– Чудеса… – Горан обернулся, переживая, что ярая троица организует погоню.
Девочка уверенно шагала вперёд.
– В Яругу? – спросил Горан.
Она кивнула:
– Да, обойдём тропы грибников. Не переживай, – проследила за его взволнованным взглядом, – они смогут спуститься. Слепота не вечна.
– Если честно, впервые такое наблюдаю.
– Да? – Она с недоверием заглянула ему в глаза. – А я слышала, ты пять лет жил в Янтарном граде.
Горан ощупал опухшую бровь, морщась от боли в правом виске, в ушибленных пальцах, в боку.
– Жил. Верно. Но слухи о нём, думаю, здесь слишком преувеличены.
– Так ты не умеешь колдовать?
Спутница разочарованно остановилась.
– В Царне колдуют только крадуши.
Они смотрели друг на друга с недоверием и… любопытством.
– Откуда ты взялась? – спросил Горан, до конца не представляя, что отвечать девчонке, ожившей притягательной тайной.
– Я видела, ты пришёл из чернолесья. Я следила за тобой. – Она склонила голову набок, скептически осматривая его израненное лицо. – Расскажи мне о граде. Расскажи о себе. Эти дубины твердили о способностях. Что ты умеешь?
Поток вопросов вверг Горана в растерянность. Он таращился на незнакомку, словно на морок лесной пучины.
– Кто ты?
Она удивленно вскинула голову, случайно открывая за прядями участок щеки: вдоль уха тянулись угольные шрамы – три, от подбородка до виска. Перехватив его испуганный взгляд, девочка застенчиво скрыла волосами отметины когтей ящеров.
– Злата, – улыбнулась ему. – В детстве мы встречались на улице Лавочников. Ты не помнишь? Ты рассказывал о твердыне грёз.
Глава 3
Листва покрывала россыпью рубиновых бликов терновые кустарники. Их заросли кривыми изгородями разделяли пригорки у подножия леса. Матовая паутина ветвей, багрянец и бурая трава степи. Горану казалось, что он шагает по полотну безотрадного художника.
Прошёл день со встречи с девчонкой у срыв-камня. День раздумий, сомнений. Немного оправившись от побоев, Горан решил пройтись к Бахарю – теперь дремучему старику с огромной библиотекой.
Бахарь жил в лесу отшельником. Он с детства писал фантастические истории, которыми зачитывались в Царне, но после гибели супруги и дочери слава стала тяготить его. Писатель переехал к чернолесью составлять энциклопедию степных животных. Преподавал несколько лет в школе. Бабушка предупредила, что чудаковатого сказателя давно не видели в Яруге.
Горан осмотрелся, ступая в лес. Слежки не наблюдалось. Хорошо. Уязвимость пошатнула его отвагу.
Западная окраина леса – дубравы. Горан бывал здесь в детстве почти каждый день. Ему нравилась безмятежность жилья Бахаря и его сказки. Взрослея, Горан узнавал от стареющего писателя всё новые и новые предания о Бескравии, граде, об Алефе. Легенды, ходившие в народе о западной границе Царны, в устах Бахаря награждались фактами.
Тропы грибников вывели Горана к бирюзовой речушке, берущей начало в озере. Горан застегнул меховой воротник плаща. Погода пугала близостью дождя, но ненастный ветер остался за укрытием деревьев. В лесу царил мрачный покой осени. Серпантин речушки вывел к светлой избе. Строение не изменилось за последние годы: мощные брёвна стен, квадратные окна, крыльцо с креслом-качалкой. Раньше к порогу часто приходили олени. В лесу водилось много животных, в том числе хищников, но Бахарь не боялся. Он всегда уповал на безобидность собственного соседства.
Поляну у двора покрывал густой настил сухой остролистой травы. Заросли орешника ограждали избу забором.
Горан поднялся на высокое крыльцо.
– Бахарь! – позвал, вглядываясь сквозь своё тусклое отражение в оконные стекла. – Уважаемый Бахарь, это я – Горан. Ау?
Дом неприветливо молчал. Ни звука. Под ботинком скрипнула пыльная половица. Горан поднял взгляд. В приоткрытую дверь высунулась седая голова.
– Горан? – Дверь распахнулась, хозяин дома нацепил на крупный нос квадратные очки. – Но Замок Воителей?..
– Печальная история. – Кудесник пожал плечами, представляя с упавшим сердцем, как Хэварт сейчас изучает владения за Туманным лесом. – Меня выгнали из града.
Прямоугольник старческого лица вытянулся изумлением. В сливовых глазах за толстыми стеклами очков угадывалось сочувствие. Впрочем, Бахарь всегда отличался бравым нравом.
– Проходи. Изгнание не беда, – улыбнулся задорно. – Бывали времена хуже.
Учитывая последние события, Горан бы поспорил. В его жизни сейчас развернулась трагедия. Ужаснее времен он не знавал.
Дом старика насчитывал три комнаты. Горан повесил плащ на клюв вешалки. Следом за хозяином он пересек кухню, спальню и остановился в просторной библиотеке. Бахарь не часто принимал гостей. В селении никто не знал, что лесной отшельник – известный писатель. Пять высоких окон библиотеки выходили на речушку. Если открыть форточку, можно наслаждаться её умиротворяющим журчанием.
Старик закрыл дубовую дверь с жёлто-белыми фигурами дев-птиц, которые считались оберегами жилищ в Царне.
– Присаживайся, Горан, – указал рукой старик на кресла возле центрального окна, осматривая гостя с сердечным любопытством. – В граде ещё избивают за провинности?
Горан потёр запястья, вспоминая, что лицо его покрыто синяками и царапинами. Спина ныла ссадинами, правую руку словно пришили в плече.
– Нет. Это последствия изгнания.
Старик, поджав губы, кивнул, не желая расспрашивать о том, что собеседнику неприятно.
– Я принесу тебе узвар с медом.
Горан начал возражать, но Бахарь отмахнулся, оставляя смущенного гостя. От деревянного пола до потолка высились стеллажи с книгами. Разноцветье корешков, сложенных аккуратными стопками по алфавиту, неминуемо вызывало трепетное желание читать. В детстве Горан мечтал жить в этой комнате, говорить с героями историй, теряться в вымышленных мирах. Сухой запах бумаги и воска пропитывал воздух. Горан опустился в мягкую зелень кресла рядом со столиком-кубом. Изба находилась в глуши, в отдалении от Яруги, но здесь дышалось спокойнее, чем дома. С недавнего времени жители селения внушали страх. Утром приходил управитель. Он спрашивал у Прокоша о травмах Горана: беспокоило происшествие в лесу, о котором сплетничали крестьяне. Ещё бы! Улакач и братья утверждали, что Горан применил колдовство.
Но магией обладала девчонка. Злата. Горан смутно помнил то время, когда заглядывал к её старшему брату Азару. Их семья торговала поделками на улице Лавочников. Каменные обереги, редкие минералы, бытовые и сувенирные изделия. В девять лет они напоминали Горану сокровища гор. Он приходил к Азару вечерами, перед закрытием лавки, когда тот угрюмо выметал полы в ремесленной избе. Горан рассказывал ему истории Бахаря, а взамен Азар дарил занятные вещицы, которые кудесник представлял таинственными артефактами. Азар был старше Горана на два года, тучен, неразговорчив и послушен родителям. С ним не общались сверстники. Он не любил игры. Но руки его вырезали из дерева удивительные украшения с узорами, которые чаще пугали, нежели восхищали. Уже год Азар жил на побережье Офитового моря в соседней провинции Орд. Там, за песчаными холмами, существовали лечебницы для душевнобольных. Сознание Азара помутнили ночные кошмары. В семье осталась Злата и младший брат Остип, слёгший месяц назад с грудной хворью.
– А вот и угощения. – Бахарь толкнул дверь коленом. – Утром пёк.
Он приблизился с улыбкой и поставил деревянный поднос на столик. Две кружки с дымящимся узваром, пирожки и слоёные булки «вертушки» со смородиновым вареньем. Горан нигде не пробовал выпечки вкуснее.
Старик протянул гостю льняную салфетку и занял кресло напротив.
– Не стесняйся, прошу, – подвинул поднос.
Горан выдавил улыбку.
– Спасибо. Не стоило беспокоиться.
– Мне в радость.
В детстве Бахарь воспринимался Гораном строгим взрослым человеком внушительных размеров. Но повзрослев, мальчишка с упавшим сердцем заметил, насколько невысок и худощав красноречивый писатель. Ему шёл восемьдесят третий год. Глубокие морщины старили лицо, смягчая резкие черты. Тонкие губы казались ссохшимися в окружении торчащих завитков бороды. Седина волос заостряла внимание на бледности дряблой кожи. Бежевая рубашка в веточках вышивки, коричневый пиджак с заплатами на локтях и мраморными пуговицами. Чёрные брюки белели пятнами муки.
– Как ваше самочувствие?
Бахарь усмехнулся, оголяя уцелевшие в старости передние зубы.
– Жалуюсь, а что толку? Больные колени жар камина лечит. А мне бы ходить. Давно не видел озера.
– А в Яруге бываете?
Старик нахмурился, вспоминая:
– Где-то недели две назад заглядывал, кажется. Ты ешь, Горан. Не обижай гостеприимство.
Горан откусил кусочек булки, вспоминая терпкость детских радостей, щекочущую нёбо медово-кислыми привкусами. Бахарь рассказывал о селении, а Горан жевал пухлую выпечку, забывая о боли синяков и ран.
– Я слышал, гончих видели под Скопом?
– Куда там! Встретил гончих Казмера в лесу дня два назад. Патрулируют, думаю. Они спрашивали о чернолесье. Тебя привела звёздная ветвь?
Горан кивнул, глотая сладкий узвар.
– Я был настолько подавлен, что толком ничего не запомнил.
– Опасно отправлять ребенка чернолесьем. Близость зимы превращает те чащи в голодного зверя.
Кудесник вздохнул горестно:
– О моей безопасности не тревожились.
И Горан в сердцах рассказал предысторию его исключения. Бахарь выслушал, не перебивая. Он всегда отличался учтивым вниманием. Прекрасное образование, манеры, мягкий нрав. Горан дико поражался решению писателя поселиться в жуткой глуши Бескравии.
– Как быть дальше? – Горан уткнул расстроенный взгляд в пол. – Как я мог оступиться так? С виду Рох казался обыкновенным ребенком. Растерянным. Испуганным. Следовало больше читать о крадушах.
– О, мой мальчик. Правды о крадушах никто не ведает.
– Страшилка провинций. В Царне детей пугают рассказами о крадателях душ. Воспитатели нам объясняли, что они – порождения чернолесьев.