— Передайте, пожалуйста, салфетки, они как раз за вами.
Я передал ей коробку салфеток. Пока она протирала пальцы, я разглядывал ее. У нее были светлые ресницы и типично английская свежая кожа. Лицо ее не сохранило детской застенчивости, но вехи времени еще не оставили на нем явных отметин. В его естественном выражении не сквозило цинизма и предвзятости. Практичная, неглупая девушка.
— Я толком не знаю, как они познакомились, — продолжила она. — Знаю только, что здесь, в Оксфорде. Как-то раз я пришла домой, а он здесь... понимаете? Они уже были очень... заинтересованы друг другом.
— М-м. А вы живете здесь с Дженни с самого начала?
— Почти. Мы учились вместе в школе, вы не знали? Ну и как-то раз мы повстречались, и я рассказала ей, что собираюсь переехать на пару лет в Оксфорд, пока пишу свою научную работу, и она спросила, нашла ли я уже себе жилье, потому что она присмотрела эту вот квартиру, но одной ей будет скучно. Я моментально согласилась, и, в общем, мы неплохо уживаемся.
Я взглянул на пишущую машинку и следы усилий.
— Вы обычно работаете дома?
— Дома или в Шелдоне... то есть, в Шелдонской библиотеке, ну или еще куда-то выбираюсь за материалами. Комнату я у Дженни снимаю... и никак не пойму, зачем я вам все это рассказываю!
— Все это очень полезно знать.
Она поднялась.
— Думаю, вам стоит посмотреть на воск, конверты и прочее. Я убрала все в его комнату... в комнату Ника... с глаз долой. Досадно было натыкаться на это всякий раз.
Она снова провела меня через прихожую и на этот раз дальше по широкому проходу, в котором угадывалась бывшая лестничная площадка.
— Это комната Дженни, — показала она. — Там ванная. Это моя комната. А вон в той, в конце коридора, жил Ник.
— Когда именно он съехал? — спросил я, следуя за ней.
— Когда именно? По часам точно не знаю, нас не было, но это было в среду, две недели назад.
Она открыла выкрашенную в белый цвет дверь в дальнюю комнату и вошла.
— Мы позавтракали вместе, как обычно. Потом я пошла в библиотеку, а Дженни поехала на поезде в Лондон, за покупками, и когда мы с ней вернулись, его уже не было. Ничего не было, ни его, ни вещей. Дженни поверить не могла. Как она рыдала! Но тогда мы еще не знали, что он не просто ее бросил, а еще и все деньги забрал!
— Как вы об этом узнали?
— В пятницу Дженни пошла в банк, положить на счет чеки и снять немного наличности на почтовые расходы, а ей сказали, что счет закрыт.
Я огляделся. Толстый палас на полу, георгианский комод, большая, удобная с виду, кровать, кресло в чехле, шторы симпатичной расцветки, явно выбранной Дженни, свежевыкрашенные стены. На самом просторном месте в два штабеля стояли шесть больших картонных коробок. Совсем непохоже было, что в комнате недавно кто-то жил.
Я подошел к комоду и выдвинул ящик. Он был совершенно пуст. Я провел пальцами по внутренним поверхностям, и убедился, что там и пылинки не было.
— Он везде протер, — кивнула Луиза. — И пропылесосил, на паласе еще виднелись следы. Он и ванную вымыл, так, что все блестело. Дженни сочла, что это очень порядочно с его стороны... пока не обнаружилось, почему он не хотел оставлять следов.
— Думаю, это было символическое действие, — сказал я рассеянно.
— Что вы имеете в виду?
— Ну... он не столько боялся, что его разыщут по волосу или отпечатку пальца, сколько хотел удостовериться, что полностью удалил себя отсюда. Что не оставил здесь ненароком частичку себя. Я имею в виду... если вы хотите куда-то вернуться, вы неосознанно оставляете там вещи, «забываете» их. Известное явление. Поэтому если кто-то подсознательно или осознанно не желает куда-либо возвращаться, то он постарается не оставить там ничего своего, даже пыли. — Я запнулся. — Извините, не хотел вам докучать.
— Мне интересно.
— Где они спали? — по-деловому спросил я.
— Здесь. — Она пристально взглянула на меня и рассудила, что можно продолжить без опаски.
— Она приходила к нему сюда. Конечно, я знала. Почти каждую ночь.
— А он к ней не приходил?
— Интересное дело, я никогда и не видела, чтобы он входил в ее комнату, даже днем. Если он хотел с ней поговорить, то звал снаружи.
— Неудивительно.
— Опять символизм? — Она подошла к коробкам и открыла верхнюю. — Тут вы все поймете и без меня. Вы читайте, а я пойду. Видеть это все не могу. Да и вообще, надо бы прибраться, а то Дженни может прийти.
— Она собиралась сегодня вернуться?
— Вы так ее боитесь? — спросила она в свою очередь, уловив в моем голосе тревожные нотки.
— А вы скажете, зря?
— Она говорит, что вы ничтожество, — улыбка смягчила ее слова.
— Да, это в ее духе, — отозвался я. — Нет, я не боюсь ее, просто... Она мешает мне думать.
— Дженни замечательный человек! — ответила она с внезапной горячностью. Настоящая подруга, подумал я. Декларирует верность и готова ее отстаивать. Но я и не спорил. Я ведь был женат на этой замечательной Дженни.
— Разумеется, — ответил я ровным голосом, и помолчав, она вышла из комнаты.
Со вздохом, я принялся разбирать коробки, неуклюже двигая их и радуясь, что Луиза и Дженни меня не сейчас не видят. Коробки были большие, и хотя некоторые весили меньше остальных, обхватывать их протезом было неудобно.
В самой верхней оказались две стопки писем, на первый взгляд напечатанных на машинке, на белой качественной бумаге стандартного размера. В центре пышной шапки письма красовалась тисненая эмблема золотого цвета. Я вытащил одно из писем и начал понимать, почему Дженни повелась на обман.
«Исследования в области излечения ишемической болезни сердца», гласил выгравированный над эмблемой заголовок, и ниже: «Благотворительный фонд». Слева от эмблемы располагался список спонсоров, по большей части титулованных, а справа перечислялись служащие, среди которых была и «Дженнифер Холли, исполнительный секретарь». Под ее именем мелким шрифтом был набран адрес оксфордской квартиры.
Дата и обращение в письме отсутствовали, и текст начинался примерно с трети страницы:
Слишком много семей в наши дни посещает трагедия ишемической болезни сердца, болезни, которая если и не убивает сразу, то оставляет человека неспособным полноценно жить и работать.
Большой прогресс достигнут в области излечения и предотвращения этого бича современности, но до полной победы над болезнью еще далеко. Современная экономическая ситуация не позволяет правительству полноценно финансировать исследования, поэтому чрезвычайно важно создать возможность прямой поддержки обществом важнейших программ, ведущихся в частных научно-исследовательских центрах.
Известно, что многие люди не любят получать прямые просьбы о пожертвованиях, какой бы достойной ни была цель, поэтому, чтобы помочь исследованиям в области излечения ишемической болезни сердца, мы предлагаем вам совершить у нас покупку, по тому же принципу, по которому происходит продажа благотворительных рождественских открыток, доходы от которой обеспечивают плодотворную работу в самых разных сферах. После долгих обсуждений, покровители нашего фонда приняли решение предложить к продаже восковую полировку высочайшего качества, предназначенную специально для ухода за антикварной мебелью.
Полировка расфасована в жестяные банки по 250 граммов и ничем не уступает тем, которые используют реставраторы и музейные работники.
Если вы пожелаете купить у нас полировку, мы предлагаем ее по пять фунтов за упаковку, и вы можете быть уверены, что как минимум три четверти полученных средств будут направлены на финансирование исследований. Полировка прекрасно подойдет вашей мебели, ваш вклад окажет существенную поддержку в продвижении исследований, и с вашей помощью, в скором времени можно будет ожидать значительных результатов в постижении причин и развитии передовых методик лечения этой страшной болезни. Если вы пожелаете, просим вас выслать ваше пожертвование по адресу, указанному выше. (Чеки следует выписывать на имя фонда «Исследования в области излечения ишемической болезни сердца».) Вы незамедлительно получите оплаченную полировку, и обретете благодарность будущих пациентов по всей стране.
Искренне ваша,
Исполнительный секретарь
Мысленно присвистнув, я сунул сложенное письмо в карман пиджака.
Разжалобим, предложим что-нибудь взамен денег, и намекнем, что если не раскошелишься сейчас, то в один прекрасный день можешь и сам оказаться на больничной койке. Если верить Чарльзу, формула сработала на отлично.
Во второй коробке лежало несколько тысяч ненадписанных белых конвертов. Третья была наполовину заполнена разнообразными письмами, в основном написанными от руки. Все содержали заказы на полировку и слова «чек прилагается».
В четвертой были короткие отпечатанные уведомления от «Исследований в области излечения ишемической болезни сердца»: благодарность за полученное пожертвование и подтверждение высылки полировки.
Пятая коробка была наполовину пуста, а шестая запечатана. В обеих лежали плоские белые квадратные шестидюймовые коробочки толщиной в два дюйма. Я вытащил одну и вскрыл ее. Внутри находилась круглая жестянка с плотно завинченной крышкой. Крышка отвинчивалась с трудом, но все же я сумел ее открыть и обнаружил под ней мягкую коричневую субстанцию с несомненным запахом полировки. Я завинтил крышку, вложил жестянку в упаковку и оставил, чтобы потом забрать с собой.
Больше в коробках ничего не было. Я осмотрел комнату целиком и заглянул в каждую щелку, но даже булавки не нашел.
Взяв белую коробочку, я осторожно пошел назад по направлению к гостиной, открывая и заглядывая в каждую закрытую дверь. Про две из них Луиза ничего не сказала. За одной оказался бельевой шкаф, а другая вела в комнатку без какой-либо мебели, где хранились чемоданы и всякое барахло.
Комната Дженни была убрана очень женственно, вся в розовом и белом, в пышных кружевах и оборках. В воздухе улавливался ее любимый фиалковый аромат «Милль». И какой смысл теперь вспоминать первый флакончик, который я подарил ей в Париже? То время давно ушло. Я закрыл дверь, оставив за ней воспоминания, и направился в ванную.