Том присел на край стола, а я примостился на ручке кресла: разговор предстоял не из тех, что ведут в расслабленных позах.
— Итак, — начал он, — что ты хотел выяснить про Бетезду?
— Мне просто было интересно, что с ней стало.
— Не увиливай, парень. Ради простого интереса ты бы сюда не поехал. Для чего тебе это понадобилось?
— Клиент желает узнать.
— Какой клиент?
— Если бы я работал на тебя, и ты бы велел мне помалкивать, ты бы не думал, что я проболтаюсь?
Он мрачно оглядел меня.
— Нет, парень, не думал бы. Да и секрета-то никакого нет. Померла в родах, и жеребчик с ней, хиленький такой.
— Жаль, — посочувствовал я. Он пожал плечами.
— Случается. Нечасто, правда. У нее сердце не выдержало.
— Сердце?
— Ну да. Жеребенок лежал неправильно, и она слишком долго тужилась. Как только мы это обнаружили, то повернули его, а она раз, и померла. Ничего нельзя было сделать. Посреди ночи, конечно, как оно обычно и бывает.
— А ветеринара к ней вызывали?
— Конечно, он здесь был, как же без него. Я позвонил ему, как только она начала жеребиться, сразу было ясно, что без проблем не обойдется. Первые роды, шумы в сердце и все такое.
Я поднял брови.
— У нее были шумы в сердце, когда она к вам попала?
— А то! Поэтому ее и прекратили выставлять на скачки. Ты что, не знал?
— Нет, — соврал я. — Расскажи подробней.
Он пожал плечами.
— Она раньше была у Джорджа Каспара. Владелец хотел получить от нее потомство по результатам ее карьеры в двухлетнем возрасте, так мы случили ее с Тимберли. Получился бы спринтер, но человек предполагает и все такое.
— Когда она умерла?
— Да где-то месяц назад.
— Ясно. Спасибо, Том, — я поднялся на ноги. — Спасибо, что уделил мне время.
Он оттолкнулся от столешницы.
— Надо же, как жизнь иной раз поворачивается, вот ты брал барьеры, а теперь раз — и сыщиком заделался. Никогда бы не поверил. Тебе самому-то как, наверное, тоже чудно теперь — приехал, поспрашивал, и поехал себе? Не то, что раньше во весь дух через барьеры нестись.
— Времена меняются, Том.
— Конечно, еще бы. Скучаешь, небось, как вспомнишь — трибуны ревут, последний барьер, ты подлетаешь и лошадь прямо перетаскиваешь через него. — Воспоминания оживили его лицо. — Эх, вот это было зрелище, доложу я тебе! Уж не знаю, как у тебя все это получалось, прямо железные нервы были!
Я видел, что он искренне мне сочувствует, но лучше бы не продолжал.
— Чертовски не повезло тебе, с этой рукой. Ничего не поделаешь, конечно, стипль-чез — дело рисковое. Бывает, и позвоночник ломают.
Мы пошли к выходу.
— Уж коли взялся за скачки с препятствиями, то знаешь, на что идешь.
— Это правда, — согласился я. Мы вышли из дома и направились через двор к машине.
— Но, я смотрю, ты неплохо управляешься с этой штуковиной, парень. Машину водишь, и всякое такое.
— Да, неплохо.
— Ну и хорошо.
Он понимал, что ничего тут нет хорошего, и, как умел, пытался выразить мне свое сочувствие. Я улыбнулся, сел в машину, махнул рукой на прощанье и укатил.
Вернувшись в Эйнсфорд, я застал Чарльза, Тоби и Дженни в гостиной с рюмками шерри в ожидании ланча.
Чарльз налил мне сухого шерри, Тоби смерил надменным взглядом, словно я вернулся прямиком из свинарника, а Дженни сообщила, что разговаривала с Луизой по телефону.
— Мы уж думали, ты сбежал. Ты оттуда два часа назад уехал.
— Сид не сбегает, — заметил Чарльз, словно объясняя очевидные вещи.
— Ну, уковылял, значит, — фыркнула Дженни. Тоби глумливо смотрел на меня поверх рюмки, торжествуя над неудачливым соперником. Мне стало любопытно, не понимал он, насколько сильно Дженни влюбилась в Эша, или все же понимал, но не придавал этому значения.
Я отпил глоток шерри. Кислый вкус вполне соответствовал обстановке, хотя уксус подошел бы еще лучше.
— Где ты заказывала всю эту полировку? — спросил я.
— Я не помню! — отчеканила она по слогам с вызывающим упрямством.
— Дженни! — попытался одернуть ее Чарльз. Я вздохнул.
— Чарльз, полиция забрала все счета, на которых могли быть указаны название и адрес фирмы-производителя. Попроси, пожалуйста, чтобы твой знакомый Оливер Квейл справился в полиции и сообщил мне .
— Разумеется, — согласился он.
— Не понимаю, — продолжила Дженни тем же тоном, — как информация о поставщике полировки хоть чему-то поможет!
По-видимому, Чарльз был внутренне с ней согласен. Объяснять я не стал. В конце концов, они могли оказаться правы.
— Луиза пожаловалась, что ты измучил ее расспросами.
— Приятная девушка, — мягко заметил я.
Дженни сморщила нос, выдавая свое недовольство услышанным.
— Не чета тебе, дорогуша!
— Чем же это?
— Слишком умна для тебя.
— Налить еще шерри? — вмешался Чарльз и, с графином в руках принялся обходить присутствующих.
— Если я не ошибаюсь, Луиза с отличием окончила Кембридж по математической специальности, — обратился он ко мне. — Я играл с ней в шахматы. Ты бы с легкостью у нее выиграл.
— Можно быть гроссмейстером и одновременно одержимым психом с манией преследования в придачу, — не унималась Дженни.
В таком же духе прошел и ланч, и когда я поднялся наверх собрать чемодан, Дженни пришла ко мне в спальню и принялась смотреть, как я складываю вещи.
— Ты не очень-то используешь свой протез, — заметила она. Я ничего не ответил.
— Не знаю, зачем ты вообще его носишь.
— Дженни, прекрати.
— Если бы ты выполнил мою просьбу и перестал выступать в скачках, ты бы не потерял руку.
— Скорее всего, нет.
— У тебя были бы пальцы, полноценная рука, а не этот... обрубок.
Я с силой швырнул туалетный набор в чемодан.
— Скачки, вечные скачки. Целеустремленность, победа, слава. Только для меня не находилось места. Так тебе и надо! Мы бы не расстались... ты бы не потерял руку... если бы только ты отказался от своих драгоценных скачек, когда я тебя просила! Но тебе важнее было оставаться чемпионом, чем со мной!
— Мы уже много раз об этом говорили, — отозвался я.
— И вот ты остался ни с чем. Вообще. Надеюсь, ты доволен!
Зарядник с двумя аккумуляторами стоял на комоде. Она выдернула вилку из розетки и швырнула устройство на кровать. Аккумуляторы выпали и разлетелись по покрывалу.
— Гадость какая, — сказала она, взглянув на результат. — Глаза б мои не глядели.
— Я привык.
В некотором роде.
— Да тебе, похоже, все равно.
Я промолчал. Мне было совсем не все равно.
— Сид, тебе что, нравится быть калекой?
Нравится. Господи.
Она пошла к двери, оставив меня смотреть на зарядник. Я почувствовал, как она остановилась на пороге, и обреченно ждал следующей реплики.
Ее голос ясно донесся до меня с другого конца комнаты.
— Ник носит в носке нож.
Я тут же повернул голову. Она вызывающе и с ожиданием смотрела на меня.
— Это правда?
— Иногда.
— Мальчишка.
Это ее рассердило.
— А взрослый человек у нас несется на лошади, прекрасно зная... зная, что упадет и разобьется?
— Об этом никогда не думаешь.
— И это всегда случается.
— Я больше не участвую в скачках.
— Но ведь участвовал бы, если б мог!
На это мне нечего было ответить. Мы оба знали, что она права.
— Посмотри на себя, — продолжала Дженни. — Теперь, когда тебе, наконец, пришлось оставить скачки, чем ты занялся? Ты мог без труда найти непыльную работу, на бирже, например, ведь ты умеешь играть на бирже, мог начать вести нормальную жизнь. Но нет, ты тут же ныряешь с головой в профессию, в которой в порядке вещей драки, избиения, какие-то немыслимые стычки! Ты не можешь спокойно жить, риск для тебя как наркотик. Ты думаешь, что это не так, но это именно так. Попробуй представить как ты ездишь каждое утро на работу в контору, с девяти до пяти, как все нормальные люди, и сразу увидишь, что я имею в виду.
Я молча обдумал ее слова.
— Вот именно, — кивнула она. — В конторе ты загнешься.
— А что такого нормального в спрятанном в носке лезвии? — спросил я в свою очередь. — Тебе стало известно о том, что я жокей, в первые дни нашего знакомства. Ты знала, что за этим стоит.
— Нет, не знала, не изнутри! Я не знала, что за этим стоят жуткие синяки, голодание, запрет на алкоголь и, что, черт побери, то и дело придется обходиться без секса!
— Он сам показал тебе нож, или ты его увидела?
— Какая разница?
— Пытаюсь понять, он просто незрелый мальчишка или по-настоящему опасен?
— Вот опять, — заметила она. — Тебе бы хотелось, чтобы он был опасен!
— Не хотелось бы, ради тебя.
— Ну... я сама увидела. В маленьких ножнах на ноге. Он еще пошутил на эту тему.
— Но ты сочла нужным мне сказать. Предупредить?
Внезапно на ее лице проступила растерянность, и через пару секунд она нахмурилась и ушла.
Что ж, если ее влюбленность в драгоценного Ника дала первую трещину, тем лучше.
Во вторник утром я подхватил Чико и мы поехали на север, в Ньюмаркет. День выдался ясный, но холодный и ветреный, нередко срывался дождь.
— Ну что, как с женой пообщался? — Чико видел ее лишь однажды, и описал потом свои впечатления емким словом «незабываемая».
— У нее серьезные неприятности, — сообщил я.
— Залетела?
— Бывают, знаешь ли, и другие неприятности.
— Да неужели?
Я рассказал ему о мошеннической схеме Эша и его ноже.
— И надо же ей было так вляпаться! — посочувствовал Чико.
— Да, по полной программе.
— А плату за наши труды по ее спасению мы получим?
Я искоса поглядел на него.
— Ясно. Так я и думал. Опять будем работать за так. Хорошо, что мое-то жалованье ты всегда можешь себе позволить. Ты уже нажился на чем-нибудь с рождества? Что это было на этот раз?
— В основном, серебро. И какао. Купил и продал.
— Какао? — недоверчиво переспросил он.