Ловец удачи никогда не полагался на неизвестность. Он был силен волей, крепок разумом, хитер, словно паук-птицеед, прикидывающийся мертвым, чтобы наброситься на свою жертву, подлетевшую слишком близко. Он не будет сломя голову бросаться из своей клетки, стоит лишь дверце слегка приоткрыться, направляясь в пасть того, кто за ней притаился, — он выждет, он как следует все взвесит.
Асар присел, скрестив ноги, напротив приоткрытой решетки, за которой была кромешная темнота, и задумался. В его голове начали расплетаться запутанные узлы из причин и следствий, шагов ложных и путей явных, мнительной подозрительности и предположений о возможности — его учителя могли бы им гордиться. Он поступил, как истинный мудрец, но даже предположить не мог, что его разум вскоре будет обманут, а сила воли и хладнокровие будут побеждены самым подлым из всех врагов. И враг этот отнюдь не скрывается за дверью его темницы, и даже не висит, прикованный, за спиной. Враг этот коварен и голоден, злобен и ненасытен. И имя этого врага — любопытство.
…Алый дворец великого визиря был выстроен полвека назад из особого сорта красного мрамора на отвесном склоне высокой скалы, носящей название Пик Неграйна. Он по праву считался неприступным. Высокие башни с изразцовыми купольными крышами, галереи на стенах, могучие, укрепленные как металлом, так и чарами ворота. Дворец напоминал ограненный остроконечный рубин, вырастающий из хребта Красных гор, будто еще один из позвонков гигантского распростертого зверя. Всего однажды пустынные племена осаждали его, но, простояв под его стенами долгие сорок пять дней, отступили ни с чем. Случилось это во времена Скупой войны, положившей конец притязаниям халифата Р» Абардин на раскиданные вокруг Аберджи немногочисленные оазисы асаров. Та война, случившаяся почти три десятка лет назад, получила название Скупой, потому как поводом для нее послужила нечестная сделка, заключенная между Черным Калифом Р» Абардина и знатным шейхом из Ан-Хара, зятем самого султана. Согласно договору купцы Ан-Хара обязались снабжать водой и фруктами несколько западных городов халифата в период засухи. Но по прибытии первого же каравана выяснилось, что бурдюки наполнены гнилой водой, а тюки — испорченными финиками, годными лишь на корм скоту. Черный Калиф, лично встретивший караван, счел подлог смертельным оскорблением и заявил, что халифат сам заберет себе все, что ему причитается, а именно плодородные водоносные оазисы. Война продлилась шесть кровавых лет, купцы Ан-Хара понесли колоссальные убытки от налетов стремительной конницы калифа Несера Герема-Айшани, но и халифат потерпел ряд чувствительных поражений — хитрые анхарцы умудрились столкнуть войска Черного Калифа с дикими племенами бергаров, да и гвардия султана прекрасно показала себя в деле. Алон-Ан-Салем в те годы частенько пребывал в своей резиденции в Аберджи, денно и нощно, как утверждалось, ведя магические поединки с черными колдунами калифа Несера. Тогда же Алый дворец укрепили, возведя дополнительные укрытия на стенах, и усилили самым смертоносным машинным вооружением — гигантскими баллистами и ужасными в своей эффективности катапультами, метающими во врагов бочки с гремучим огнем. Численность гарнизона дворца в военное время доходила до трех сотен воинов, а в мирное составляла не меньше полутора. При этом изрядную часть этих стражников составляли Необоримые, лучшие из воинов, каждый из которых в одиночку способен противостоять нескольким врагам…
Летающий ковер приземлился на плоской крыше одной из башен дворца, причем ему удалось это проделать незаметно — постарался Ражадрим Синх. Трое людей и один гном, не теряя времени, спустились на раскаленную каменную кладку верхней площадки. Буквально в паре шагов, под растянутым на столбах красным навесом, на кошмах сидели воины, опустив загорелые кисти рук в башенный арык, узкую водную канавку, протекающую по всем дозорным путям. Джинн принялся расхаживать рядом, демонстративно вышагивая перед лениво играющими в «обезьян» стражниками, заглядывая в их крошечных пальчиковых обезьян и пытаясь понять, кто ведет в счете. Воины в упор не замечали ни его, ни прочих незваных гостей.
— Когда муравей заполз в ухо эмиру Келери, — начал разглагольствовать джинн, — он не слышал даже собственного крика, и так маленькое насекомое разрушило огромную страну, на восстановление которой потребовались десятилетия, — волшебный дух уже привык к роли руководителя всей авантюры, и, похоже, ему это нравилось, — так и мы заползем в самое нутро к магу Салему и посмотрим, как рушатся его минареты. Он еще пожалеет о том, что посмел недооценивать такого великолепного джинна, как Ражадрим Синх-Аль-Ма…
Поняв вдруг, что говорит лишнее, волшебный дух мгновенно замолк и раздраженно потупился. Он проговорился, и общий смысл его признания понять не составляло труда. Лишь Хвали едва слышно уточнил суть у Аэрхи.
Бергар шепотом ответил:
— Обезьяний Шейх посчитал Ражада настолько бессмысленным джинном (он не подходил даже для его магических экспериментов), что отправил его как простого каторжника в шахты — неслыханное оскорбление для моего друга, а еще… — Взгляд Рожденного в Полдень наткнулся на два полыхающих глаза и курносый нос, упирающиеся почти что в самое его лицо. Черты джинна исказились от злости, из-под его плотно сжатых губ поползли тонкие струйки пара.
— Договаривай, черная обезьяна, что же ты… — процедил Ражадрим Синх.
— Гхм, — кашлянул Ильдиар, перенимая на себя внимание обидчивого и крайне ранимого джинна. — Почтенный Ражад, если не ошибаюсь, у тебя был план. Муравьи и минареты…
— План, да. — Сколь обидчив был джинн, в равной степени он был и отходчив. — И хоть маг Салем, да подавится он своими ящерицами, и могучий чародей, укравший свое чародейство у еще более могучего чародея, но он все же не сможет быстро понять, куда конкретно ему стоит направить удар своих магических сил, если весь его халат облепят слепни…
— Без сравнений, — рявкнул Аэрха, улыбаясь. Улыбка вообще не сходила с лица великана-бергара — казалось, что и родился на свет он, не плача, как прочие люди, а насмехаясь над ним, этим самым светом.
— Вы, о почтеннейшие, вчетвером спускаетесь внутрь дворца, — оскорбленный запретом на велеречивость, промямлил джинн, — находите там стражу и устраиваете бедлам. Лучше разделиться — так будет больше шума. В общем, делайте все, о просторечивейшие из нелюбителей высокого слога, что сочтете нужным, лишь бы гремело громче, чтобы…
— Чтобы вам было легче освободить из гарема визиря нашу спутницу, — подхватил Джан, усмехаясь.
— Чтобы мне было легче ос… Что? — спохватился джинн. — Нет, для великолепных джиннов нет преград! Особенно на пути в залы гаремов.
— Там, должно быть, полно стражи, — нас просто перебьют, — возразил гном, — глупый план.
— Вовсе и не много, — поджав губы, ответил Ражадрим Синх, но на лице его была написана другая фраза: «Никакого почтения!». — Беспорядки в шахтах потребовали вмешательства гвардии мага Салема и, по моим сведениям, все возможные силы уже отправлены туда. В шахтах сейчас подлинная буря: наибелокожейший из всех мелолицых хорошо постарался!
— Да, но стража визиря сразу вернется, как только они узнают про нападение на дворец, — заметил паладин.
— Совершенно верно, о светоч, но если мы будем действовать быстро, то все прекрасно успеем.
— То есть мы начинаем свалку, — подвел итог Аэрха, — а ты, Ражад, воспользовавшись неразберихой, проникаешь в гарем и освобождаешь пленницу. Сажаешь ее на ковер, запускаешь вместе с ковром из дверей гарема, затем проникаешь в подземелье, там освобождаешь друга наших новых друзей и вместе с ним поднимаешься сюда, прихватив по пути и нас. И к этому времени ковер уже будет ждать нас на крыше.
— Звучит гладко, — недоверчиво проговорил Джан.
— Как шелк на чадре девы Ситры, когда касаешься его пальцами, — мечтательно закатил глаза Хвали.
— То есть так же недостижимо, — пробормотал Ильдиар.
В душе его поселилось странное чувство. Это была смесь легкого недоумения и разочарования: не так, он полагал, претворяются в жизнь желания, загаданные джиннам…
…Решетка холодила спину. Она была настолько ледяной, что ее металл ощущался даже через халат. В шаге впереди образовывался провал, без дна и света, разливающий кругом иссиня-черную мглу. Где-то вдалеке, в двух сотнях футов, виднелся крошечный одинокий фонарь — маяк противоположного берега, куда перебраться было просто невозможно.
— Неужели все так просто? — тем не менее, пробормотал Сахид Альири.
И пусть для любого другого эта бездна показалась бы совершенно непреодолимой преградой, подобное зодчество было ему знакомо и с похожими путями он уже прежде сталкивался.
— Вирмова дюжина шагов вдоль стены… Шаг вперед…
Под растрепанной и потертой туфлей, словно выросший из бездны, оказался твердый участок пола — фут на фут, как раз, чтобы встать, соединив ноги вместе.
— Теперь повернуться влево, переступить пространство в один шаг… пройти восемь шагов… Да! Теперь вперед восемь шагов… Теперь вле… Нет! Вправо! — Нога ушла в пустоту. Сахид Альири покачнулся на узкой ступени, но сумел сбалансировать и успел шагнуть в другую сторону.
Несколько лет назад, тогда еще будучи под покровительством Али-Ан-Хасана, он и еще несколько ловцов удачи охотились за сокровищами безумного чародея Каллина Мереди. И у того в башне была выстроена подобная бездна. Али, наставляя их, дал четкие указания, как преодолевать Провалы Незримых Ступеней, объяснив, что они всегда строятся по одному общему принципу, отличаясь лишь в размерах. И вот сейчас, пробираясь через обтекающую его по пояс туманную чернь, Сахид Альири вдруг подумал, а не было ли то, давнее, приключение его подготовкой к проникновению во дворец великого визиря, которого его первый враг и соперник во влиянии на султана, визирь Мечей, Али-Ан-Хасан, ненавидит. Сперва Али велит похитить камни, которые Алон-Ан-Салем лично упрятал почти на самое дно султанской сокровищницы, а теперь оказывается, что его протеже прекрасно осведомлен, как бежать из темницы великого визиря. Уж не личного ли цепного пса пестовал Али в лице Сахида Альири, чтобы однажды спустить его на хозяина Алого дворца?.. Неважно! Сейчас он это делает не для Али, а для себя. Судьба преподнесла ему неожиданный подарок, и он не намерен разбазаривать его попусту. Теперь Алон-Ан-Салему нипочем не уйти от справедливой расплаты, и он об этом позаботится. Давно, очень давно он взял себе прозвище Кариф, когда в один черный год лишился и отца, и матери. За смерть отца, придет время, ответит предатель Али — Кариф слишком долго искал истину, сомневался и проверял, пока не уверился окончательно. А вот в мучениях матери, некогда первой красавицы Ан-Хара, бесследно сгинувшей в гареме могущественного великого визиря, он всегда знал, кого винить.