д, имеющий славную цель, бесславно завершился…
— Что тебе говорит имя Малкольм Стурм, паладин? — сверкнул глазами Джан, вырвав Ильдиара из задумчивости и далеких воспоминаний.
— Сэр Стурм — один из лучших представителей ордена Златоокого Льва. Но из-за козней его недругов он был изгнан из Ронстрада. Оклеветанный и униженный, он покинул свой дом, и падальщики поживились его наследством.
— Сэр Малкольм Стурм, — вставил Джан, — со своими близкими и соратниками прошел по пустыне до Агаррон-Сара, далекого оазиса в сердце песков. Там он построил замок и назвал его Аскалот, на шпилях Аскалота он вывесил знамя Ронстрада. Лилии цветут и лев скалится над пустыней со шпилей замка в Агаррон-Саре.
— Не может быть… — пораженно проворил паладин. — Но откуда ты об этом знаешь?
— Сэр Малкольм Стурм — мой отец… Приемный. Я сам сирота из рода геричей, асары не признают нас за равных, они угнетают и презирают нас — мы для них лишь товар. Меня и моих родителей увели в рабство, когда я был совсем маленьким. Сэр Малкольм выкупил меня, мне тогда и пяти лет не было. Он заботился обо мне, держал при себе, защищал. Я стал для него сыном. Он обучил меня искусству мечника, управлению боевым конем и обращению с тяжелым копьем. Он учил меня грамоте, стихосложению и религии, наставлял по рыцарскому кодексу Ронстрада. И в семнадцать лет посвятил в рыцари, наделив именем сэра Джана Ферах-Рауда, что значит «Грифон Пустыни»…
Граф де Нот слушал удивительный рассказ, не перебивая и не задавая вопросов, хоть их было немало. Джан продолжал:
— Мой отец получал вести из Ронстрада. Каждую вторую луну к нам прилетал грифоний всадник с новостями и посланиями с родины моего отца. Он узнал, что молодой магистр ордена Священного Пламени собирает поход, призванный найти и вернуть его в Ронстрад. Он поехал навстречу, я был с ним. Когда мы добрались до Карим-Н'адар, Колодца Песчаных Бурь, места, где вы бились с орками, то увидели лишь гниющие под палящим солнцем трупы зеленокожих, даже грифы там не летали, боясь отравиться подобной снедью. Кровавое поле боя, заваленное трупами и заметаемое песком, — да, тогда меня это сильно впечатлило и напугало. Сейчас, когда я видел кое-что и похуже, те страшные воспоминания уже померкли.
— Почему вы не догнали нас?
— Бергары, — сказал Джан. — Дети Тьмы. Они атаковали нас, и мы отступили. Так ведь говорят важные ронстрадские рыцари, когда бегут с поля боя, сверкая пятками, — отступили? — (Ильдиар утвердительно кивнул). — После возвращения в Аскалот отец долго раздумывал, все порывался собрать караван в Ронстрад. Но этому не суждено было сбыться. Он сказал мне, что за годы, проведенные в Агаррон-Саре, сильно привязался к пустыне и просто не сможет ее оставить. Тогда он написал тебе благодарственное послание, в котором попытался все объяснить и которое ты, судя по всему, так и не получил… Сэр Малкольм был тебе невероятно признателен. Отец собирал все слухи, все новости о твоих приключениях и радовался каждому твоему подвигу. Отец научил меня, что Ильдиар де Нот, великий магистр ордена Священного Пламени, — самый благочестивый и достойный рыцарь. Что он друг. И даже не зная тебя, я все эти годы считал тебя и своим другом.
— Но как так вышло, что ты оказался здесь? — спросил Ильдиар. — Сэр Малкольм не позволил бы своему сыну и мгновения оставаться в рабстве и…
— Сэр Малкольм мертв.
Ильдиар опустил голову и нахмурился. Он был рад услышать, что человек, чья судьба тревожила его долгие годы, не сгинул после несправедливого изгнания, что он начал новую жизнь и свыкся с ней, и известие о его смерти огорчило его.
— Как это произошло? — глухо спросил граф де Нот.
— Убил кто-то из слуг, — печально проговорил Джан. — Я так и не докопался до истины. Заговоры и интриги — не по моей части. Племянник сэра Малкольма, сэр Николас, выгнал меня как собаку и лишь посмеялся надо мной, когда я вызвал его на поединок.
— Давно это было?
— Около четырех лет назад.
— Но как ты оказался здесь? Как стал рабом?
— Это произошло через два дня после моего изгнания из Аскалота. Ловцы удачи. Четверо. После той стычки — трое. — Джан недобро усмехнулся. — Связали меня и притащили в Ан-Хар, в этот самый застенок. И с тех самых пор я здесь.
— Неужели тебя никто не купил за все это время?
— Нет. — Джан обвел пристальным и подозрительным взглядом стены, будто к чему-то прислушиваясь. Отдельного его внимания удостоилась противоположная от входа стена, под которой никого не было. Она была сложена из рыхлого плесневелого ракушечника, трещины в котором походили на вязь букв. Издали создавалось впечатление, будто стена действительно вся исписана. Глаза Джана, когда он посмотрел на нее, словно опустели, и в них не осталось ничего, кроме дымчатой тьмы. Ильдиару это все весьма не понравилось, но герич тут же пришел в себя и продолжил:
— У меня здесь особая роль. Я слежу за порядком среди рабов. Хозяин невольничьего рынка Наскардин-Ан-Гаум весьма разумно подумал, что ему нужен человек, который будет следить, чтобы его товар не передушил сам себя еще в застенке в ожидании продажи. Поэтому я здесь до самой смерти.
— И ты не пробовал бежать?
— Нет, я слишком часто видел тех, кто рисковал… Их отрубленные головы насажены на пики близ речного порта, места, куда им дальше всего удавалось убежать. И это далеко не худшая участь. — Короткий взгляд на стену-с-надписями. — Да и потом… мне ведь некуда бежать, дома у меня больше нет.
— А я был послан сюда, чтобы заключить с султаном договор, — гневно сжал зубы Ильдиар. — Работорговля и ни крохи чести!
— Султан здесь ни при чем. Это все закон пустыни, если можно так выразиться. Если ты не можешь защитить свою жизнь, тогда служи тому, кто может ее у тебя отнять. Вот так-то…
В этот момент зазвенели цепи, двери распахнулись, и двое крепких стражников втолкнули в застенок еще одного раба, какого-то карлика-уродца. Тот, пересчитав все ступени согбенной спиной, упал вниз и захрипел где-то на полу.
— Эй, Джан, это ты там с огнем балуешь? — Один из стражников заглянул вниз, зажимая нос от вони, стоящей в застенке.
— А кто же еще?
— Ну, тогда ладно.
Дверь закрылась, снова послышалось звяканье цепи.
— Быстро, давай помогай, паладин!
Джан вскочил со своего места и бросился к карлику. Ильдиар, ничего не понимая, поспешил за ним.
Герич облокотил нового раба себе на плечо (при этом ноги новенького оторвались от пола); с другой стороны его взял Ильдиар. Они донесли тяжеленного, как мешок камней, карлика до места Джана и уложили его на лавку.
— Ты как, Хвали? — участливо поинтересовался приемный сын сэра Стурма.
Ильдиар понял, что этот раб уже был здесь, просто его куда-то выводили.
— Да как обычно, — прохрипел гном (это был вовсе не карлик, а самый что ни на есть Дор-Тегли, представитель подгорного племени). — А это кто?
— Свежее мясо, чужеземный паладин.
— Понятно.
Гном поднял голову, и только теперь рыцарь понял, что борода у него почти полностью выдрана — из подбородка и щек торчали лишь жалкие ошметки. И кто посмел нанести подобное оскорбление Подгорному? Скорее всего, наглец уже мертв и весьма счастлив по этому поводу. Могучий торс гнома был обнажен, а руки скованы огромными крепкими кандалами, да такими, что самого Ильдиара, наверное, можно было оковать ими вокруг пояса. Большинства зубов не доставало, лицо превратилось в одну сплошную рану. К слову, поэтому его никто и не покупал — слишком «нетоварный» был у него вид, да к тому же — как удержать гнома? Ему же только дай малейший повод — сбежит, да еще и перережет всех в доме нового хозяина. Никто не желал отдавать за него целых двадцать динаров, цену, сниженную вчетверо — небывалое дело! — и это всего лишь за три дня торгов. Богатые покупатели просто проходили мимо, и когда его выставляли на смотр, все кривили губы и забрасывали добропорядочных купцов гнилыми апельсинами, требуя показать следующий «товар». «Добропорядочные купцы» в свою очередь вымещали всю злость на бедняге, а тому хоть бы хны — для гордеца было лучше отправиться на дно реки Дель-аб с перерезанным горлом, нежели до скончания дней прислуживать какому-нибудь богатому асару.
— Кому тебя хотели продать на этот раз?
— О, эта история заслуживает отдельной саги горестей и несчастий! — Покряхтев, гном принял сидячее положение. — Сам Алон-Ан-Салем хотел меня купить для своих копей в Аберджи. Запомни, долговязый, — гном поглядел на Ильдиара и назидательно поднял пухлый палец, — лучше сгинуть в пустыне, чем Аберджи. Это золотые прииски, принадлежащие великому визирю, и поговаривают, что добывает он там не только золото, а еще нечто такое, что прожигает людей и гномов изнутри. Хотел, видите ли, чтобы я, Хвали Гребин, сын Сири из Ахана, сгинул в черных недрах его шакальей норы! Я плюнул этой твари под ноги! Запомни, долговязый, лучше пойти на обед морским коням у берегов Эгины, чем Аберджи! Чешется что-то… — Гном потер иссеченную в кровь спину — от подобных ран граф де Нот, уже, наверное, распростился бы с миром живых, но у дородного гнома все только «чесалось». Судя по всему, били его здесь часто…
— Запомню, — сказал Ильдиар, втайне надеясь, что у Сахида несколько иные планы, чем продавать его великому визирю.
— Ну что, будем знакомы? Меня звать Хвали, сын Сири из Ахана, а ты кто у нас будешь?
— Ильдиар де Нот, к вашим услугам.
— Ильдиар? Белый Рыцарь и граф из Ронстрада? Безумный человечишка, постучавшийся в двери Великого Тинга Ахана? Ну и наделал же ты шуму тогда! Кто бы мог подумать, что такой самодовольный и наглый долговязый, который не побоялся к нам сунуться, сунется также и на невольничий рынок в этой желтой стране! Джан, к слову, мне уже все уши прожужжал: «Ильдиар де Нот скоро заглянет в гости!», «Ильдиар де Нот просто не сможет заблудиться!» Так и вышло! Ну что ж — чему удивляться: пути всех рабов приводят в Ан-Хар… рано или поздно…