Вереница рабов тянулась между рукотворными барханами из колотой серы. Дышать было тяжело — даже через повязки, но отнюдь не вонь грозила столкнуть людей в роковой ужас беспамятства. Прямо над их головами, скрежеща и скрипя, работали огромные рудорубки, и мертвецы ползали по ним, будто мухи по оставленному на тарелке куску рахат-лукума.
Ильдиар шел первым, стараясь ступать как можно тише. Сзади топал Хвали, который громыхал буквально всем своим существом: его железный желудок ржаво урчал, его каменное сердце стучало по костям ребер, а железные шестерни в голове скрежетали от натуги. Разумеется, гном не стал вдруг каким-то механическим чудовищем, просто так его сейчас воспринимал раздраженный Ильдиар — ему все время казалось, что именно гном их вот-вот выдаст, и тогда мертвецы повернут к беглым каторжникам свои иссохшие головы, оставят свою работу и ринутся с машин вниз.
Но пока что никто их не замечал, и рабы почти беспрепятственно добрались до дальней стены подземного зала. Ильдиар остановился у темнеющего прохода, заглянул внутрь, после чего встал сбоку от него и проконтролировал, чтобы пещеру рудорубок покинули все его спутники. Зашел в узкий тоннель он последним.
— Ты держишься? — спросил паладин, поравнявшись с бергаром.
— Им меня не закусать, маленький белокожий человек, — хохотнул великан, но было видно, что ему весьма больно, и лишь гордость не позволяет кряхтеть и морщиться.
Бергар кое-как перетянул бок, но походка его отяжелела, движения стали более скованными, а не сползающая с губ улыбка теперь скорее напоминала застывшую гримасу. И даже при всем этом он был не самым медлительным в процессии.
Джинн постоянно отставал. После гибели стеклянного человека, он вроде бы пришел в себя, но своих странностей не оставил. Объяснять перемену собственного недавнего состояния он наотрез отказался, но Ильдиару было достаточно того, что он снова стал собой — тем живеньким мельтешащим старичком, каким предстал новоявленным каторжникам в выработке. Сейчас Ражадрим Синх-Аль-Малики исследовал тоннель, в котором оказались беглецы, буквально своим внюхливым носом. Ильдиар не слишком понимал, что на уме у сильномогучего волшебного духа: быть может, он просто-напросто высматривал новых стеклянных людей.
Тоннель не был таким уж длинным. И как и в первый раз, каторжников остановил звук…
Шипение. Беглые рабы первым делом услышали шипение, издаваемое будто сотнями змей, а еще гул огня. Даже не покидая прохода, Ильдиар узнал этот гул — подобный звук могло издавать лишь плененное за печными заслонками пламя топок. Гном кивнул, словно соглашаясь с его мыслями.
Призвав спутников соблюдать осторожность, паладин двинулся дальше в тоннель. Не прошло и пяти минут, как в подземелье появился свет. Синий, болезненный и исключительно неприродный свет накатывался на пол и стены, будто приливные волны. Словно где-то там, в подземелье, кто-то либо разбивал чародейские фонари, либо раз за разом зажигал все новые.
Ильдиар собирался было снова отправиться на разведку, но прочие наотрез отказались оставаться в тоннеле, поэтому к выходу подошли все вместе.
Это был очередной подземный зал — на этот раз меньший по размерам, чем зал рудорубок, но от этого легче не становилось.
Будто червивые норы, зияли чернотой сотни проходов, этажами пробитые в стенах. К ним подобраться не представлялось возможным — только если ты не умеешь летать, или… ползать по отвесной стене.
В центре подземелья возвышались несколько печей, выстроенных из багрового кирпича. Они высились одна за другой и соединялись в некое единое целое, топорщащееся дымоходами и обвитое каменными желобами, по которым тек плавленый металл. Стеклянные трубы соединяли перегонные кубы. По ним перетекали жидкости, не имеющие ничего общего с жидкостями природными — они едва заметно болезненно мерцали. Но удивительнее всего были тонкие металлические нити, ведущие из-под сводов подземелья к этим конструкциям. Раз за разом по ним изламывающимися и трещащими жгутами проходили молнии. Они били в поддоны, наполненные серебристым песком, плавя и корежа его.
Все это одновременно походило и на кузни, и на ткацкие станки, и на колдовские лаборатории. «Как будто сплелись воздух, вода, земля и огонь», — тут же вспомнились северному графу слова джинна.
Даже исключительно невежественный, по меркам магических наук, Ильдиар сразу же понял, что ему открылось. Атаноры — алхимические печи. Механизмы Великого Делания. Ильдиар не понимал эту науку: алхимия для него была всего лишь тем, как кто-то упорно пытается превратить низший металл в благородный, либо изобрести эликсир бессмертия. Но даже он понял, что прямо на его глазах происходило нечто совсем иное.
Плавильные печи, облизывающиеся языками багрового пламени, на подвижном механизме выпускали из своих недр тигли, и в них был отнюдь не жидкий металл. Рядом с топками стояли чудны́е древовидные механизмы, и подобно паукам, своими суставчатыми лапами они подбирали из тиглей и наматывали на катушки плавленые вязкие нити.
— Стекло… — только и прошептал Ражадрим Синх. Его всего трясло. Голос стал напоминать хруст льда в серебряном кубке.
— Что с тобой, Ражад? — взволнованно прошептал Ильдиар. — Что такое?
— Стекло… Я ненавижу стекло…
— Но почему? — недоуменно спросил гном.
— Он вам не скажет, — ответил за джинна Аэрха. — Все они боятся стекла. А могучие колдуны знают об этом, именно поэтому их сажают в стеклянные бутылки.
— Но ведь джинн Амумали был пленен в медной лампаде! Об этом все знают…
— Вероятно, со стеклянным напылением, — важно предположил Хвали.
— Сейчас не время для подобных разговоров, — призвал спутников к голосу разума Ильдиар. — Нам нужно выбираться отсюда.
— Что ж, — сказал гном. — Вероятно, нам может помешать только он.
У печей мельтешил один-единственный человек. Судя по всему, мертвым, в отличие от каторжников из зала рудорубок, он не был. Он кутался в длинные свободные одежды непроглядного черного цвета, на его голове высился такой же тюрбан.
— Я слышал о нем… — пробасил Аэрха. — Все в Аберджи знают имя Усмар Марага, червя-алхимика.
— Червя?
— Говорят, что он — не человек, и Обезьяний Шейх заключил с ним какую-то гадостную сделку.
То, что Усмар Мараг делал, вызывало трепет. И еще омерзение. Используя нечто, походящее на грязь, он обмазывал мертвеца-герича — полностью, не оставляя пустых мест. Закончив, он вонзил в его рот полый металлический штырь — наподобие швейной иглы, и запустил через него плавленое стекло. Спустя какое-то время он выдернул штырь, замазал проплешину и закатил подготовленного покойника в печь. Затворив заслонку, алхимик какое-то время выждал, после чего передвинул рычаг, и на подвижном механизме внутри горна мертвец переехал в соседнюю печь. Здесь из различных алхимических сосудов в топку залились зелья различных оттенков зеленого, после чего мертвец отправился в третий горн, видимо, на дожарку.
Ильдиар глядел на все это не в силах сдержать отвращение — весь процесс походил на готовку какого-то блюда, в то время как огонь облизывал совсем недавно живого, дышащего и способного испытывать чувства человека.
Когда заслонка последней печи отворилась, а мертвец выкатился наружу, алхимик взял с одного из стоящих рядом с атанором столов инструменты и принялся осторожно отбивать и откалывать запеченную глиняную корку. Отломанные куски падали на землю один за другим, обнажая сверкающую в отсветах от багрового пламени и синих молний стеклянную плоть.
Ражадрим Синх-Аль-Малики издал тоненький писк, словно мышь, застрявшая в щели под дверью. На недоуменные взгляды спутников он лишь ткнул рукой в сторону боковой стены.
Там стояли десятки, сотни уже готовых стеклянных людей. Пока что они были все безжизненны: пламя горнов плясало на их опущенных долу головах, руки их безвольно висели по бокам. Видимо, Великое Деланье, сиречь, алхимия, еще не дошла до стадии их пробуждения.
— Где? Где выход? — взволнованно прошептал Ильдиар, и снова пораженный джинн не ответил словами — лишь ткнул в сторону одной из нор неподалеку от алхимической печи.
Лишь увидев это, каторжники возбужденно заголосили и рванули с места в указанном направлении. Судя по всему, они не боялись какого-то одного, с виду, жалкого и неказистого человека. К тому же, у них были захваченные в зале Дневной Нормы сабли и ятаганы. Словно псы, почуявшие запах кости, они ринулись, стоило слабому сквознячку донести до них запах свободы. Но вместо этого они бежали навстречу своей смерти.
— Стойте! — закричал, пытаясь их остановить, Ильдиар, но было поздно, алхимик обернулся на топот и крики.
Стремительно — Ильдиар даже не различил, как он это сделал — паладину показалось, что он переполз по-змеиному — Усмар Мараг оказался на пути беглецов. Вместо рук у него оказались длинные извивающиеся щупальца. Обхватив ими одного раба за горло, а другого за пояс, Усмар Мараг принялся шипеть. Прочие каторжники, счастливые, что алхимик занят их собратьями, обогнули печь и скрылись в проходе.
А те, кого Усмар Мараг изловил, визжали и бились в его удушливой хватке. Ильдиар решил было, что тот сейчас просто раздавит бедолаг, но алхимик-червь был слишком изворотливой гадиной для подобного «скучного» исхода.
На глазах у пораженных беглецов один несчастный каторжник, обвитый щупальцем, начал стремительно стареть, а другой, наоборот, молодеть. Первый за какие-то мгновения покрывался морщинами и будто съеживался, усыхал, в то время как кожа другого разглаживалась и светлела. Всего за полминуты в щупальцах Усмар Марага оказались дико орущие старик и младенец, но на этом пытка не прекратилась — старение и омоложение продолжились. Еще спустя несколько секунд старик обратился в прах, а младенец, сперва превратившись в плод, раньше времени извлеченный из чрева матери, уменьшился до размеров горошины, после чего и вовсе исчез, словно его никогда и не бывало.