С земли мы кажемся черной точкой. По земле, ни одна машина за нами не угонится. Я ухмыльнулся с не меньшим удовлетворением,чем Джон Викинг, и он расхохотался в ответ.
— Неужели я наконец-то нашел пассажира, которого не тошнит с перепугу?
Он снова закурил и переключил топливный шланг горелки с пустого баллона на новый. Для этого ему пришлось перекрыть пустой баллон, отвинтить коннектор шланга, завинтить его на следующий баллон и пустить газ. Горелка была двойной. К каждому ряду из четырех баллонов шел свой шланг. Все это время он не выпускал изо рта горящую сигарету и щурился сквозь дым.
По карте выходило, что мы летели прямо к воздушной трассе, ведущей в Гатвик и из него. Там постоянно взлетали и садились большие лайнеры, совсем не ожидая встретить на своем пути воздушные шары.
Риски, на которые шел Джон Викинг, далеко превосходили те, на какие обычно шел я. В сравнении с его поступками, взятие барьеров верхом на лошади казалось детской игрой. Вот только, напомнил я себе, я больше не беру барьеры. Вместо этого, я играю в кошки-мышки с бандитами, с их угрозами отстрелить мне руку. И я был в большей безопасности на высоте с одержимым психом Джоном Викингом, газом, горящими сигаретами и возможностью столкновения в воздухе.
— Ну что ж, — подытожил он. — Ближайшие полтора часа мы будем держаться этой высоты и посмотрим, куда принесет нас ветер. Если почувствуешь себя странно, то это от недостатка кислорода.
Он вынул из кармана шерстяные перчатки и натянул их.
— Замерз?
— Немного.
Он усмехнулся.
— У меня под джинсами кальсоны и два свитера под курткой. А вот тебе придется померзнуть.
— Премного благодарен.
Я встал на карту и засунул живую руку глубоко в карман ветровки, на что он заметил, что по крайней мере протезу обморожение не грозит.
В очередной раз включив горелку, он посмотрел на часы, на землю, на альтиметр и, похоже, остался вполне удовлетворен увиденным. Затем он в некотором недоумении посмотрел на меня и я понял, что теперь, когда у него появилось время, он пытается понять, как я вообще здесь оказался.
— Я приехал в Хайланский парк специально, чтобы разыскать тебя, — объяснил я.
— Ты что, мысли читаешь? — изумился он.
— Сплошь и рядом.
Я вытащил руку из одного кармана, сунул в другой и достал учебник по навигации.
— Я хотел расспросить тебя об этой книжке. На форзаце подписано твое имя.
Он открыл ее и сдвинул брови.
— Господи боже, а я-то ее искал. Как она у тебя оказалась?
— Ты давал ее кому-нибудь почитать?
— Да вроде бы нет.
— Э-э... Если я опишу тебе одного человека и ты его узнаешь, ты скажешь мне, кто это?
— Давай.
— Ему примерно двадцать восемь лет, — начал я. — Темные волосы, приятная внешность, веселый нрав, легко сходится с людьми, особенно с женщинами, имеет привычку прятать в носке нож и, по всей видимости, мошенник.
— Да, конечно, — кивнул он. — Это мой кузен.
Глава двенадцатая
Его кузен, по имени Норрис Эббот. Что он натворил на этот раз, требовательно осведомился Джон. А что он натворил раньше, задал я встречный вопрос.
— Понавыписывал кучу необеспеченных чеков, которые пришлось оплачивать его матери.
Где он живет, спросил я. Джон Викинг не знал. Он видел Норриса только когда тот появлялся у него на пороге, голодный и без гроша в кармане.
— День-другой нескончаемые шутки и смех, а потом опять исчезает.
— А где живет его мать?
— Она умерла, Эббот остался один — ни братьев, ни сестер, да и вообще никаких родственников, кроме меня. — Он с подозрением прищурился:
— А зачем тебе он понадобился?
— Да мне-то он не нужен. Его разыскивает одна моя знакомая, — пожал я плечами.
Он тут же потерял интерес и снова включил горелку.
— На такой высоте топлива расходуется вдвое больше, чем у земли, — объяснил он потом. — Поэтому я и взял так много. А какой-то любитель совать нос в чужие дела это заметил, и наябедничал Пупсику, что я собираюсь идти высоко, через воздушные трассы.
По моим расчетам, трасса была совсем рядом.
— А у тебя не будет неприятностей?
Волчий оскал снова мелькнул на его лице.
— Сперва пусть заметят! На радаре нас не видно, мы слишком маленькие, их оборудование на такие размеры не рассчитано. Если повезет, то проскользнем тихонько, никто и не узнает.
Я стал изучать карту. Влетев на высоте в пятнадцать тысяч футов в запретную зону, мы останемся в ней почти до самого приземления, за исключением последних двухсот футов. Воздушная трасса над Брайтоном начиналась в тысяче футов над уровнем моря, а холмы к северу от него достигали восьмисот футов. Известно ли это Джону Викингу? Да, известно.
Когда с момента старта прошел час и пятьдесят минут, он переключил горелку на новый баллон. Из места присоединения шланга брызнула тонкая струйка топлива и, протянувшись через угол, начала заливать соседний борт в шести дюймах от верха. Джон Викинг в это время курил очередную сигарету. Жидкий пропан потек по борту корзины. Джон Викинг выругался, наклонился над шлангом, пытаясь прикрутить его потуже, и от его сигареты загорелось топливо.
Взрыва не было. Струйка вспыхнула словно реактивная струя, и пламя ударило в борт корзины. Джон Викинг выкинул сигарету за борт, сорвал с головы джинсовую кепку и принялся сбивать ей пламя, яростно работая рукой, в то время как я перекрыл подачу топлива, повернув вентиль баллона.
Когда огонь, дым и проклятия развеялись по ветру, в борту корзины зияла дыра дюймов шесть в диаметре, но других повреждений не было.
— Корзины плохо горят, — спокойно заметил он, как будто ничего не произошло. — Не видел, чтобы прогорало больше, чем сейчас.
Он осмотрел обгоревшую до дыр кепку и пронзил меня одержимым взглядом своих ярко-синих глаз.
— Шлемом пламя не собьешь.
Я рассмеялся и долго не мог остановиться. Причиной столь неуемного веселья была высота, мелькнула у меня догадка.
— Хочешь шоколада? — предложил он.
В небе не было знаков, чтобы подсказать нам, когда именно мы пересекли границу воздушной трассы. Пару раз мы видели вдали самолет, но небо вблизи оставалось пустым. Никто не подлетел к нам с приказом немедленно садиться на землю. Подгоняемые ветром, мы летели все дальше, рассекая небо со скоростью поезда.
В десять минут шестого он объявил, что пора садиться, потому что если мы не коснемся земли ровно в пять тридцать, результат не будет засчитан, а ему этого вовсе не хочется, он рассчитывает победить. Значение имеет только победа.
— А как можно доказать, когда именно ты приземлился? — спросил я.
Он с жалостью посмотрел на меня и указал носком ботинка на коробочку, которая была закреплена в углу корзины рядом с газовыми баллонами.
— Внутри барограф, весь облепленный внушительными красными печатями. Его опечатывают судьи, перед стартом. Отмечает перепады атмосферного давления, очень чувствительный. Наше путешествие отражено в нем ломаной линией, похожей на череду пиков. Когда ты на земле, линия прямая и ровная. Она показывает судьям, когда ты взлетел и когда приземлился, понятно?
— Понятно.
— Отлично. Тогда снижаемся!
Он дотянулся до рамы горелки, отвязал от нее конец красного шнура и потянул.
— Он открывает секцию наверху, выпускает горячий воздух, — объяснил он.
Снижение происходило вполне в его духе. Высотомер раскручивался словно сломанные часы, а второй прибор фиксировал снижение в тысячу футов в минуту. Воздухоплавателю это было нипочем, а у меня заложило уши и к горлу подступила тошнота. Сглатывать почти не помогало. Чтобы отвлечься, я сосредоточился на карте, определяя наше местонахождение.
Справа широким серым ковром расстилался Пролив, но как я ни прикидывал, выходило, что нас несет прямо на Бичи-Хед.
— Так и есть, — беспечно подтвердил Джон Викинг. — Постараемся, чтобы нас не сдуло со скал. Лучше бы дотянуть до дальнего пляжа... — он взглянул на часы. — Осталось десять минут. Мы пока еще на высоте шесть тысяч футов... это не страшно... может, на берег моря...
— Только не в море, — твердо возразил я.
— Почему? Может, придется и в море.
— Видишь ли... — я поднял левую руку. — Это не просто пластиковая рука, тут масса техники. Внутри большого, указательного и среднего пальцев скрыт сильный зажим, и там еще куча высокоточных передач, транзисторов, электрических плат... Топить все это в море все равно, что топить радио — ремонту подлежать не будет. А новая рука обойдется мне в две тысячи фунтов.
— Ты шутишь! — изумленно проговорил он.
— Вовсе нет.
— Значит, в море тебя мочить нельзя. Да и в любом случае, теперь, когда мы спустились ниже, мне кажется, что мы так далеко на юг не долетим. Скорее всего, сядем где-то восточнее. — Он замолчал и с сомнением поглядел на протез.
— Посадка будет жесткой. Топливо на высоте охладилось, а на холодном топливе горелка работает плохо. Нагрев воздуха для более мягкой посадки займет время...
Мягкая посадка займет время... слишком много времени...
— Побеждай! — сказал я.
Его лицо засияло от неудержимой радости.
— Ладно, — решительно произнес он. — Что там за город впереди?
Я сверился по карте.
— Истбурн.
Он взглянул на часы.
— Пять минут.
Он посмотрел на высотомер, затем на стремительно приближающийся Истбурн.
— Две тысячи футов. Рисково, можем на крыши налететь, ветра почти нет... Но если зажечь горелку, то можем не успеть приземлиться вовремя. Нет, не буду зажигать.
Тысяча футов в минуту, прикинул я, это одиннадцать-двенадцать миль в час. За годы скачек я привык падать на вдвое большей скорости... правда не в корзинке и не на кирпичные стены.
Мы летели над городом, и под нами проносились дома. Снижение было стремительным.
— Три минуты, — объявил он.
Перед нами снова возникло море, окаймляющее окраину города, и на мгновение мне показалось, что нам все-таки суждено приводнение. Но Джону Викингу было виднее.