Мирушке даже думать о ней не хотелось, как о «настоящей». Княжна — она, Мирушка, другой нет! И если за это придется жизнь отдать — что ж, так тому и быть. Настоящая княжна, если может народ спасти, пусть и ценой жертвы великой — спасает. Князьям должно за народ перед богами стоять.
Мирушка вдохнула полной грудью густой еловый запах, в голове чуть прояснилось.
— Как все сложно-то! — хмыкнул Горазд, — полевики, подменыши, обряды… — Он осторожно взял княжну за ладонь и провел пальцем по еле заметному в полумраке маленькому шраму. — Помнишь?
— Еще бы, — усмехнулась она, — мы в боярский сад за яблоками лазали, я споткнулась, упала на руку… Как мы удирали! Но сейчас-то какая разница?
— У меня на ноге тоже маленький след есть. От занозы, которую ты вытаскивала.
— Это не заноза была, — прошептала княжна, — это было бревно.
Она прекрасно помнила жуткую длинную щепку, на которую Горька наступил. И как он шипел от боли, но не вскрикнул. Как она жевала лечебную траву, перебинтовывала втихомолку, чтобы никто не узнал, что отрок Горазд охромел, а то могли не взять в поход…
— Ты зачем в воспоминания ударился?
— Ну и кто тут дурочку из себя строит? — грустно улыбнулся Горазд. — Мне все равно, кто ты — княжна, подменыш, дух лесной, кикимора болотная… Не дам я тебя в жертву. Сейчас я тебя тут оставлю, ненадолго. Смотри, не выбирайся — промокнешь. Сам в город вернусь, коня возьму, и уедем отсюда. Пойдешь за меня, Мирушка?
— Ты на подменыше жениться хочешь? Я ж не человек!
— Скоморох сказывал, что и на незнакомых лягушках женятся, — усмехнулся Горазд, — а тебя я давно знаю.
Мирушка охнула, покраснела и снова спрятала лицо у него на груди. Еще чуть-чуть, еще капельку, продлить недолгое счастье, в котором есть дорога в неведомые земли, есть близкий и родной Горазд, есть жизнь… Еще чуть-чуть…
— А Гнездовску под дождем тонуть, а потом зимой от голода умирать? — чуть слышно сказала она. — Моя кровь богиню порадует, она плакать перестанет, дожди эти жуткие кончатся…
Горазд чуть вздрогнул, но рук не разомкнул.
— Что, лучше в жертву, чем за меня пойти?
— Тебе зачем жена на полтора дня? — грустно прошептала княжна. — Мне завтра, ближе к полуночи, к полной луне, сюда прийти нужно. Я больше всего на свете с тобой сбежать хочу, но нельзя так! Я должна!
— Не женское это дело, собой жертвовать! Это воины должны умирать, не девки!
— А что, баба, когда в родах умирает, как мама моя… — княжна осеклась, — как княгиня? Она собой не жертвует? У всех своя война, у всех — ради жизни, и у всех — насмерть… Я княжна. Я не могу сбежать, когда городу нужна.
Он чуть-чуть отстранился, нежно взял ее за подбородок и заставил посмотреть в глаза.
— На полтора дня, не на полтора… На всю жизнь. Отвечай, Даримира Ратиборовна, пойдешь за меня?
Даримира зажмурилась, как перед прыжком в омут, чуть помедлила и кивнула:
— Пойду.
— Ух ты, какой! — услышали они звонкий женский голос.
— Не ори, не дома, — ответил ей кто-то скрипучий. — И дома лучше б не орала.
Горазд беззвучно хмыкнул, удивленно приподняв брови, приложил палец к губам княжны — молчи! и бесшумно выскользнул из-под елки, посмотреть на незваных гостей. Тяжелые ветки не шелохнулись.
Мирушка, стараясь не шуметь, попыталась углядеть хоть что-нибудь сквозь еловые лапы. Чуть сдвинула ветку, получился крошечный просвет.
Под дубом, там, куда сквозь густую крону не долетал дождь, нетерпеливо покачиваясь с носка на пятку, стояла девка. В широком плаще, мужской расшитой рубахе, портках и высоких сапогах. На поясе висел тяжелый нож. Девка была очень знакомая, и одновременно — пугающе чужая.
— Отойди! — велел девке скрипучий голос. К дубу подошел полевик — старый, седой, с длинной окладистой бородой и в громадной соломенной шляпе, по которой стекал дождь. Не тот, с которым княжна давеча повстречалась — от этого так и несло силой. Вождь. Царь.
Девка, фыркнув, сделала пару шагов.
Мирушка зажала рот руками, чтобы не ахнуть в голос. Это же… она сама! Она не умеет так презрительно-надменно кривиться, и коса у девки заплетена иначе. Но все остальное — не отличить!
Вот ты какая…
— Смотри сюда, — проскрипел полевик, дернув девку за рукав — видишь камешек под дубом? Это алтарь тутошний. Вот на него-то мы жертву и поставим. Связывать не будем, незачем, Богодея ее опоит, чтоб не дергалась.
— У меня никакая тварь не сбежит, — хмыкнула девка, красиво взявшись за рукоять ножа.
Полевик вздохнул.
— Ты встанешь вот сюда, — он положил что-то на землю, — запомнила? Ну-ка, давай.
Девка нехотя переступила сапожками.
— Дядька, ну что я, жертв не приносила? — протянула она, — справлюсь как-нибудь!
— Ты людей в нашем капище резала! А тут — человеческое! И не перечь мне. Богам все равно, кто жертву принесет, но не все равно — как. Вот здесь будет чаша для крови. А теперь покажи, как будешь горло перехватывать.
Мирушка с трудом сдерживала крик. Этот нелюдь, эта тварь во всех подробностях объясняла девке-княжне, с которой их когда-то поменяли колыбелями, как убивать. Как резать, как потом обходить дуб, напаивая его корни собранной в чашу кровью…
Мирушка знала, что ее ждет смерть. И думала, что готова к ней. Но смотреть, как эту смерть спокойно и деловито по мгновениям раскладывают, было кошмаром наяву.
— Я вот тут стоять буду, слева, от мира Нави. От Яви будет Богодея, ей вот здесь быть надлежит — полевик еще что-то положил на землю, отмечая место. Ты — между, от обоих.
Девка прилежно училась, не забывая фыркать и напоминать, что легко справится.
Дождь, слезы обиженной богини, все лил и лил…
После того, как они ушли, Мирушка долго не могла пошевелиться. Вернувшийся Горазд даже слегка потряс ее за плечи.
— Ну что, невеста, — весело спросил он, — не передумала?
От тепла его рук Мирушка чуть ожила. Обернулась к Горазду и вместо ответа поцеловала.
В ночь обряда за тучами не было видно полной луны, но Богодея точно знала — она там. Смотрит на мир, ждет, когда кровь выродка успокоит богиню и даст серебристому лунному свету окутать поля и леса.
Старуха пришла к Мирушке незадолго до полуночи. Просто сказала — «пойдем».
Княжна молча кивнула. О чем тут говорить?
Они шли по темной, склизкой мороси, меж двумя мирами, из Яви в Навь, или просто в никуда, по чавкающей грязи, в темноте угадывая дорогу…
— Выпей, — уже на опушке леса, за посадом, велела Богодея и протянула княжне флягу. Напиток пах травами.
«Опоят, чтоб не дергалась» — как наяву, вспомнился Мирушке скрипучий голос полевика. Она незаметно вылила на землю дурманящий отвар.
Два дня назад княжна послушалась бы беспрекословно. Но теперь, понимая, что она для Богодеи — просто тварь, вроде овцы, которую важно не спугнуть раньше времени…
Нет уж. Умирать — так зная, за что и ради кого.
Старуха не сомневалась в своей власти. Богодея не заметила, что княжна нарушила ее приказ.
Мирушка шагала за ней. В темноте, в шорохе капель дождя, мир был крошечным — только шаги и тени. Где-то вдалеке, почти нереальные, виднелись черные верхушки деревьев на фоне тяжелых облаков. Лес вокруг был смутными силуэтами и колючими ветками, возникавшими на дороге из черной пустоты.
У дуба горели два факела, воткнутые в землю. Горели плохо, трудно, огонь съеживался под моросью. Полевик и девка уже ждали. Девка поодаль, полевик — на том месте, которое вчера отметил.
— Вставай сюда. — Богодея указала княжне на алтарь у ствола дуба. Мирушка шагнула на него, слегка задев подолом долбленую чашу с темным от въевшейся крови дном. Прислонилась спиной к дубовой коре…
Богодея отошла, встала, куда заповедано.
Полевик кивнул девке, и та шагнула вперед, держа в руке маслянисто сверкнувший в свете факелов нож.
«И все? — княжне хотелось закричать, — вот так, просто, буднично, никаких речей и молитв богам? Никаких дудок и ритмичного стука бубнов? Хоть бы слово сказали! Я для вас как корова жертвенная? Как коза?»
Это было обиднее всего. Им плевать на ее жертву, на ее готовность, им вообще все равно, что она живая, она человек!
«Опоили, чтоб тварь не дергалась».
Девка подходила все ближе. В мерцающем свете факелов она казалась невыносимо прекрасной — Мирушке такой не быть никогда. Девка довольно улыбалась. Сейчас она принесет жертву, выполнит работу, богиня обрадуются!
Мирушка медленно подняла голову ей навстречу.
Девка чуть споткнулась. Узнала? Ей тоже не сказали, кого придется убивать?
Но девка красиво тряхнула косой и продолжила идти вперед.
Богам нужна кровь — значит, будет кровь.
В момент, когда новенькие сапожки девки ступили туда, где лежал отмечавший ее место камешек, из густой дубовой кроны бесшумно упали три сети. На нее, на полевика и на Богодею.
Мирушка спрыгнула с камня и со всей силы дернула веревку, как сегодня днем учил Горазд — потуже спеленать девку.
— Стража! — громко завопил полевик. Мирушка бросила на него короткий взгляд — но тут же продолжила вязать пленницу. Горазд давеча раз десять повторил — «что бы ни было, первым делом спутай девку, остальные не твоя забота».
Падая, девка выронила нож — княжна ногой откинула его подальше, чтоб та не дотянулась. Мирушка быстро обшарила ее, но другого оружия не нашла.
Выпрямившись, княжна увидела связанную сетью Богодею. Горазд вытирал нож о густую бороду мертвого полевика.
— Коряво я на него сеть закрепил, — спокойно (слишком спокойно! ему тоже страшно!) пояснил Горазд, — чуть не выпутался, шустрик. Ничего, дохлым он нам тоже сойдет. Мир Нави — мир мертвых, так ведь?
— Охрана! — звонко, красиво закричала связанная девка.
Мирушка подхватила отброшенный нож.
— Какая охрана? — хмыкнул Горазд, — ты про двух лохматых, которые за перелеском лягушек считали? — и, на всякий случай, аккуратно стукнул девку по затылку. Та обмякла.