– Смотри, атлас Царны. Воспитанником я слушал о таких книгах, как об утерянных сокровищах. На обложке помещена слановая защита от присмотра ворожей и змеядов. Такие книги создавались старцами-затворниками Серебряных гор Мориона, которые, будучи купцами, увидели все уголки нашей страны. В руках путешественника этот атлас – щит от любопытного взгляда.
Кудесник открыл книгу. Первые страницы из желтоватой бумаги занимали красочные карты восьми провинций: Янтарного града, Вистрии, Узоречья, Мориона, Федарии, Ловища, провинции Орд и Бескравии. Искрились бликами движущиеся иллюстрации рек, пенные волны Кораллового и Офитового морей. В центре книги треугольные конверты листов раскрывались кувшинками, являя зрителю чёрно-белые торговые маршруты с указанием границ чернолесьев – схематических фигур воронов, по которым вились пунктирные тропы. Крайней западной точкой блестела твердыня. Ее защищали Туманный лес, Звездные горы, предгорья и скалистые леса – воины Янтарного града.
– Смотри, твой амулет похож на Царну, – и Горан указал пальцем на тёмное дерево в форме восьмигранного листа, свисающего с шеи Златы на бордовых бусах. Камни малахитовой расцветки соответствовали восьми провинциям страны. Жилы рек мерцали перламутровым глянцем. Вверху на ножке прозрачной каплей застыл кристалл. – Особенное украшение.
– Дядя говорит, что мне подарили его соседи на первый день рождения. У Спящих скал соседи считаются семьёй.
– Ты часто бывала там? У скал?
– Да. – Злата перевернула шероховатую страницу, рассматривая крайнюю западную провинцию Царны, напоминающую птицу, расправившую крылья в полете. На хвосте птицы темнели крепости Янтарного града. – Братья болели. Я жила в Яруге только летом.
Пальчик Златы двинулся мимо черточек укреплений града, вдоль золотушных лесов, оживающих берёзовой листвой, сквозь скалы и сумрачные деревья-великаны, по вершинам заснеженных гор – прямо к подножию Алефы. От касания цитадельные стены засверкали перламутром. Карты мастеров Мориона сказочно передавали облик местности и сооружений, под наклоном увеличивая изображение напротив правого зрачка.
– Она существует? – шепотом спросила Злата, словно сквозь замочную скважину созерцая витражи окон, всматриваясь в грозные скульптуры каменного воинства Туманного леса. – Поразительно! Она существует! – Улыбка смягчила строгость голоса. Злата любовалась, позабыв о нависшей тени правды, что разделила её жизнь на до и после.
Лучи бродили по комнате, повинуясь течению времени. Тепло очага окутывало уютом, защищённостью.
– Хочешь, я отведу тебя туда? – предложил Горан, безотчетно хватая мирное мгновение, как южный ветерок.
Злата пугливо отняла палец от страницы, останавливая магию текучих красок.
– Куда?
Горан кивнул на карту и улыбнулся ей заговорщиком.
– К перламутровым стенам. В твердыню грёз. Если решишься, мы отправимся за мечтами вместе.
***
Согласие Златы положило начало тернистому путешествию.
Попасть в магическую цитадель – фантастическая, неосуществимая мечта миллионов жителей Царны. Большинство из них считали Алефу мифом, единицы посвящённых – неприступным оплотом волшебства. В народе о ней ходило множество легенд, слухов, ужасающих преданий, неизменно околдовывающих даже самых предвзятых слушателей обещанием – в цитадели грёз исполняются безвинные желания детства. Самые сокровенные мечты срываются туда, в сети окон, белыми звёздами в лунные ночи, расцветая картинами витражей, покрывающих перламутровые стены до самого неба. Над хрустальными ступенями заснеженных лестниц звучат колыбельные. Чтобы мечта исполнилась, существовало условие – узнать её в сюжетах картин, рассыпанных в Алефе больше звезд. Давалась всего одна попытка. Ошибка уничтожала мечту, обрекая человека навеки в грусть.
Правды о западной цитадели не знал никто, кроме стражей Замка Воителей и хранителей сказаний. Рассказывались разные истории. Горан верил, что достаточно ступить в хрустальные чертоги и открыть створку окна – отпустить огонёк мечты с вольным ветром.
Горан и Злата, одержимые замыслом путешествия, много общались. Каждый день он приходил к её дому. Они крались вдвоем в лес, избегая посторонних глаз. Горан делился планами, знаниями о крадушах и твердыне, уверяя, что их беды решаться, стоит лишь достичь магического рубежа грёз.
Какую-то неделю назад идеи странствия виделись невыполнимыми. Но Горану сопутствовала удача: в его владении оказался редчайший атлас Царны, а в лавке родителей Златы обнаружились обломки звёздной ветви. Обывателям они виделись невзрачными ручками сувенирных чаш. Обожжённая ветвь дерева-великана скалистого леса превращалась в мутно-серый слепок. Ничего примечательного, если не ударять ею о сапфиры. Два года назад Господин Трость настоятельно обучал воспитанников мудреному мастерству путешествий.
Опыт пересечения чернолесьев у Горана имелся скудный. Ветвь пришлось связывать из кусков проволокой, а размер сапфира на карманных часах не превышал мышиного глаза. Но для попыток у Горана осталось в запасе десять дней. Ровно через десять дней Злату отправят в дом дяди к скалам забвения. Завершался третий месяц осени. С наступлением холодов чернолесья превратятся в неприступные чащи, а путники – в лакомства многоликих чудовищ. Горан третий день бился над кривым творением длиной в две ладони, но ветвь лишь чуток нагревалась, не издавая свечения.
Злата нервничала. Она много спрашивала, уточняла, сомневалась. Твердила, что не страшится гончих, и всё же… осознание себя крадушем обернулось предчувствием несчастий. Горан упрямо желал достигнуть цели. В разговорах с девочкой, которую он уговорил на побег в вымышленные дали, – Горан держался бесстрашным кудесником, которому пересечение чернолесьев казалось не труднее прогулки в степи. Мало-помалу Злата уступила спорным доводам нового друга, понимая: одной ей не скрыться от беспощадных преследователей. Теперь она смертельно страшилась гончих. Будущее приближалось угрожающими видениями.
2
За четыре дня до отъезда Златы Горан решил отправиться к чернолесью с твердым намерением зажечь ветвь. Он встал ранним утром, собрался, но его поход задержало поручение бабушки убрать в детской комнате, запущенной до нежилого состояния. Скомканные листы с расчётами маршрутов валялись ошибочными черновиками. Горан спрятал их в чемодан, вымыл мебель, полы, двери; выстирал постельное бельё и одежду.
В обед с мельницы вернулся старик Прокош. Пронести ветвь незаметно не получалось. Горан пообедал и остался в комнате ждать, когда старики обсудят на кухне последние новости селения и прилягут отдохнуть. Тревожные голоса за дверью усиливали волнение внука, намеренного вернуться в смертоносные заросли леса. Неисправная ветвь обречёт их со Златой на гибель. Следовало испытать шаткую конструкцию и убедиться в собственных силах.
Горан беспокоился. Ожидание подтолкнуло собрать вещи для путешествия. Невзрачный рюкзак из черной рогожки на ремнях, с которым он когда-то ходил в школу в Яруге, оказался вполне прочным и вместительным: поглотил сменный костюм из серой шерсти, бурый свитер, рубашку. Во внутреннем кармане Горан спрятал книги Бахаря и долгие сбережения, на которые в граде планировал купить зимнее пальто. В правый карман рюкзака он засунул тёплые носки и складной нож. В левый – тощий блокнот и чернильную спицу.
Кудесник вздохнул, осматривая скудные пожитки. Опять извлёк из рюкзака монеты. Деньги пригодятся в любом пути, но в лесу компас – помощник важнее. На улице Лавочников он видел один по приемлемой цене. Гул отвлёк от раздумий: за окном ветер тревожил ветви ивового кустарника и березы, тихим свистом проникая в дом. Горан достал из рюкзака бурый свитер и натянул его поверх льняной рубашки. Высокий воротник согрел шею. Застегнув на поясе брюк ремень, Горан прикрепил к нему ветвь и похлопал себя по карманам брюк. Монеты звякнули глухо. Он спрятал рюкзак под кровать. Следовало торопиться.
Кухня пустовала. Стены смолкнувшего дома неодобрительно следили за спешными сборами юноши. Горан зашнуровал ботинки, натянул шапку, застегнул плащ. Дверь скрипом возвестила о его уходе, но старики, дремавшие на кровати в дальнем углу дома, не придали значения шуму.
Горан шагал по тротуару, сутулясь под назойливыми взглядами прохожих. Оживление на улице Лавочников подстегивало переживания. Пасмурное небо предвещало ненастье. Воздух жег обоняние прелой сыростью листьев и глинистой почвы.
На пути мимо посудных лавок и кузницы Горан вовремя заметил Улакача. Сверстник стоял к нему боком, в десяти шагах, на пороге соседнего с кузницей товарного домика. Он толкал носком стрелу вывески, пытаясь заставить её крутнуться вокруг оси. Нетерпеливость отнимала у тела часть ловкости. Вывеска со звоном стукнулась о низкий заборчик, возвращаясь ударом в голень. Улакач зарычал.
Горан нырнул в ближайшие двери.
Пекарня… Запахи свежей выпечки одурманили голову, отзываясь голодным урчанием в желудке. Горан обошёл колонну из стекла: внутри маняще блестели подносы с пирожными. Поворот к прилавку. Его лицо уперлось в тёмную грудь высокого человека.
– Внимательнее!
Рука в кожаной перчатке отстранила Горана на шаг. Угольная шерсть плаща. Красное зарево клыков командирских шевронов опалило взгляд. Костюм пешего воина, высокие сапоги. Глаза скрывала тень шляпы. Горан утратил дар речи, ветвь за поясом брюк показалась огромной корягой. Перед ним возвышался гончий Казмера.
– Простите, – тихо ответил кудесник предводителю группы, опуская взгляд в сторону.
Пекарь, краснощекий скупец Томху, прервал разговор с двумя гончими, посылая неуклюжему мальчишке угрожающий взгляд. Важные посетители отказались от льстиво предложенного Томху пирога и обернулись к Горану. Он робко попятился к деревянной стене. Предводитель шагнул следом.
– Род, – потребовал, протягивая руку.
Родом в Царне называли нашейные кулоны в форме крупной капли из прозрачного минерала геуса, внутри которого мастер родословных помещал имя человека, имя семьи, дату и место его рождения. В зависимости от рода занятий человека, геус отливал бирюзой у моряков, золотом у ремесленников, зеленью у крестьян. Крадушей он не чувствовал, только кудесников – геус Горана пульсировал красками, словно хамелеон. После административных и военных реформ Казмера каждый житель страны носил при себе Род как вещь, обличающую человека пред скипетром власти.