— Папа сказал, что мы пойдем на карусели, — весело болтал Марк, — а наши друзья покатают вас на машине.
Его отец раздраженно взглянул на сына, явно не ожидая, что ребенок повторит все услышанное им ранее, но Марк ничего не заметил и продолжал глядеть мне за спину.
Я оглянулся. Между «Скимитаром» и даймлером стояло двое угрюмых громил. Кастеты и тяжелые ботинки с металлическими вставками в носках.
— Садись! — приказал Раммилиз, кивая на свою машину. — Сюда, назад.
Ну уж нет, подумал я, он что, за дурака меня принимает? Я с послушным видом начал наклоняться, но вместо того, чтобы открыть дверцу, обхватил Марка правой рукой и бросился бежать.
Раммилиз вскрикнул и бросился за мной. Лицо Марка было обращено ко мне, он удивленно смеялся. Я пробежал с ним шагов двадцать, поставил его на пути у разъяренного папаши и помчался прочь от стоянки, надеясь затеряться в толпе в глубине территории.
Черт побери, Чико был прав, думал я. Стоит только посмотреть на кого-то повнимательней, как из-за угла появляются громилы. Что-то слишком часто. Если бы не Марк, их засада могла сработать: один удар по почкам, и я бы оказался в машине, не успев и слова сказать. Но они не могли обойтись без Марка, потому что он был единственным из них, кто знал меня в лицо. На открытой местности им меня не поймать, а к машине я вернусь в окружении толпы защитников. Может быть, с надеждой подумал я, они увидят, что дело безнадежно и уберутся сами.
Я добежал до конкурного поля и посмотрел назад через голову девочки, поедающей рожок с мороженым. Громил никто не отозвал. Они упрямо шли по следу. Я решил не проверять, что будет, если я останусь на месте и призову окружающие семьи спасти меня от поездки в один конец, чтобы потом очнуться с пробитой головой на улицах Танбридж-Уэллс. Семьи гуляющих, с их собаками, бабушками, колясками и корзинками с провизией скорее всего просто застыли бы с разинутыми ртами и так бы и не поняли, что это было.
Я уходил все дальше, огибая поле, оглядываясь через плечо и то и дело натыкаясь на детей. Двое преследователей не отставали.
По левую руку, на конкурном поле, окруженном машинами уже началось соревнование. За машинами оставалась широкая травяная дорожка, по которой я и шагал, а справа выстроились обычные на подобных мероприятиях ларьки. Под крытыми навесами продавались седла и упряжь, костюмы для верховой езды, картины, игрушки, хот-доги, фрукты, еще седла, рабочая обувь, твидовые костюмы, тапочки из овечьей шкуры и прочие изделия кустарного производства.
Среди навесов стояли разнообразные фургончики и фургоны — с мороженым, ассоциации верховой езды, с выставкой поделок, фургон гадалки, с благотворительной распродажей, передвижной кинотеатр, где крутили фильмы об овчарках и здоровенный грузовик с откинутым бортом, заполненный разноцветными кухонными товарами из пластмассы. Вокруг толпились покупатели, но скрыться среди них не представлялось возможным.
— Вы не знаете, где воздушные шары? — спросил я одного из гуляющих. Он махнул рукой на ларек, торгующий детскими воздушными шариками ярких цветов. Дети покупали их и привязывали к рукам. Не то, подумал я, совсем не то, но не стал тратить время на объяснения и спросил кого-то еще.
— Гонки на воздушных шарах? На следующем поле, если я не ошибаюсь, но еще рано.
— Спасибо, — поблагодарил я. На плакатах было указано, что старт в три часа, но мне необходимо было успеть переговорить с Джоном Викингом, пока у него еще оставалось время на разговоры.
Как можно соревноваться на воздушных шарах, размышлял я. Ведь они все летят с одной и той же скоростью, скоростью ветра.
Мои преследователи не отступали. Как и я, они перешли на шаг и шли за мной словно ведомые радиосигналом, буквально выполняя приказ идти за мной по пятам. Надо бы оторваться от них до тех пор, пока не встречусь с Викингом, а уж потом можно попробовать обратиться за помощью к распорядителям, обученным навыкам первой помощи волонтеркам и одинокому регулировщику при входе.
Я уже почти миновал поле, пересекая разминочный плац, где словно пчелки, роились дети верхом на пони. Те, кто только готовился к прыжку, были напряжены и сосредоточены, а те, кто уже выступил, плакали или торжествовали.
Мимо них, мимо кабинки комментатора: «Джейн Смит прошла маршрут чисто, следующим выступает Робин Дэли на Трэдлсе», мимо мини-трибуны для организаторов и важных шишек — рядов пустых складных стульев — мимо палатки с освежающими напитками и снова к ларькам.
Я покрутился вокруг ларьков, проныривая под веревочные ограждения и пробираясь между груд картонных коробок. В глубине одного ларька висел ряд курток для верховой езды, и спрятавшись за ним, я позволил своим ищейкам пройти мимо. Они спешили и озирались вокруг в неприкрытой тревоге.
Эти двое не похожи на тех, что послал Тревор Динсгейт, подумал я. Его парни показались мне ниже ростом, не столь ловкими и не слишком-то натасканными в своем деле. Эти же выглядели так, словно подобная работа их и кормила. Несмотря на то, что в парке я был в относительной безопасности и на худой конец всегда мог выбежать на плац и позвать на помощь, мои преследователи внушали страх. Нанять громилу на час стоит недорого, но эта парочка была похоже что на окладе, а то и в доле.
Я выбрался из-за курток и сразу же нырнул в передвижной кинотеатр. Фильм о пасущих скот овчарках был крайне занимателен, но те, кто пас меня снаружи, интересовали меня куда сильнее.
Я взглянул на часы. Уже третий час. Я теряю время. Надо успеть оторваться от преследования и разыскать воздушные шары.
Шаров нигде не было видно. Я лавировал в толпе и спрашивал, как к ним пройти.
— Пройди в дальний конец, приятель, — сказал мне кто-то уверенным тоном. — За хот-догами поверни направо, там в заборе ворота, не пропустишь.
Я благодарно кивнул и устремился было в нужном направлении, но тут же увидел, как навстречу идет один из двух моих преследователей, озабоченно вглядываясь вглубь ларьков. Сейчас он меня увидит... Оглядевшись, я обнаружил, что я нахожусь у входа в фургон гадалки. Дверной проем прикрывало нечто вроде завесы из пластиковых черно-белых лент, и за ними виднелся смутный силуэт. Я сделал четыре торопливых шага, откинул занавес и нырнул в фургон.
Внутри было тихо и довольно темно, солнечный свет с трудом пробивался сквозь кружевные занавески на окнах. Убранство в викторианском стиле, имитации керосиновых ламп и ворсистые скатерти. Снаружи мой преследователь прошел мимо, удостоив фургон гадалки лишь мимолетным взглядом. Я остался незамеченным.
Но не для гадалки, ведь для нее я был клиентом.
— Что ж, милый, ты хочешь узнать про всю свою жизнь, о прошлом и будущем, или только о будущем?
— Э-э... Не знаю, — неуверенно сказал я. — Сколько времени это займет?
— Если полностью, то с четверть часа.
— Тогда только будущее. — Я посмотрел в окно. Люди из будущего искали меня среди припаркованных у плаца машин, задавая вопросы и получая отрицательные ответы.
— Сядь на диван рядом со мной, милый, и протяни мне левую руку.
— Не выйдет, придется правую, — рассеянно возразил я.
— Нет, милый, — ее голос прозвучал довольно резко. — Гадают всегда по левой.
Внутренне усмехнувшись, я сел и протянул ей левую руку. Она взяла ее в свою, присмотрелась и посмотрела мне в глаза. Ничем не примечательная низенькая полная темноволосая женщина средних лет.
— Что ж, милый, — сказала она, помолчав, — давай правую, но обычно я по ней не гадаю, поэтому может получиться плохо.
— Я рискну. — С этими словами мы поменялись местами на диване, и она взяла мою правую руку в свои теплые ладони. За окном мой преследователь продвигался вдоль машин.
— Ты много страдал, — начала она. — Поскольку она знала о протезе, подобное начало меня не впечатлило, и, казалось, она почувствовала это и смущенно кашлянула.
— Можно мне применить хрустальный шар?
— Разумеется.
Я полагал, что она начнет вглядываться в большой шар на столе, но она взяла шарик размером не больше теннисного мяча и вложила его мне в ладонь.
— Ты добрый. У тебя мягкий характер. Куда бы ты ни пришел,тебя встречают с улыбкой.
Не далее чем в двадцати ярдах от фургончика совещались двое громил. Улыбок на их лицах не наблюдалось.
— Ты пользуешься всеобщим уважением.
Стандартные речи, призванные польстить клиентам. Услышал бы Чико, подумал я. Мягкий, добрый, уважаемый. Со смеху бы помер.
Гадалка неуверенно продолжала:
— Я вижу большую толпу, они кричат и аплодируют, подбадривают тебя... Это тебе о чем-нибудь говорит, милый?
Я медленно повернул голову. Ее черные глаза спокойно смотрели на меня.
— Это прошлое, — сказал я.
— Очень недавнее, — возразила она. — Оно никуда не делось.
Я не поверил ей. Я не верил гадалкам. Я подумал, что она могла видеть меня прежде, на скачках или по телевизору. Скорее всего, так оно и было.
Она снова склонила голову над шариком и принялась легко водить им по ладони.
— Ты здоров, крепок и очень вынослив. А вынести придется немало...
Гадалка осеклась и приподняла голову, недоуменно нахмурившись. У меня сложилось твердое впечатление, что она удивилась собственным словам.
Помолчав, она заключила:
— Больше ничего не могу сказать.
— Почему так?
— Я не привыкла гадать по правой руке.
— Скажи, что ты увидела? — настаивал я. Она покачала головой и снова посмотрела на меня спокойными черными глазами.
— Ты будешь жить долго.
Я посмотрел сквозь пластиковую занавеску. Преследователей не было видно.
— Сколько я тебе должен? — спросил я. Она ответила, я заплатил и тихонько направился к выходу.
— Берегись, милый! — сказала она вслед. — Будь осторожен.
Я оглянулся. Ее лицо сохраняло спокойствие, но в голосе слышалась тревога. Мне не хотелось доверять ее убежденному взгляду. Она могла почувствовать мои сиюминутные проблемы с громилами, но не больше. Я осторожно откинул занавеску и вышел из сумрачного мира таинственных ужасов на яркий свет майского солнца, под которым они вполне могли меня подстерегать.