нут Копейную крепость врасплох. Так что твой невероятный план по захвату цитадели без массового кровопролития, глядишь, и сработает. А, сотник?
Ближе к сумеркам приданные Дубну легионеры, измученные форсированным маршем, держались на ногах только, пожалуй, благодаря страху перед свалившимся им на голову центурионом-палачом. А тот без малейшего признака усталости вышагивал рядом с колонной с первой же минуты, как отряд вышел за ворота Шумной Лощины, – и это при том, что, как поговаривали, он лишь сегодня утром сам себя выписал из лазарета с незажившей колотой раной бедра.
– Что, не нравится топать по тракту? – Голос Дубна летел над головами столь же ровно и непринужденно, будто он шел сейчас обычным походным темпом. – Понимаю. Сам этого терпеть не могу. То вверх, то вниз, то вверх, то вниз, как подол у шлюхи. То горят икры, потому что лезешь в гору, то коленки подгибаются, когда сам себя сдерживаешь, чтобы не побежать на спуске. Тем, кто додумался прокладывать дороги строго по прямой, надо бы мозги прополоскать.
Невесело усмехаясь, он оглядел отряд.
– С другой стороны, вам, дамочки, уже не надо без толку слоняться вокруг казармы, поджидая, пока трибун не решит, куда приспособить полцентурии трусов.
Ближайший к нему солдат позволил себе нахмуриться, и сотник тут же прилип к нему, заорав над ухом так, чтобы слышала вся колонна:
– А-а! Наконец-то нашелся хоть один, кому не нравится слово «трус» в собственный адрес! Какая жалость, что тебе все равно деваться некуда!
Отряд взобрался на очередной горб, откуда уже проглядывал силуэт сгоревшего форта на вершине следующего холма. Дубн развернулся и пошел спиной вперед, указывая левой рукой на приближавшиеся руины.
– Вот это и будет нашим кровом на ближайшую ночь. Добро пожаловать в крепость, Хабит, названную в честь центуриона, который служил тут сразу после возведения Вала. – Он вновь развернулся и пошел, как обычно, рядом с головной частью колонны. – Старина Хабит был отчаянным гордецом, ему по всем меркам давно надо было уйти в отставку, да только местные не давали это сделать. Им жуть как не нравилось, что построенный Вал поделил их племена, вот они и резали всех римлян без разбору. Короче, если верить легенде, сотне Хабита поручили однажды патрулировать где-то неподалеку отсюда. Он, надо думать, сильно огорчился, ведь вылазка столь малым числом – верный шанс навлечь на себя атаку, но приказ есть приказ, а Хабит был настоящим солдатом. И они вышли из ворот.
Дубн сплюнул.
– Олухи злосчастные. Милях в десяти от лагеря на них обрушились синеносые. Ничего не напоминает, а? Короче, варваров было с три сотни, то есть по три морды на каждого легионера. За время службы старина Хабит много чего повидал и, конечно, знал, что, разреши он драпать, через десять минут они все там лягут. Вот он и скомандовал, мол, стройся в каре, чтобы не раскроило на части фланговыми ударами, и отбивайся.
Дубн бросил взгляд на солдат и обнаружил, что все до единого повернули к нему лица и прислушиваются с живым интересом.
– И они стали отбиваться. Синеносые наседают со всех сторон, день перешел в вечер, а они все дерутся. Получить рану было все равно что погибнуть, помощи-то не докричаться. Кое-кто из раненых так и делал: шагнув вперед, забирал с собой на тот свет еще парочку, хотя по большей части все старались держать строй и в таком виде медленно отступали по той же дороге, по которой пришли. Оставляли за собой ковер из трупов, что своих, что чужих, но главное, не теряли присутствия духа, даже когда из них перебили половину, а оставшиеся еле держались на ногах. Горнист раз за разом вызывал подкрепление, если, конечно, не был занят, накалывая синеносых на копье, и вот, уже вечером, они услышали ответный сигнал. Свои на подходе, мучениям скоро конец! Ну а варвары, поняв, что голова центуриона уплывает у них из рук, устроили последний отчаянный натиск. Хабит проорал, что осталось продержаться еще чуть-чуть, и солдаты окружили его кольцом, а тут с холма обрушились три свежие центурии и погнали варваров. Из всей хабитовой сотни осталось человек тридцать, почти все израненные, зато в лагерь они вернулись с гордо поднятыми головами и копьями, черными от запекшейся крови.
Дубн помолчал. Отряд почти одолел подъем, и горелые бревна разбитого форта уже нависали над головами.
– Хабит погиб в последние минуты сражения. Дротик, попавший в шею, уронил его, как мешок с дерьмом. Те, кто выжил, клялись потом, что не продержались бы и часа, кабы не центурион, и что до самого конца с его физиономии не сходила легкая усмешка, будто он знал, чем все закончится. Ну вот, а здешний форт назвали в его честь, чтобы это был пример для всей армии, – Дубн окинул солдат суровым взглядом, – и для вас в том числе. Так, правое плечо вперед! Заходим внутрь! Сами найдете что пожрать, потом отбой. Караулы: по одному бойцу от контуберния, смена каждые два часа. И если застану кого-то дрыхнущим на посту, прикончу на месте голыми руками.
Уже в сумерках он вызвал к себе начальника караула и обратился к тому с просьбой, от которой тессерарий вытаращил глаза.
– Слушай, Тит, помоги-ка вылезти из этой гребаной лорики, а? Что-то нагнуться не выходит…
Начальник караула пожал плечами, кликнул кого-то из солдат, и вдвоем они стянули с центуриона тяжеленную кольчугу, пока тот смирно сидел на корточках с задранными руками. Избавившись от плетеной металлической рубашки, он снял подбитый шерстью кожаный панцирь и тунику, выставив напоказ мощный торс. Вокруг живота у него был в несколько слоев намотан льняной бандаж, который он тоже снял, сматывая обратно в аккуратный рулон. Взорам предстал ярко-багровый шрам шириной с пару пальцев, и Тит, сам покрытий синяками, даже перекосился от этого зрелища.
– Копье?
Дубн сухо кивнул, попутно задавшись вопросом, а не сделал ли он глупость, позволив этим двоим увидеть уязвимое место.
– Да, с пару недель назад, под Береговым фортом. Какой-то татуированный скот пробил мне лорику. Можно сказать, насадил на вертел. Вроде подживает, но все равно, стоит только нагнуться… Будто наконечник и не вынимали.
Он понаблюдал, как в лицах проступает осознание, что новый командир вовсе не такой уж неуязвимый, и рассмеялся, уперев руки в боки.
– Ну что, может, сейчас рискнете за меня взяться?
Рядовой отвел глаза, а вот тессерарий выдержал взгляд Дубна.
– Ты не подлечился, и все равно лезешь на север? Зачем?
Криво усмехаясь, Дубн устало потянулся.
– Завтра расскажу, по дороге. Если, конечно, доживу до утра.
Глава 8
Той ночью турма добровольцев устроила привал в лощине, под прикрытием ее склона, откуда до русла Туидия оставалось едва ли с несколько минут. По прикидкам Силия, наблюдатели скорее всего прятались дальше к востоку, держа под наблюдением участок, по которому римская пехота будет форсировать реку, раз уж на западе бродов через Туидий не имелось.
Ночь прошла без приключений и, встав с рассветом, Силий увидел свое предсказание полностью оправдавшимся: как река, так и прилегающая к ней равнина были накрыты плотным туманом, ограничивавшим видимость сотней шагов. Свеженазначенный декурион собрал людей вокруг себя; речь его звучала глухо из-за клубившихся испарений.
– В это время года всегда так: ночами воздух сильно остывает, а значит, мы можем пересечь реку без опасности попасть кому-то на глаза. Жрать сейчас не будем, времени нет, надо пускаться вплавь, пока туман не поднялся. Личные вещи собрать, остаться в одних туниках. Прикройтесь плащами и держите тепло, пока будем спускаться к реке. Кольчуги свернуть плотно, вещи, доспехи и оружие надежно прикрепить к седлам.
Турма проследовала за ним до берега колонной по одному. Каждый внимательно следил за лошадью впереди идущего, чтобы не отбиться в тумане, который местами был до того плотным, что шагов за пять уже ничего не было видно. У кромки воды Силий вновь собрал людей вокруг себя и показал на собственное снаряжение, навьюченное на коня.
– Говорят, батавы в свое время вплавь форсировали реки вроде этой – и даже шире, – не снимая доспехов, просто держась за коней. Правда, было это еще при божественном Юлии. Уж не знаю, как им удавалось. Кое-кто говорит, что они использовали свои деревянные щиты на манер плотов, но лично я ни за что не взялся бы такое проделать: не хватало еще где-нибудь на середине соскользнуть с доски, и тогда пойдешь камнем на дно. Сегодня будем следовать моему способу. Так, сомкнуться ближе, внимательно глядите, как я уложил доспехи поперек седла. Меч, как видите, сверху. Копье и щит держатся с боков коня. Всем разобрать веревки и сделать то же самое, я потом проверю. Да, и следите, чтобы жало копья смотрело назад, не то конь может лишиться глаза, если повернет морду, чтобы узнать, чем вы там занимаетесь. Задача ясна?
Он принялся обходить людей, проверяя, помогая то одному, то другому, если они попадали в затруднение, и в конечном итоге дал понять, что доволен результатами. Стянув с себя тунику, Силий аккуратно сложил ее и сунул под седельный ремень, который придерживал его доспехи. То же самое он проделал затем с плащом и сандалиями. Оказавшись нагишом в студеном утреннем тумане, он подарил своим бойцам кривую усмешку.
– Ну что встали? Всё сбрасываем, готовимся к заплыву. И чтоб я не слышал, что кому-то зябко.
Кавалеристы принялись раздеваться, зазвучали обычные шуточки, хотя и несколько вымученные из-за текущих обстоятельств и сердитых взглядов командира.
– Так, внимание. Встать у морды коня, плотно зажать в руке поводья. Заходить в воду спокойным шагом. Как начнешь плыть, конь просто последует за тобой. Может, и без особой радости, но, главное, все лошади умеют плавать. Ногами особенно не размахивать, не то попадешь под копыто или вообще зацепишься за какой-нибудь ремень. Тогда уже не выплывешь, конь тебя просто подомнет. Когда будем на той стороне, не орать. И, кстати, заходим в воду молча, холодно кому или не холодно. Ничего, как поплывете, согреетесь. На том берегу первым делом взять в руку меч, а уж потом обсыхайте и так далее. Хватку за поводья не ослаблять, конь может раскапризничаться. Всё, за мной…