А для Наташи ничего не изменится. Точно.
Глава 2
Иван недолго ломал голову над вопросом, почему его уволили. Ясно как божий день: Главный прознал про их с Мурашовым левые заработки. И уж тем более ясно, от кого. Иван был не настолько наивен, чтобы после визита Лео не ждать неприятностей; при ее-то чудесном характере? Дождался. Что же, он не маленький, с самого начала знал, в какую игру ввязывается. Кстати, из-за нее же, предательницы Лео; очень хотелось денег на новую жизнь. Точнее, хотелось новой жизни, а на нее требовались деньги. Эх, подсмотреть бы тогда где-нибудь в волшебном блюдечке, чем все обернется! Он бы, конечно, действовал иначе, но, увы, фарш невозможно провернуть назад…
По тем временам ситуация виделась совсем в другом свете.
Он как сейчас помнил их с Лео разговоры, ведь прежде чем подкатить с «пикантным» предложением к Мурашову, Иван обсуждал это с ней, и не раз. В принципе, хотел, чтобы отсоветовала. Но Лео, наоборот, убеждала: никакое тут не преступление, не воровство.
— Ваш Главный на вас давно миллиардером стал, причем не рублевым, — возмущалась. — Собственную старость обеспечить не забыл. А у тебя, случись чего, подкожных запасов ноль. Ты, между прочим, сидишь на его должности и задницу его от государства прикрываешь, работаешь за него — он, блин, небось, и не помнит, как это делается, знай себе купоны стрижет! Но тебе проценты почему-то выдаются как большой подарок. От щедрот.
— Ну, монастырь-то его, — примирительно улыбался Иван. — Соответственно и устав тоже.
— Пусть засунет свой устав в одно место, — отмахивалась Лео. — Я тебя не прошу общие порядки менять. Ты о себе позаботься, и хватит. И уж обо мне, кстати. А то на что кушать будем? Ты ж свою тунеядку по гроб жизни содержать вознамерился!
— Она моя жена, мать моего ребенка. — Здесь Иван был неколебим, и это до чертиков бесило Лео. Про «мать» она слышать спокойно не могла; обязательно передразнивала противным голосом: «Перемать переребенка».
— И вообще: жена! Бывшая, не забыл? Вы разошлись! И про ребенка молчи: не ребенок, а лоб здоровущий, самому сто лет работать пора!
— Закончит институт и будет работать, — в сотый раз отвечал Иван, втайне изумляясь: откуда у него эти мерзкие, долдонистые интонации? — Но учти, помогать им я буду всегда. Предупреждаю заранее.
— Даже если они сами зарабатывать начнут? Даже если Тата снова замуж выйдет? — вопила Лео.
— Что это меняет? — холодно вопрошал Иван. Он тщательно скрывал, что мысль о новом Татином замужестве для него точно нож вострый: как это, его семья, и вдруг перестанет в нем нуждаться? Считать семьей Лео он так и не научился. — В жизни всегда много проблем. В любом случае можно дарить подарки. Что я, не имею права? Хотя бы сыну.
— Повезло лоботрясу, — ворчала Лео, но и это использовала как аргумент: — Но тогда по-любому нужен дополнительный доход. Чтобы и нам с тобой при всех делах с голоду не подохнуть.
Иван неохотно кивал, чесал в затылке. А потом решился — была не была! — и поговорил с Мурашовым, благо, знали они друг друга давно и тесно сработались с тех пор как Иван директорствовал.
После разговора он вздохнул с облегчением: зря боялся. Мурашов не только не осудил его, но признался, что сам уже некоторое время подумывает о чем-то подобном. Дело к пенсии, накоплений шиш, а начальство давно при виллах в Италии.
План они разработали следующий: при оформлении заказов на программистские работы для своей организации Мурашов часть этих работ проводит по фиктивному договору через третью фирму, принадлежащую университетскому сокурснику Ивана — чьим согласием Иван заранее заручился. Фактически же данные работы в рамках общей задачи выполняют программисты Ивана, и тогда деньги, выделенные конторой Мурашова под якобы самостоятельный проект, Мурашов, Иван и его сокурсник смогут по-братски распиливать на троих.
Так и повелось. Схема работала; ни у кого из вышестоящих не возникало никаких вопросов. Лишь однажды Иван, договариваясь с Главным об увеличении процентных выплат для своего «подельщика» — на чем реально настаивал мурашовский директор, — почувствовал, что у Главного зародились подозрения: не сговор ли у них с Мурашовым. Пару месяцев он боялся, что Главный, пытаясь разоблачить мнимое мошенничество, раскроет истинное, но этого не случилось, и Иван успокоился — настолько, что, выражаясь его собственными словами, скоррумпировал еще троих клиентов. Человек жаден, аппетиты растут… Жаль, не успел он разлакомиться, как кормушка, спасибо Лео, с грохотом накрылась медным тазом.
Ему донесли, что его бывшая подруга захаживает на работу к Протопопову. Иван про себя иронично хмыкнул: «И почему я не удивляюсь?». После пропажи ежедневника — и его внезапной реинкарнации в совершенно неудобоваримом месте, — только идиот не догадался бы, чьих это рук дело. Ничего инкриминирующего среди записей не было, но в изобретательности и коварстве Лео сомневаться не приходилось, оставалось лишь гадать, какую форму примет месть.
Что ж, снимаем шляпу — мучиться в неведении почти не пришлось. Ладно, бог ей судья. А на Протопопова злиться и вовсе грех: это ж как человек терзался завистью и ревностью! И Тата здесь не при чем, разве что слегка, довеском. Нет, тут амбиции, гордыня, желание непременно показать: царь горы — я! Если кто не в курсе. Но почему Протопопов видит в нем соперника? Загадка. Работы на фирме невпроворот, всем бы хватило. Впрочем, с больного человека какой спрос. Надо надеяться, теперь успокоится — при условии, что еще хоть на что-то годен.
Себе Иван цену знал и не сомневался: с работой все утрясется. Его уже пригласили в несколько хороших мест, но он пока размышлял и главным образом вот над чем: не открыть ли собственное дело? Идея и раньше мелькала, а тут вроде сам бог велел, да и возраст… если не сейчас, поздно будет. Возможно, удастся переманить часть клиентов, предложив условия повыгодней… Смешно, что как раз насчет Мурашова он не уверен. Согласится ли тот работать с ним дальше, при его-то заморочках? В особенности по поводу землячества с Протопоповым: от корней, видите ли, нельзя отрываться. И еще любимая фишка: «Если б не тот договор с вашей фирмой, у меня в Москве вообще ничего бы не вышло».
Бредятина.
«Он ведь нашу контору талисманом своего успеха считает», — подумал Иван и тут же поправился: — «Больше уже не нашу, не мою… Но неважно, тоже мне талисман… К несчастью, рассудок перед верой бессилен. Хотя… За последние годы Мурашова и со мной многое связало, попробовать стоит. Вдруг получится? Утру нос Главному: из всех сибирских контактов мурашовская организация самая солидная».
Не унывай, подбодрил себя Иван. Выплывем.
И Туська уже приехала… В смысле личной жизни Иван придавал своему увольнению глубоко мистическое значение. Он понимал, что идет по стопам суеверного Мурашова, но все-таки, если от печки — что привело к разрыву с Татой? Его работа. Если б не она, он не познакомился бы с Лео, верно? Ну вот. А теперь Лео и контора в прошлом, можно переписывать судьбу с чистого листа. Авось Тата снизойдет подумать о восстановлении семьи, и тут неприятности окажутся ему на руку. «Она его за муки полюбила» и т. д. С Майком у нее не получилось, что ей терять? Америку? Да пусть катается туда сколько хочет или сколько издательские дела потребуют, он камнем под ноги бросаться не собирается.
Иван так ясно видел их будущее, правильное, разумное, счастливое, что ему не терпелось поскорей усадить перед собой Тату и все-все обстоятельно ей расписать.
Выслушав его, она не сможет не согласится, вернется.
И тогда… из тлена встанут розы, прилетят грачи и жизнь наладится.
Андрей Царёв смотрел в зеркало, любовно поглаживал густые пшеничные усы и вяло размышлял о том, что, кажется, сделал глупость. Жаль, прошли времена, когда еще не все совершалось по мановению его руки, но зато от принятых решений что-то всерьез зависело… А сейчас, что ни вытворяй, самому разориться не удастся, а на судьбу холдинга, им же созданного, ему, по большому счету, давно плевать. Выстоит — хорошо, не выстоит — туда и дорога, появится стимул заняться чем-то новым. Теперь уже не в этой стране.
Как же сотрудники, спросит кто-то. Люди, которые останутся без работы?
О людях, насколько он их изучил, Андрей был невысокого мнения. Трусливые холуи, лентяи, иждивенцы, все дружно, скопом, за редкими — редчайшими! — исключениями. И никому из этих баранов никогда еще не вредила встряска.
Без встряски он и сам, наверное, не стал бы человеком. Он учился на четвертом курсе, когда отец ушел из семьи — дружной, благополучной семьи, где двое сыновей ни в чем не знали отказа. Отец заколачивал деньги на подготовке к поступлению в институт, вероятно, «помогая» сдавать экзамены (об этом детям, естественно, не докладывали), и радостно нес в дом каждую копейку до тех пор, пока не втрескался в великовозрастную, двадцати двух лет, абитуриентку.
Через три ужасных месяца — хуже, казалось, не бывает, — у матери обнаружили рак груди. Тогда начался настоящий кошмар.
Андрею, как старшему — Гришке по тем временам еще не исполнилось шестнадцати, — поневоле пришлось взять на себя все, и в том числе встречу с отцом, с которым мать запретила видеться и уж подавно сообщать о ее болезни. Андрей по собственной воле созвонился с ним и настоял на свидании, выкроив время между поездками в онкоцентр. Думал, может, вернется, раз такое дело. Наивняк. Отец явился со скорбным лицом, под конвоем подруги. И, как запрограммированный, твердил:
— Люсеньке от моего вида будет только тяжелее. Стресс. Поэтому навещать ее считаю неправильным, боюсь навредить. А деньгами и прочим, разумеется, помогу. Звони мне в любое время.
Фифа держала его под руку, постно кивала. Андрей изнывал от ненависти к ней, в частности потому, что и на него, молодого козла, действовала ее прущая изо всех щелей сексуальность, и в ту минуту поклялся себе никогда — никогда-никогда-никогда! — не обращаться к отцу за помощью. И сдержал обещание, хотя пришлось несладко. Ой как несладко. Но он успевал и учиться, и сидеть с матерью в больнице, и ухаживать за ней дома, и ночами подрабатывать грузчиком. Хорошо, советская медицина много денег не требовала. Гришке тоже досталось по полной программе, но ничего, пошло на пользу. Никаких подростковых фортелей.