«Обосрался ты, чувак, по полной программе. Посиди, подумай, пока люди будут разбираться. И не трясись, тебя здесь не найдут».
Ганс остался один под замком, вновь погружаясь в то мерзкое чувство, которое мучило его утром. И поделать с этим он ничего не мог.
В тот же день доверенные лица встретились с Сударевым и виноватыми голосами доложили, что вот, дескать, ходят слухи, что Лука и тот говорящий уродец – одно и то же.
Сударев рассвирепел было, что его отвлекают какими-то идиотскими баснями, но вдруг насторожился. «Надо проверить», – сказал он, и голос прозвучал как команда.
Майор Соляков был во всех отношениях сильным человеком. Он имел не только крепкие мышцы и кости, не менее крепкой была у него и психика. Поэтому он не впал в панику, когда обнаружил в своей личности провал глубиной в несколько месяцев.
В течение двух дней, сидя дома, он пытался сам по частицам воссоздать свое «я» с того момента, как его жена повредила колено на льду. Но цельной картины не получалось, хотя какие-то куски памяти удалось поднять на поверхность.
Пойти к врачам и сознаться, что потерял память, – все равно что расписаться в слабоумии. Особенно при такой должности. Образ юродивого прилипчив. Один раз поведешь себя как идиот, и перестанут доверять.
Майор еще боролся, еще пытался что-то с собой сделать. Но постепенно понимал, что придется сдаться.
Однажды утром он проснулся с твердым намерением выйти на работу и доложить начальнику Управления, что из-за нервного переутомления он должен лечь на обследование в больницу.
Он, как всегда, умылся, позавтракал, сказал что-то сыну, уходящему в школу. Все было так обыкновенно и привычно, однако чувство, что в голове чего-то не хватает, угнетало, нервировало и, наконец, просто оскорбляло.
Вот и здание Управления, вестибюль с гипсовым профилем Дзержинского и цветочной кадушкой, коридоры, двери. Двадцать минут майор просидел на оперативке, не решаясь вставить ни слова. К счастью, его ни разу не подняли. Хотя вспоминали, хвалили за что-то даже.
После совещания он уже собрался было идти к начальнику, но вдруг подумал, что лучше посидеть какое-то время у себя, привести мысли в порядок.
Ему не дали остаться одному. Сначала затрезвонил телефон. Майор выслушал какой-то доклад, невпопад ответил: «Разберусь» – и бросил трубку. Потом зашли двое ребят из оперативного отдела.
– Надо решать, что будем делать с больницей, – сказал один. – Они съезжают. Фактически АО «Золотой родник» уже ликвидировано, и сейчас идет перерегистрация. Мы узнавали в Горуправе, там будет какой-то медицинский центр.
– Что значит «какой-то»?
– «МТК-Ультрамед». Межотраслевая терапевтическая клиника. Персонал на три четверти новый. И как быть? Закрывать оперативное дело или передавать в другую область – туда, где эти люди снова всплывут?
– Пока ничего не надо закрывать! – Майор боялся сейчас предпринимать любые радикальные шаги. И вместе с тем чувствовал – что-то решать придется. Нельзя просто так уйти на больничный, сбросив проблемы на подчиненных.
– Дальше, по поводу изъятых денег. – Оперативник почему-то ухмыльнулся. – Вам доложили, что за история там нарисовалась?
– Нет, – ответил майор. И тут же уточнил:: – Я был на больничном.
– Там задержали одного коммерсанта, фамилия – Толстопятов. Ну, того самого, за которым ходила наружка. Показания у него не очень связные. Объясняет так: случайно узнал, что к соседке ходит некий Луков, вор в законе и казначей. Решил, что у нее же и прячет денежки. И, как ни странно, не ошибся. Действительно, деньги и золото. В общем, получается, мы взяли общак.
– Что за Луков? – Майор очень старался не терять нити разговора. – Вы его проверили?
– Да, все так и есть. Судимостей у него как у кота блох. В городе четыре года, но как рецидивиста Информцентр УВД его не регистрировал. Тоже вот загадка...
– Никакая не загадка, – спокойно ответил майор. – Если он кассир, то совершенно незачем его светить. Вот и устроили ему прописку без регистрации. Откуда он?
– До нас жил в Казахстане. Там действительно на него пухлый материал. Ну, бог с ним. Теперь что касается Толстопятова. Я просто процитирую показания. – Оперативник взял из папки исписанный бланк. – «...Я вошел сначала в прихожую, потом заглянул в комнату. Увидел, что отодвинут ковер и пол сломан, а вокруг лежат деньги. Я забежал в комнату, а после этого на меня напал какой-то зверь. Я думал, собака, но зверь ударил меня, прижал к стене лапами, а потом я услышал его голос. Он сказал: ты вор, и я тебя накажу. После этого я, кажется, потерял сознание. Потом...» Ну, тут он описывает, как группа в квартиру ворвалась...
Майор вдруг почувствовал, как в памяти что-то шевельнулось. Оно, это чувство, было совсем рядом – только протяни руку.
– Там есть описание? – спросил он неожиданно тихим голосом.
– Чего?
– Описание этого зверя... этой собаки.
– Да ну, что он мог описать... Но мы особо про это и не спрашивали, решили, что косит.
– Где он сейчас?
– Пока в ИВС. Психиатр у него был, ничего такого не нашел. А экспертизу, конечно, не делали еще...
Последние слова майор уже не слушал. Он наконец поймал кончик той мысли, которая ускользала от него все последние мгновения. Строчки протокола вдруг словно высветили в его памяти картину – не очень отчетливую, но яркую.
Он увидел и узкий коридор, где он лежал на животе со связанными руками, и чьи-то грязные кроссовки у самого лица. И голос: «Да он фээсбэшник! Пушку не трогайте, они потом весь город за нее перевернут...»
Он, правда, не помнил лиц, только какие-то темные пятна с провалами глаз... Но вот самое главное – мимо проводят странное животное, оно идет на задних лапах, будто обезьяна или медведь. Но это не обезьяна и не медведь...
– Все пока свободны, – сказал Соляков.
– А как же?.. – растерялись оперативники.
– Все вопросы решим чуть позже. Идите.
Через пару минут он был на третьем этаже, в спецбиблиотеке, где молоденькая девушка-прапорщик с озадаченным лицом водила пальцем по страницам журнала.
– Да, – сказала она наконец. – Есть сборник в одном экземпляре. Номерной. Допуск нужен, но у вас-то есть...
– Есть, есть! – поторопил майор.
– Сейчас найду. При мне еще никто ни разу не спрашивал. – Девушка загремела дверцами несгораемых шкафов.
Майор ждал, барабаня пальцами по канцелярской стойке.
– Ну... Вот... – Девушка протянула ему толстую, очень старую папку со стандартным для предвоенных лет оформлением. – Если будете забирать, распишитесь...
Он умчался в свой кабинет, заперся, вырвал шнур телефона из розетки. Все к черту! Чего только нет в архивах госбезопасности, но не поймешь важности этих заскорузлых бумажек, пока не придет его величество Случай.
Папка называлась просто: «Использование патологических дефектов человека в оперативной работе». Она имела небольшое приложение под заголовком «Искусственное продуцирование аномалий развития», но там в основном содержались ссылки на какие-то другие материалы.
Основная часть была куда интереснее. Материал заводился еще в двадцатых годах, и можно было только удивляться, как легко в рабоче-крестьянских комиссарах соединялись народная простота и извращенная жестокость.
Шли многочисленные отчеты. О том, как людей-карликов под видом больных детей пытались использовать для проведения диверсий. Как по больницам собирали уродов и формировали из них особые отряды для запугивания темных, суеверных крестьян и дискредитации авторитета церкви. Как тех же самых уродов держали в подразделениях НКВД в качестве палачей для проведения пыток и психического воздействия на арестованных. Попадались снимки, зарисовки.
Чем свежее была документация, тем больше становился заметен научный подход к теме. Отчеты и садистские рекомендации постепенно иссякли, уступив место описаниям. Вооруженная власть проявляла самый неподдельный интерес к диким людям, пойманным в лесах, к необычным существам, которых время от времени видели в разных концах страны.
Материал был довольно скуден, и его достоверность то и дело вызывала сомнение. Но вот попалось описание человека, который мог несколько десятков минут проводить под водой. На скверной фотографии, правда, мало что можно было различить, однако это уже был документ.
Майор листал папку быстро, не задерживаясь на описаниях того, какие жуткие или, наоборот, феноменальные формы принимает иногда человеческое существо.
И наконец на одной из страниц взгляд его, словно рыболовный крючок, зацепился за изображение. Соляков торжествующе рассмеялся. На прекрасной, отчетливой фотографии он увидел, без всякого сомнения, то самое чудище, которое провели мимо него в коридоре клиники.
Это было похоже на сбывшийся сон. Все, что удалось вспомнить майору, оказалось не бредовыми галлюцинациями, не последствиями чистки памяти. С этой минуты он имел реальный факт, с которым можно работать. Если материал вшит в дело, значит, на него распространяется компетенция ведомства. А стало быть, уже нетрудно обосновать свой интерес к деятельности клиники.
Майор быстро просмотрел описание. Потом стал вчитываться внимательней – было что почитать и чему удивиться. Как оказалось, существо рождено обычной женщиной – учительницей Полиной Захарук, сосланной в 1949 году в лагерь под Мурманск. Две акушерки стали свидетелями того, как чудище вывалилось из ее чрева.
Охрана хотела сжечь новорожденного монстра, однако какие-то биологи из числа заключенных упросили этого не делать. Четыре года уродец рос в собачьей клетке, «враги народа» делились с ним своей пайкой. Научили произносить отдельные слоги, просить есть, пить.
О необычном случае было доложено в Москву, и в лагере уже ждали приезда каких-то ученых. Но они все не ехали и не ехали, а потом лагерь был ликвидирован. Существо исчезло бесследно, осталась только фотография.
Майор перелистнул страницу, и вдруг его взгляд наткнулся на директиву, которую, судя по свежести бумаги, вклеили в дело совсем недавно. Он быстро пробежал глазами текст: «...В случае обнаружения... принять меры к охране... исключить любые контакты... незамедлительно сообщить в официальное представительство фонда «Врачи мира за милосердие»... при возможности обеспечить доставку...»