, взял кофе и не спеша зашагал по мягкой ковровой дорожке, которую буквально пару часов назад тщательно отпылесосили уборщицы. На случай экстренного вызова он сунул в карман трубку радиотелефона.
В пустом здании не было слышно ничего, кроме шороха собственных шагов. Однако стоило Григорию остановиться, как до него донесся протяжный унылый стон, пробившийся сквозь звукоизоляцию палаты. Кто-то из пациентов мучился во сне.
Затем подобный звук донесся из другой палаты. Многие здесь маялись по ночам, часто кричали, просыпались от неясных кошмаров. И это было не излечимо никакими транквилизаторами. Загадочный страх, терзавший во сне каждого из них, был неистребим. Разве что постоянно держать больных под общим наркозом...
Ночь, пустой коридор, тоскливые крики из-за дверей – Грише стало немного не по себе. Он не страдал мнительностью и слишком живым воображением, но здесь был случай особый. Десятки дверей, за каждой из которых находился терзаемый страхами и болезнями человек, загадочные судьбы, необъяснимые истории – все это выходило за рамки обычной врачебной работы. К этому нужно долго привыкать. Наивно думать, что после пары практических занятий в анатомичке твои нервы становятся стальными, а психика – несгибаемой.
У Григория появилось желание повидаться с кем-нибудь прямо сейчас. Зайти, например, в смежный сектор, перекинуться парой слов с кем-то из коллег, развеять одиночество. Никакого нарушения распорядка в этом не было, дежурным разрешалось ненадолго отлучаться. Для того на пульте и был поставлен радиотелефон.
Он бросил опустевший стаканчик в корзину и пошел к лестнице. Охранник выглянул на шаги и кивнул ему. Гриша ответил взмахом руки и свернул в коридор. Через несколько шагов он обнаружил, что дверь, ведущая в подземный переход, открыта настежь.
Об этом стоило доложить охраннику. Ночью в клинике не должно быть лишних открытых дверей. Впрочем, кто-то мог просто забыть захлопнуть ее или оставил открытой, потому что собирался вскоре вернуться. В любом случае Грише, как дежурному, следовало сначала посмотреть, а потом уж принимать меры.
Он ступил под своды тоннеля, залитого слабой синевой ультрафиолета. Отсюда было видно, что и вторая дверь – та, что отгораживала вход во флигель, – открыта нараспашку.
С этим уже нужно было разбираться. Хотя бы найти дежурного по флигелю и спросить, почему все открыто. Прошагав несколько десятков метров в тишине, Гриша оказался в подвале флигеля.
Он вновь почувствовал тошнотворный кисловатый запах, сочившийся из зала с металлическими ваннами. Его окружили звуки – булькала вода, шипел воздух в трубках, щелкали реле, гудели дроссели. Но через монотонный оркестр неусыпной автоматики прорывалось что-то еще, непонятное и неуместное здесь. Словно бы где-то скулил заблудившийся голодный щенок. Звук был живой, его не могли производить приборы.
Пройдя узким коридором, Гриша определил, что жалобный плач доносится из-за неплотно закрытой двери за поворотом. Он был здесь всего один раз и не помнил, что это за дверь. А когда толкнул ее – остолбенел.