Ифрит открыл глаза, и тут же из них на его впалые щеки потек шипящий яд, цветом напоминающий жидкую ночь. Дух ветра медленно поднял голову и поглядел на маховик — мельница удерживала его — он не мог высвободиться и вырвать душу из этого дерзкого маленького человека. Он ненавидел этого человека, которому благоволили сами джинны и ракшасы. О, и пусть удовольствие в теле его, одного из тысячи, столь же скоротечно, как изменение ветра, он бы с этим самым удовольствием все же сорвал бы кожу с мага и рассек бы его мясо песчаными хлыстами. А душа… он бы рвал ее на куски вечность, после чего снова собирал бы из крупиц и в очередной раз разрывал бы, не желая успокаиваться. Но мельница держала его…
— Моя служба потребует платы… — Вертикальные зрачки походили на волосинки, яростные слова — на шум песчаной бури, — моей платой будет жертва…
— Я подготовил жертву.
— Особая жертва…
— Моя жертва именно та, что нужна тебе, о Ифритум! — В глазах великого визиря плясало ничем не прикрытое торжество.
В тот же миг ифрит вскинул руки, и смерч разросся, окутывая его плащом из песка. Чародею пришлось отступить.
— Все твои прежние жертвы ни на что не годились, смертный…
— На этот раз ты не будешь разочарован!
— Эта черствая душа действительно полна ненависти? — вопросил песчаный дух.
— Это так, о могучий!
— Она свободна, ничем не принуждена?
— Да, о великий!
— Она сама придет ко мне?
— Сама, о беспощадный!
— Тогда где же она?!
— За этой дверью. Позволь я впущу ее…
Маг скользнул к единственной двери и резким движением распахнул ее. На пороге стоял Сахид Альири, пустынный Кариф. Едва сын песков увидел перед собой великого визиря, как в его прищуренных бесцветных глазах тут же вспыхнула свирепая ярость.
Алон-Ан-Салем медленно отступил назад.
— Ну, вот ты и нашел меня, Сахид. — Старик пристально смотрел на своего несостоявшегося убийцу. — Как твое чувство мести, еще не остыло?
— Сейчас узнаешь… — В руках у Сахида Альири не было оружия, но это ничуть не умаляло его решимости. Было видно, что он готов расправиться со своим недругом голыми руками. Но великий визирь как будто ничуть не боялся направленной на него ненависти, задавая асару все более и более язвительные вопросы, тем самым намеренно еще более распаляя бьющий наружу гнев:
— Ты знаешь, что я сделал с твоей матерью, Сахид? Знаешь, как она умерла?
— Знаю, оставь свой яд при себе, негодяй! — закричал Сахид Альири. — Я убью тебя в любом случае, так что не утруждай себя пустой болтовней…
— Хе-хе-хе, — противно засмеялся старик, при этом все-таки отступая еще на один шаг назад, — все-то тебе известно, а ты догадался, кто посоветовал Али-Ан-Хасану избавиться от твоего отца? Нет? Так мне было проще добраться до твоей матери. Хе-хе-хе.
— Что?! — Сахид Альири на мгновение застыл, совершенно раздавленный столь неожиданным признанием врага. — Значит, кровь моего отца тоже на твоих поганых руках! Клянусь, сегодня ты станешь молить меня о легкой смерти!
Горящий праведным гневом, Сахид сжал кулаки и бросился на великого визиря, намереваясь разорвать его, тут же, на куски. Но множество длинных плетей, созданных в мгновение ока из песка, взвились в воздухе, опутывая его тысячами красноватых нитей. Сахид Альири закричал от бессилия и боли.
— Он столь же хорош, как песчаные реки Харума, — послышался из-за спины визиря жуткий, изрыгающийся словно из какой-то пылающей бездны, голос. — Столько пламенеющей ярости, столько неукротимого гнева. На этот раз твоя жертва действительно подойдет для меня, смертный…
Ильдиар и Аэрха, наконец, поняли, что заблудились.
Бесчисленные коридоры дворца все казались похожими один на другой, как и красноватые мраморные плиты пола, и розовые колонны по сторонам галерей. Поиск сокровищницы Алон-Ан-Салема оказался весьма непростым предприятием.
Ильдиар де Нот пытался отыскать хранилище ценностей визиря потому, что именно там, как он полагал, и будет находиться то, за чем он отправился в Пустыню, то, без чего он не может вернуться назад. След этой вещи вел к великому визирю. Ему назвали имя Алон-Ан-Салема еще в Ронстраде, и хоть у Ильдиара был запасной план, как легко и мгновенно (он надеялся) отыскать цель своего поиска, все же глупо было не потратить немного времени сейчас, раз уж они и так здесь.
— Может, вернемся на пару проходов назад? — предложил Аэрха. — Не то так заплутаем, что сам Обезьяний Шейх, чтоб его змеи сожрали, не найдет!
— Нет, сокровищница должна быть где-то здесь, в нижних покоях, — возвращаться прежней дорогой паладину совсем не хотелось, — надо искать. Кстати, давно хотел тебя спросить…
— Если давно хотел, — усмехнулся великан, — давно бы спросил!
— Только не сочти за оскорбление, Рожденный в Полдень. Помню, Сахид говорил мне, что бергары говорить не умеют.
— А о чем нам разговаривать с асарами? — вновь захохотал Аэрха. — Они нас хватают и продают в рабство, а мы их убиваем и тоже продаем. Вот так-то!
— Мертвых? Продаете? — удивился Ильдиар. — Кому?!
— Да мало ли кому. Бальзамируем и продаем. Черному Калифу продаем, Обезьяньему Шейху, чтоб его посадили в клетку к его обезьянам, раньше продавали Умбрельштаду…
— Умбрельштаду? — вздрогнул Ильдиар.
— Да, говорят, там платили больше всего, только везти было далеко.
Паладин на время смолк, обдумывая услышанное. Да уж, такое знание не для слабонервных — стоит только представить, как мертвые тела длинными вереницами караванов прибывают в Умбрельштадскую крепость, где некроманты ставят их в строй своих послушных, не знающих усталости армий. Ильдиар решил, что этот кошмар обязательно нужно остановить, осталось только выбраться из этой треклятой пустыни!
Вдруг где-то совсем рядом, практически в соседнем ответвлении, раздался пронзительный человеческий вопль, разлетевшийся по пустым коридорам зловещим эхом.
— Это Сахид! — паладин узнал голос Пустынника. — Он в беде!
Ильдиар и Аэрха бегом бросились туда, откуда к ним прилетел этот душераздирающий крик, полный отчаяния и боли…
…Хвали и Джан тоже услышали крик, но, находясь при этом этажом ниже, успели добраться до малой чародейской комнаты чуть позже, чем Ильдиар с Аэрхой. К этому времени, бергар успел выломать дверь своим могучим плечом и буквально ввалился внутрь. Ильдиар тоже уже находился там.
Когда же в помещение вбежали гном и чернокожий рыцарь, почти вся честная компания оказалась в сборе. Сахид при этом неподвижно висел в воздухе, опутанный красноватыми песчаными нитями, концы которых уходили в крепко сжатые кулаки огромного чудовища-ифрита; из-за его спины выглядывала сухощавая фигура Алон-Ан-Салема.
Аэрха замахнулся на чудовище своим громадным ятаганом, но тут же отлетел к стене, обожженный раскаленным песком.
— Схватите визиря! — прокричал Ильдиар, взывая к Священному Пламени у себя внутри. — А я разберусь с этим…
Паладин поднял меч, поджег его — сейчас он даже не заметил близости Пустыни — никакой откат от чародейства его не коснулся — быть может, все дело было в этой самой комнате, а может, в чем-то еще. Ильдиар сделал шаг по направлению к багровому монстру:
— Один раз я уже победил тебя!
В ответ ему в лицо прогремел демонический хохот:
— В пыль твои крылья рассыплются, в небесах они станут золотом. Крылья твои отяжелеют, и ни один ветер не расправит их перья. Ты упадешь и разобьешься о каменную твердь Пустыни. Песок заметет тебя, про́клятая на Сапфировом Пути птица…
Те же самые слова, что и в Ан-Харе. Услышав их, визирь, казалось, обратился в статую. Он явно не этого ожидал.
В одной руке ифрит сжимал песчаные путы Сахида, из другой вырос длинный кривой ятаган, состоящий из багрового, шевелящего жадными языками, пламени.
Два огненных меча встретились, заставив полыхнуть сам воздух. И паладин понял, что на этот раз ему не победить. Удар оказался такой силы, что Ильдиара согнуло пополам и отбросило в стену, словно тряпичную куклу. Обмякшее тело северного рыцаря медленно сползло на пол, он еле-еле сумел поднять запекшиеся веки, чтобы взглянуть в глаза своей смерти. На то, чтобы встать, сил уже не было.
Краем глаза Ильдиар увидел, что у его друзей дела обстоят не лучше: при помощи своей магии, визирь с легкостью разметал всех. Гном еще пытался ползти, а вот Джан с Аэрхой лежали совсем неподвижно, о Сахиде Альири и говорить было нечего — асар по-прежнему висел в воздухе…
— Вот так дела! — вдруг раздался где-то рядом знакомый голос Ражадрима Синха. — Да будут омыты вином приходящие вовремя!
Ильдиар с трудом повернул голову и увидел, как джинн, ростом не менее самого ифрита, пытается пройти в дверной проем. В слишком узкий проход пролезли рука, плечо и голова в тюрбане. В следующий миг джинн за какую-то секунду уменьшился, пробрался в чародейскую комнату, после чего вновь вырос до гигантских размеров. На поясе у него висел тяжелый ятаган, на ладони, которая размером была, что балкон, сидела, держась за большой палец Ражадрима Синха, Валери, с ужасом взирающая на то, как висит весь опутанный нитями багрового песка тот, кого она любит больше жизни.
— Сахид! — Ее голос, высокий и пронзительный, прошил шум бури, словно игла, проникающая в плоть кафтана. — Отпусти меня, джинн! Отпусти!
В этот момент случилось то, чего никак не ожидали ни Ильдиар, ни великий визирь Ан-Хара, ни даже ифрит. Совершенно неожиданно для всех, обездвиженный Сахид шевельнулся в своих путах и прошептал:
— Прости меня и…
Ифритум с беспокойством начал что-то шептать на своем языке.
— …Валери! Я люблю тебя, слышишь? — Пустынный Кариф прекратил сражаться. Он сдался и повис в путах ифрита. Он закрыл глаза.
— Я тоже! Я тоже люблю тебя, Сахид! — закричала Валери. — Да отпусти же меня, глупый джинн!
Но «глупый джинн» и не подумал слушаться. Он поднял девушку еще выше, чтобы она не спрыгнула вниз, и наклонил огромную голову почти в упор к искаженному яростью лицу ифрита.