— Я... записал все на пленку, — начал я. — Вы услышите два голоса. Второй принадлежит Кену Армадейлу из Исследовательского центра коневодства. Я попросил его разъяснить ветеринарную часть, поскольку он специалист, а я нет.
Начальственные головы закивали. Эдди Киф не сводил с меня глаз. Я взглянул на Чико, он нажал кнопку и в тишине громко зазвучал мой голос, отделенный от тела.
— Говорит Сид Холли. Эту запись я делаю в Исследовательском центре коневодства, 14 мая...
Я слушал бесстрастные объяснения, обнажающие суть дела. Одинаковые симптомы у четырех лошадей, проигранные скачки, проблемы с сердцем. Моя просьба, переданная через Лукаса Уэйнрайта, сообщить мне о смерти любой из трех еще живых лошадей. Вскрытие Глинера, и Кен Армадейл, объясняющий рассказанное мной более подробно. Объясняющий, следом за мной, как именно лошади смогли заразиться свиной болезнью. Он сообщил: «Я обнаружил активных возбудителей заболевания в язвах на клапанах сердца Глинера и в крови, взятой у Зингалу...» и я продолжил: «Мутантная линия болезни была получена в лаборатории вакцин Тирсона в Кембридже следующим образом...»
Понять, что произошло, было непросто, но я следил за лицами и увидел, что они понимали, особенно когда Кен повторил разъяснение от начала до конца, подтверждая мой рассказ.
— Переходя к вопросу о мотивах и возможностях, обратим наше внимание на человека по имени Тревор Динсгейт.
При этих словах сэр Томас, до этого сидевший подавшись вперед в позе внимательного слушателя, резко выпрямился и устремил на меня мрачный взгляд. Без сомнения, он не забыл как принимал Динсгейта в ложе распорядителей в Честере. Не забыл он, возможно, и то как свел там меня и Динсгейта лицом к лицу. На остальных услышанная фамилия произвела не меньшее впечатление. Его имя было известно всем, многие знали его лично. Крупный букмекер, набирающий влияние в индустрии. Сильный, властный, пробившийся наверх и принятый ими как равный. Они знали, кто такой Тревор Динсгейт и на их лицах отразился шок.
— Настоящее имя Тревора Динсгейта — Тревор Шуммак, — продолжал мой голос. — В лаборатории по производству вакцин работает научный сотрудник по имени Барри Шуммак, который является его братом. Братья дружат и их не раз видели вместе в лаборатории...
Господи, думал я. Голос продолжал рассказ. До моего сознания долетали обрывки. Дело сделано, и сказанного не вернуть.
— Мутантная линия зародилась в этой лаборатории... прошло слишком много времени, вряд ли она сохранилась где-либо еще... У Тревора Динсгейта есть лошадь, которая стоит в конюшне Джорджа Каспара. Тревор Динсгейт на короткой ноге с Джорджем Каспаром: приезжает смотреть утренние выездки и остается к завтраку. Тревор Динсгейт имел возможность крупно нажиться заведомо зная, что фавориты, которым всю зиму предсказывали победу в Гинеях и Дерби, не смогут выиграть.
У Тревора Динсгейта было орудие — болезнь, мотив — деньги, и возможность — доступ в хорошо охраняемую конюшню Каспара. Исходя из всего этого, следует вывод, что его деятельность подлежит более тщательному расследованию.
Мой голос оборвался и через минуту-другую Чико выключил магнитофон. Он вынул кассету и с потрясенным видом осторожно положил ее на стол.
— Невероятно! — произнес сэр Томас, но в его голосе не слышалось недоверия. — Что скажешь, Лукас?
Лукас Уэйнрайт прокашлялся.
— Полагаю, нам следует поздравить Сида с великолепно проведенным расследованием.
За исключением Эдди Кифа, все согласились с ним и, к моему смущению, так и сделали. Спасибо и на этом, подумал я, ведь это Служба безопасности удовлетворилась отрицательными тестами на допинг и больше ничего не стала предпринимать. Однако, в службу безопасности не являлась Розмари Каспар в растрепанном парике и столь же растрепанных чувствах. Тревор Динсгейт не выдавал себя службе безопасности еще тогда, когда никто и не думал его подозревать, и не угрожал им расправой, если они не оставят его в покое.
Как сказал Чико, наши успехи напугали преступников до такой степени, что они стали пытаться вывести нас из игры еще до того, как мы в нее вступали.
Эдди Киф не двигался и глядел на меня. Я ответил ему столь же невыразительным взглядом. Я не знал, о чем он думает в эту минуту. Сам я вспоминал как проник в его кабинет. Только ясновидящий мог бы прочесть мои мысли.
Сэр Томас и остальные администраторы совещались между собой. Лукас Уэйнрайт обратился ко мне с вопросом и они подняли головы.
— Неужели ты считаешь, что Динсгейт сам заражал лошадей? — в его голосе слышалось недоверие. — Он и к одной-то лошади не смог бы подкрасться со шприцем в руке, не говоря уже о четырех.
— Сперва я тоже думал, что это мог быть кто-то еще, — согласился я. — скажем, ездок или даже ветеринар... — Инки Пул и Бразерсмит засудили бы меня за клевету, услышь они такое. — Но на самом деле это может сделать кто угодно.
Я снова полез в карман пиджака, достал пакетик с иглой с пластмассовым шариком на конце и передал его сэру Томасу. Тот вскрыл его и вытряхнул содержимое на стол. Все уставились на иглу. Поняли. Убедились.
— Раз у него была эта возможность, то скорее всего, он делал это сам. Он не стал бы посвящать в это дело кого-либо еще и подвергаться риску шантажа.
— Сид, это потрясающе! — искренне восхитился сэр Томас. — Как у тебя это получается?
— Но я...
— Да-да, — перебил он меня с улыбкой. — Мы все знаем, что ты хочешь сказать. В душе ты так и остался жокеем.
Наступила долгая пауза. Затем я проговорил:
— Вы ошибаетесь, сэр. Вот чем я занимаюсь отныне. — Я указал на кассету. — И вот кем отныне являюсь.
Он посерьезнел, и его нахмуренный взгляд показал, что он, подобно многим другим с некоторых пор, пересматривает свое отношение ко мне. Это он, как и Розмари, продолжал считать меня жокеем, я же так уже не считал. Когда он снова заговорил, его голос звучал низко и задумчиво.
— Мы не воспринимали тебя всерьез. — Он помолчал. — Мой комплимент тебе в Честере по поводу пользы, которую ты приносишь конноспортивной индустрии, был искренним, но теперь я вижу, что сам я считал твои успехи чем-то вроде удачного экспромта. — Он медленно покачал головой. — Извини.
Лукас Уэйнрайт нетерпеливо заметил:
— Уже давно понятно, кем теперь является Сид. — Как обычно, ему надоело обсуждать одно и то же, и он спешил переменить тему. — Сид, что ты думаешь делать дальше?
— Поговорить с Каспарами, — отозвался я. — Я собирался съездить к ним завтра.
— Отличная мысль, — согласился Лукас. — Не возражаешь, если я тоже поеду? Ведь теперь этим делом займется и Служба безопасности.
— А потом и полиция, — заметил сэр Томас несколько унылым тоном. Он считал, что судебное разбирательство любого преступления, так или иначе связанного со скачками, позорит всю конноспортивную индустрию и на многое был готов закрыть глаза, если следствие грозило публичным скандалом. В общем и целом я был с ним согласен и иногда поступал подобным образом, если мог по-тихому устроить так, чтобы преступления не повторялись.
— Если вы поедете, коммандер, — предложил я Лукасу Уэйнрайту, — то, быть может, вы договоритесь с ними заранее? Я-то планировал просто поехать в Ньюмаркет пораньше в надежде их застать, но вам, наверное, это не подойдет.
— Разумеется, нет, — быстро ответил он. — Я сейчас же им позвоню.
Он прошел к себе в кабинет. Я убрал кассету в чехол и отдал ее сэру Томасу.
— Я записал объяснения на пленку, потому что они сложные и вы наверняка захотите прослушать их снова.
— И не говори, Сид, — расстроенно вздохнул один из администраторов. — Голуби какие-то...
Лукас Уэйнрайт вернулся.
— Каспары в Йорке. Они прилетели на аэротакси и вечером вернутся, чтобы Джордж мог понаблюдать за завтрашним утренним галопом, а потом они снова отправятся в Йорк. Я объяснил секретарю, что мне необходимо их видеть по делу чрезвычайной важности, так что в одиннадцать часов мы должны там быть. Тебе подходит, Сид?
— Да, вполне.
— Заезжай за мной завтра сюда, в девять.
— Хорошо, — кивнул я.
— Я буду в кабинете, разбирать корреспонденцию.
В последний раз окинув меня пустым взглядом, Эдди Киф покинул помещение.
Сэр Томас и остальные администраторы пожали мне и Чико руки, и когда мы спускались в лифте, Чико заметил:
— Так скоро и до поцелуев дойдет.
— Долго это не продлится.
Мы пошли к тому месту, где я бросил «Скимитар». Ставить машину там было нельзя, и естественно из-под дворника торчала штрафная квитанция.
— Поедешь домой? — спросил Чико, устраиваясь на пассажирском сиденье.
— Нет.
— Неужели ты думаешь, что эти типы в тяжелых ботинках до сих пор...
— Тревор Динсгейт.
Чико понимающе ухмыльнулся.
— Боишься, он тебя отлупцует?
— Он уже знает небось... от брата. — Я содрогнулся от пронзившего меня в очередной раз чувства ужаса.
— Да наверняка. — Это его не обеспокоило. — Слушай, я тут привез тебе это письмо с просьбой о пожертвовании... — Он засунул руку в карман брюк и вытащил несколько затасканный сложенный вчетверо листок. Я с отвращением прочел письмо, точно такое же как те, которые рассылала Дженни, за тем исключением, что оно было подписано с элегантным росчерком «Элизабет Мор» и в заголовке указывался адрес в Клифтоне.
— Ты понимаешь, что эту грязную бумажку скорее всего придется предъявлять в суде?
— Подумаешь, в кармане у меня полежала! — обиженно возразил он.
— Да что там у тебя в кармане, земля под рассаду, что ли?
Он забрал у меня письмо, сунул его в бардачок и открыл окно.
— Жарища-то какая!
— Угу.
Я открыл окно со своей стороны, завел машину и подвез его домой на Финчли-роуд.
— Я буду в той же гостинице, — сказал я. — Знаешь... поезжай со мной завтра в Ньюмаркет.
— Конечно, если надо. А зачем?
Я пожал плечами, стараясь выдержать беспечный тон.
— Телохранителем будешь.