Всевозможные трудности, разумеется, не могли остановить ход контрминных работ. Они велись энергично, но с большими предосторожностями. На слух определялось направление работ французов и расстояние до них. Прослушивание было организовано настолько эффективно, что не было ни одного случая, чтобы свои работы на соседних участках были приняты за неприятельские.
Землеройные работы велись в основном в глинистом грунте, ближайшем к поверхности. Однако русские, чтобы достигнуть превосходства над французами, все время стремились к тому, чтобы быть глубже их. Это достигалось следующим образом.
По указанию Тотлебена были проведены специальные исследования, то есть рытье пробных колодцев. На глубине около 12 метров был найден второй глинистый слой толщиной в один-два метра. В этом слое русские саперы выкопали нижний ярус своих контрминных галерей.
Такая инициативная находка давала многое. Теперь французы лишались возможности подрывать галереи противника с верхнего яруса. Тогда как русские получали возможность проникать всегда «под вражеские ноги» и уничтожать пороховыми минами его работы.
Саперам Тотлебена, солдатам-пехотинцам, приходилось трудиться в чрезвычайно тяжелых условиях. У русских имелось всего два кустарно сделанных вентилятора, которые к тому же часто портились. Буравов для сверления скважин не было вовсе. То есть техническая оснащенность работ под землей оставляла желать много лучшего.
Из-за недостатка свежего воздуха приходилось ограничивать число работающих в галереях. В верхнем их ярусе восковые свечи затухали из-за недостатка кислорода уже в 25—30 метрах от выходов. В нижнем ярусе (и дальше 30 метров в верхнем) работали в кромешной тьме, по сути дела, на ощупь.
Вентиляция контрминных галерей достигалась почти исключительно устройством между ними и рукавами соединительных ходов. Их длина была значительна и составляла около 15 процентов общей длины галерей.
Французские минеры работали в гораздо лучших условиях, будучи технически оснащены по последнему слову шахтного оборудования. Вдоль своих галерей они укладывали деревянные рельсы для тележек и чугунные трубы, по которым вентиляторы нагнетали свежий воздух. Всюду горел свет.
На техническом уровне контрминных работ русских сказалось то, что самое необходимое и сложное оборудование для этого возилось в «осадном парке» полевой действующей армии. А он в Крым с началом войны не попал, оказавшись в Бендерах. Несмотря на все запросы Тотлебена, разного рода принадлежности для подземных минных работ в Севастополь так и не доставили.
Главный инженер был, пожалуй, во всем доволен работой капитана Мельникова и его подчиненных. Саперы и землекопы-пехотинцы показывали завидное рвение, мужество и необыкновенную сметливость в подземных трудах.
Поразителен следующий факт подземных событий на 4-м бастионе. После семимесячной подземной войны французы, при всем огромном объеме проделанных работ, по существу, оставались на том же месте, где были раньше.
В направлении контрэскарпа 4-го бастиона французам оставалось пройти всего 50 метров. Но с какой бы стороны они ни вели свои подкопы, они всюду оказывались взорванными подведенными минами русских. Так защитники бастиона отразили все вражеские попытки взорвать себя.
То, что французы проиграли минную войну против 4-го бастиона, как считается, имело два немаловажных последствия. В течение всего лета 1855 года те же французы так и не рискнули пойти на штурм этого крепостного укрепления осажденного Севастополя. И второе — этот проигрыш в войне под землей стал одной из причин переноса тяжести борьбы на левый фланг русской оборонительной линии — на Малахов курган и 2-й бастион.
Один из отечественных исследователей крепостных войн, В.В. Яковлев, отмечал в истории обороны Севастополя следующее:
«Иностранные авторы изумлялись русским минным работам, ставили их выше французских, указывали, что велись они "с самой непреклонной силой воли и самым неутомимым трудолюбием", соединенным со знанием дела.
Особенность русских минных работ заключалась в их наступательной тактике: русские контрмины не только задерживали ход подземных работ атакующего, но даже отодвигали их постоянно назад, так что скорее эти контрмины можно было принять за наступательные мины атаки, чем за оборонительные мины обороны, — это беспримерный случай в истории подземной войны».
Контрминная борьба, но с гораздо меньшим размахом велась у редута Шварца, 5-го бастиона и впереди Малахова кургана. Здесь подземные работы приводили не только к ликвидации вражеских мин, но и задерживали осадные работы французов на поверхности земли. Они были постоянно в страхе от того, что русские подорвут их апроши.
В конце осады была предпринята попытка минирования укреплений Малахова кургана, однако сделать это не удалось по следующей причине. Подвезенные для этой цели по бухте три тонны пороха взорвались от случайного попадания в шаланду неприятельской ракеты. Однако среди французских солдат, штурмовавших Малахов курган, упорно ходили слухи, что противник заминировал эту высоту.
Впрочем, специалисты считают, что начни защитники Малахова кургана работы по созданию подземной контрминной системы на месяц-два раньше, штурмующие французы могли прорваться к нему с гораздо большими потерями в людях. Или не прорваться совсем из-за страха системных взрывов мощных пороховых мин.
В ходе обороны Севастополя под землей пороха в подведенных минах было взорвано поразительно много. Французы взорвали мин: перед 4-м бастионом — 107 (почти 60 тонн пороха), перед редутом Шварца и 5-м бастионом — 11 (6,5 тонн пороха) и перед Малаховым курганом — 3 мины (1,5 тонны пороха). Русские (соответственно): перед 4-м бастионом — 83 мины (всего 10, 5 тонн пороха), перед редутом Шеварди — 11 мин (почти две тонны пороха), перед Малаховым курганом — ни одной мины.
...Союзники усиленно готовились ко второй бомбардировке Севастополя. Возводились новые осадные батареи, из портов Англии и Франции прибывали транспортные суда с боеприпасами и прочими военными грузами. Был перевезен морем турецкий корпус Омер-паши силой в 18 тысяч пехоты при 30 полевых орудиях.
Успешность бомбардировки города и сила ответного огня во многом зависели от расхода артиллерийских снарядов и их запасов. Союзники имели на своих батареях 482 орудия. Русские противопоставить им могли только 466 орудий. Остальные были малых калибров и недостаточной дальности стрельбы, поэтому участвовать в контрбатарейной борьбе им не приходилось.
При такой примерной равности орудийных стволов решающее значение имели калибры пушек и мортир. Вот здесь-то англо-французы имели большое преимущество. Общий вес одного залпа их осадной артиллерии составлял 12 тонн металла, русской артиллерии — 9,4 тонны, то есть почти на 25 процентов меньше.
Во второй бомбардировке Севастополя сказались и накопленные за зиму запасы артиллерийских зарядов. Запас выстрелов на одну пушку французы имели 600, англичане — 500, а русские — только 150. На одну мортиру французы имели 350 выстрелов, а англичане — 250. Русские же на одну пятипудовую мортиру имели всего по 25 выстрелов, на полупудовую —100 выстрелов.
Снабжение союзного осадного лагеря под Севастополем заметно улучшилось после того как 28 марта было открыто движение по построенной ими узкоколейной железной дороге от Балаклавы к осадному артиллерийскому парку.
Вторая бомбардировка Севастополя длилась десять дней. На русские батареи за эти дни было подвезено 47,5 тонн пороха. В среднем это составляло 16 тысяч артиллерийских выстрелов, то есть половину того, что французы выпустили за первый день бомбардировки.
Поэтому по мере истощения боеприпасов на батареях Южной стороны пришлось брать заряды с береговых батарей и у флота — всего около 16 тысяч зарядов. Батареи Северной стороны и черноморские корабли отдали в те дни весь имевшийся запас пороха.
Дело доходило до того, что приходилось изготавливать артиллерийские заряды из ружейных патронов, то есть не из пушечного, а ружейного пороха. Таким образом было изготовлено 2 тысячи зарядов.
За время второй бомбардировки, с 9 по 18 апреля включительно, запас выстрелов на русских батареях сухопутного фронта составлял 112 тысяч выстрелов. Из них за десять дней было выпущено 88 700, то есть почти все, исключая неприкосновенный запас на случай штурма Севастополя.
Союзники за это время произвели вдвое больше выстрелов — 168 700. Львиная доля из этого количества пришлась на артиллерию французов, которая сделала 130 тысяч выстрелов.
Командование и французов и англичан намеревалось силой огня орудий крупных калибров подавить русские батареи.
После этого и планировался общий штурм Севастополя. Однако генеральный приступ, назначенный на 17 апреля, не состоялся: подавить систему артиллерийского огня русских союзникам так и не удалось.
Однако мощь огня осадных батарей нанесла севастопольским укреплениям серьезные разрушения. Особенно пострадали 4-й бастион, Камчатский люнет, Селенгинский и Волынский редуты. Последние к концу светового дня походили больше на груду развалин, чем на фортификационное сооружение. Повреждения устранялись в ходе ночных работ.
Теперь союзники вели обстрел крепостных укреплений и по ночам. Делали они это из крупнокалиберных мортир. Под этим огнем и «чинились» бастионы, редуты, люнеты и батареи: возобновлялись разрушенные валы, отрывались засыпанные землей орудия, подбитые заменялись новыми.
Вторая бомбардировка ослабила сильно только 4-й бастион: часть его стены обрушилась в ров, уже не говоря о других разрушениях. Французы, находившиеся от него в те дни в сотне шагов, на штурм все же не решились: они опасались его разветвленной контрминной системы. Но они понимали и другое: с падением 4-го бастиона русским нельзя было держаться на соседнем, 5-м, бастионе. Тотлебен писал о тех днях:
«С падением же 4 и 5-го бастионов, командовавших целым городом, дальнейшая оборона Севастополя сделалась бы совершенно невозможною».