Я в прыжке развернулся к нему и ударил металлической кистью по уху так сильно, что отдача передалась мне по протезу до плеча.
На мгновение я увидел его глаза совсем близко и понял, что этот закаленный боец не будет скулить сидя на трапе, подобно Питеру Раммилизу. Тем не менее удар по голове заставил его ослабить хватку, я вырвался и, продолжая сжимать цепь, переключился на бандита с вилами. Тот успел отбросить вилы и тоже расстегивал пояс. Пока у него были заняты обе руки, я прыгнул к нему и познакомил с их собственным оружием.
Не давая им времени оправиться от шока, я бросился к двери, за которой были люди, спасение, помощь. Ноги вязли в мягких опилках словно в густом сиропе. Наружу я выбраться не успел: массивную раздвижную дверь держал упирающийся в землю болт.
Бандит с вилами настиг меня прежде, чем мне удалось вытащить болт. Его пояс тоже оказался цепью, но не от напольных часов, а больше похожей на ту, на которую сажают собак. Не столько хлестать, сколько бить.
Цепь-жгучка все еще была у меня в руках. Не разгибаясь, я махнул ей понизу, стараясь опутать ему ноги. Он крякнул от боли и бросился на меня одновременно с подоспевшим сзади напарником. Они схватили меня и к сожалению, несмотря на все старания, мне больше ничего не удалось сделать. Пока его дружок держал меня, второй бандит отнял свою цепочку: он был сильнее и ему удалось ударить мою руку о стену, чтобы ослабить хватку. Ну что ж, решил я, так легко вы со мной не справитесь, я вас заставлю поработать. Я побежал вдоль стены, вынуждая их гнаться за мной, и, описав круг, вернулся к двери.
Я схватил вилы и некоторое время у меня получалось держать бандитов на расстоянии. Потом я метнул вилы и промахнулся. Чтобы ослабить боль, можно превратить ее во что-то еще, и я не ощущал почти ничего, кроме бешеной ярости и злобы, прикрываясь ими словно щитом.
Я кончил точно так же как и Чико: спотыкаясь, ползая и наконец рухнув без движения на мягкие опилки. До двери было рукой подать, но помощь оставалась недоступной.
Теперь, когда я не двигаюсь, они прекратят, думал я. Сейчас уже прекратят.
Они прекратили.
Глава восемнадцатая
Я лежал, уткнувшись лицом в древесную стружку, и слушал, как стоявшие надо мной бандиты пытались отдышаться после своих трудов. По-видимому, Питер Раммилиз тоже подошел к ним, потому что его злобный голос прозвучал довольно близко. Говорил он гнусаво и невнятно.
— Добейте. Чего вы стоите, добейте его!
— Убить? — переспросил тот, кто бил Чико. — Ты что, сдурел? — Он закашлялся, с шумом вбирая в себя воздух. — Этот парень...
— Он мне челюсть сломал!
— Вот сам и добей, а нам это ни к чему.
— Почему? Он тебе пол-уха снес.
— Чего ты, как ребенок. — Бандит снова закашлялся. — Нас враз заметут! Мы слишком долго тут ошивались, нас куча народу срисовала. А этот парень, на нем на скачках все игроки наживались. Да нас сдадут в три дня!
— Я требую, чтобы вы его убили! — настаивал Питер Раммилиз.
— Платишь не ты! — отрезал шотландец, продолжая тяжело сопеть. — Что нам сказали, то мы и сделали, и на этом все. Сейчас мы посидим и выпьем у тебя пару пива, а как стемнеет, отвезем и выкинем этих двоих, как договорено, и делу конец. А ночью двинем на север, мы здесь и так задержались.
Они откатили дверь и вышли. До меня донесся удаляющийся скрип шагов по гравию, скрежет закрывающейся двери и лязг опускающегося наружнего болта. Он был нужен, чтобы запирать внутри лошадей, но запер людей с тем же успехом.
Я чуть повернул голову, чтобы опилки не лезли в нос. Они были прямо перед глазами и некоторое время я тупо разглядывал их оттенки, ощущая себя бесформенной, тупой, раздавленной массой.
Студень. Еле живая медуза. Красная. Горящая в огне. В раскаленной печке.
О том, как от боли теряют сознание, понаписаны тонны романтической чепухи, думал я. На деле этого не происходит, потому что не предусмотрено природой. Механизм отсутствует.
В нервной системе нет предохранителей, способных прервать цепь, и потому они передают информацию до тех пор, пока сами ее получают. Ни в чем другом за тысячелетия эволюции надобности не возникло. Среди животных только у человека хватает жестокости причинять своим сородичам боль ради боли.
Когда-то в прошлом мне удалось забыться, на короткое время и после долгих мучений. На этот раз все было не так плохо, поэтому сейчас я останусь в сознании, а значит следует занять свои мысли чем-то еще. Если нельзя прервать процесс передачи информации, то можно хотя бы отвлечь рецепторы, по принципу акупунктуры. За многие годы у меня накопился немалый опыт.
Я вспомнил, как однажды провел ночь, вглядываясь в больничные часы. Чтобы отвлечься от невыносимого состояния, я убивал время счетом. Закрыть глаза, отсчитать пять минут, и пять минут пройдут. Но всякий раз, когда я открывал глаза, чтобы проверить, проходило только четыре минуты. Теперь мой выбор был богаче.
Я думал о Джоне Викинге на воздушном шаре высоко в небе, с бесовской радостью в голубых глазах пренебрегающем надуманными правилами безопасности. Я думал о Флотилле на утреннем галопе в Ньюмаркете и о его победе на скачке в Йорке. Я вспоминал свои победы и поражения, а потом мои мысли заполнились Луизой. Я долго думал о Луизе и вспоминал кровать под балдахином.
Впоследствии я прикинул, что мы с Чико пролежали так без движения больше часа, но тогда течение времени почти не ощущалось. Первым резким напоминанием о неприглядной действительности стал лязг болта и скрежет приоткрываемой двери. Они собирались вывезти нас с наступлением темноты, однако было еще светло.
Опилки гасили звук шагов, поэтому я услышал голос уже рядом:
— Вы спите?
— Нет, — отозвался я.
Слегка подняв голову, я увидел маленького Марка. Он был в пижаме, сидел рядом на корточках и разглядывал меня с детской озабоченностью. За ним была дверь, открытая ровно настолько, чтобы он смог протиснуться в щель. По другую сторону двери во дворе виднелся лендровер.
— Сходи посмотри, проснулся ли мой друг, — попросил я.
— Окей.
Он выпрямился и пошел к Чико, и к его возвращению я сумел подняться на колени.
— Он спит, — сообщил Марк, с тревогой заглядывая мне в лицо. — У вас все лицо мокрое, вам жарко?
— А папа знает, куда ты пошел? — поинтересовался я.
— Нет, не знает. Меня сегодня уложили рано, но внизу так кричали... Я, наверное, испугался.
— А где сейчас твой папа?
— Он в гостиной с теми друзьями. Он лицо повредил и злой как черт.
Я подавил улыбку.
— А что еще?
— Мама сказала «а ты как думал» и они взялись за выпивку. А один из его друзей сказал, что у него барабанная перепонка лопнула.
— На твоем месте я бы вернулся в постель, чтобы тебя здесь не увидели, — посоветовал я. — Иначе папа и на тебя будет злой как черт, а это тебе не игрушки.
Он помотал головой.
— Спокойной ночи, — пожелал я.
— Спокойной ночи.
— Не закрывай дверь, я потом сам закрою.
— Ладно. — Он улыбнулся мне доверчивой и слегка заговорщицкой улыбкой и проскользнул в дверь, чтобы тихонько вернуться в постель.
Я поднялся на ноги и, спотыкаясь, доковылял до двери.
Лендровер стоял в трех метрах. Если ключи оставили в зажигании, то к чему ждать, чтобы нас увезли? Десять шагов. Оперся о серо-зеленый корпус. Заглянул в салон.
Ключи. В зажигании.
Я вернулся в манеж к Чико и опустился рядом ним на колени, потому что это оказалось сделать гораздо легче, чем согнуться.
— Вставай, пора убираться отсюда.
Он застонал.
— Чико, тебе придется встать, я тебя не донесу.
Он открыл глаза. Все еще как в тумане, подумал я, но гораздо лучше, чем раньше.
— Вставай, — заторопил его я. — Соберись немного, и мы сумеем убежать.
— Сид...
— Да тут я. Идем.
— Отстань. Не могу.
— Еще как можешь! Шли их всех к черту, и все получится.
Задача оказалась тяжелее, чем я рассчитывал. Я с трудом поднял его на ноги, обхватил за талию и мы шатаясь побрели к двери словно пьяная парочка.
Добрались до лендровера. Возмущенных воплей из дома не последовало: окна гостиной выходили на другую сторону, и если повезет, заведенный мотор они тоже не услышат.
Я запихнул Чико на переднее сиденье, тихонько прикрыл дверцу и пошел на водительское место. Лендроверы созданы для левшей, с отвращением осознал я. За исключением поворотников, все управление располагалось слева, а пальцы на той руке почти не двигались. Может, потому что я был очень слаб, может, сел аккумулятор, или же я что-то повредил в драке, когда я пользовался протезом словно дубинкой.
Я выругался и начал делать все необходимое правой рукой. Для этого приходилось изворачиваться, и не будь я в такой спешке, это причинило бы мне немало страданий.
Завел мотор. Снял с ручника. Переключил на первую передачу. С облегчением отработал ногами и тронулся с места. Получилось не очень-то плавно, но мы поехали. Лендровер выкатился из ворот, и я повернул в противоположную от Лондона сторону, инстинктивно решив, что когда наше исчезновение будет обнаружено, то погоня направится в направлении столицы.
Пару-тройку миль я с успехом «слал их всех к черту» и едва успевал рулить и той же рукой менять передачи. Однако, бросив взгляд на приборную доску, я испытал жестокое разочарование: бензобак был почти пуст. Вопрос, куда ехать, требовал немедленного ответа, но не успел я задуматься, как из-за поворота показалась большая автомастерская. Она была еще открыта, и на заправке дежурили работники. Я неловко свернул и рывком остановился у колонки с дешевым бензином.
Деньги, вместе с ключами и носовым платком, лежали в правом кармане. Я вытащил все содержимое разом и отделил смятые банкноты. Открыл окно. Дал работнику деньги и попросил бензина на эту сумму.
Работник, парнишка школьного возраста, оглядел меня с удивлением.
— С вами все в порядке?
— Жарко, — ответил я, утираясь платком. Из волос выпала стружка. Похоже, я и впрямь выглядел странно. Однако, парнишка только кивнул и вставил пистолет в отверстие бензобака, с водительской стороны. Он перевел взгляд с меня на Чико, который с открытыми глазами полулежал на сиденье.