Папе в жизни повезло меньше. В возрасте Егора у него уже была жена-студентка, четырехлетний сын, коммунальная квартира, в которой они с матерью занимали две смежные комнаты, а сосед-алкоголик – отдельную, брошенное высшее, зарплата, которой едва хватало на выпивку, постоянные семейные ссоры и полное отсутствие перспектив. Потом он, правда, выплыл. Открыл бизнес по продаже запчастей к мотоциклам Harley-Davidson. Стал прилично зарабатывать. Обзавелся новой семьей, но без новых детей.
Ремонт затягивался. Постоянно что-то не ладилось. Шла вялотекущая переписка о выборе краски для стен. Егор долго и обстоятельно подбирал цвет.
Он чувствовал, что папа раздражен его медлительностью, старался быть предельно конкретным, боясь испортить и без того непростые отношения. Он так и написал, что, в крайнем случае, готов оплатить покраску стен самостоятельно, но чуть позже, когда появится нужная сумма. И вдруг получил неожиданный ответ.
А МОЙ ЛИ ТЫ СЫН НАДО БУДЕТ С ПРИСТРАСТИЕМ ПОПЫТАТЬ ТВОЮ МАТЬ
«Попытать мать? С пристрастием? Не его сын? Почему не его? Как это – не его?» Мозг лихорадочно пытался связать концы с концами и не находил ответа ни на один вопрос. В голове забухало, как в тире без наушников. Взяв себя в руки, Егор немного помедлил и начал писать ответ. Как ему показалось, он подобрал правильные слова.
ЕСЛИ Я НЕ ТВОЙ СЫН ТО МЕЖДУ НАМИ НЕ МОЖЕТ БЫТЬ НИКАКИХ ОТНОШЕНИЙ С КВАРТИРОЙ ДЕЛАЙ ЧТО СЧИТАЕШЬ НУЖНЫМ
Еще раз перечитал текст, поставил в конце каждой фразы точку и нажал enter. Ответ ушел. Жизнь остановилась. «Так, наверное, получают инфаркт. Надо с кем-то поговорить», – сообразил он наконец.
– Hi! I’m Sarah. Can I help you?
– I have a problem.
– Как тебя зовут? Сколько тебе лет? Где живешь? Учишься, работаешь?
– Меня зовут Гор. Мне 25 лет. Живу в Москве. Учился в США, штат Мичиган. Дизайнер.
– Что за проблема? Расскажи мне, Гор.
Егор стал сбивчиво, глотая английские слова, объяснять, как он любит папу, как всегда хотел быть на него похожим и всегда чувствовал себя недостойным… Да-да! Недостойным такого мужественного, сильного, успешного отца!
– Почему ты думаешь, что недостоин? – прервал его женский голос.
– Папа постоянно шпыняет меня. Его раздражают мои ошибки. Он меня презирает. А сегодня он мне написал, что я вообще не его сын! Что мне теперь делать?
Женщина немного помолчала и стала рассказывать ему о своем взрослом сыне и о совсем непростых с ним отношениях. Голос был мягкий, успокаивающий.
– Что тебе делать? Найди что-то, что тебе действительно нравится, и начни это делать. Что ты любишь делать после работы?
Вопрос был неожиданным.
– В последнее время мне нравится готовить еду.
– Ну вот, приготовь что-нибудь особенное. Тебе есть кого угостить?
– Да, бабушку. Она скоро вернется.
– А об остальном пока не думай. Все уладится. Папа просто пошутил. Он тебя любит.
– Trust me, he loves you very much. Bye-bye?
– Bye-bye.
Экран макбука погас. Связь со службой психологической помощи штата Мичиган США прервалась.
Егор послушно пошел в магазин, купил два куска семги, стручковую фасоль, бутылку белого сухого вина и начал готовить ужин. Для бабушки.
А в это время отец, в сердцах захлопнув свой макбук и, затянувшись сигаретой, процедил: «Дерьмо собачье. Шуток не понимает, щенок. Бабушкино воспитание».
Юлия Орлова. Мечта о море
Мила Васильевна резво для своих 45 лет мчалась к переезду – она давно просчитала: если успеть до того, как пройдет товарный поезд (8:37), на работу она придет вовремя и день выйдет удачным. Если нет – пиши пропало: обязательно нарвешься на главного, внезапно заявившегося в редакцию раньше всех, пропустишь важный звонок от партнеров и получишь нагоняй, даже если выбегала по неотложной тревоге личного плана, или порвешь колготы, надеванные в первый раз.
Эту взаимосвязь Мила Васильевна установила за 15 лет хождений по одному и тому же маршруту от дома к редакции, где она работала секретарем. Редакция находилась аккурат за вокзальной площадью. В своих аналитических способностях Мила Васильевна не сомневалась, поэтому судьбу, каждодневно определяемую громыхающими составами – перед ее лицом или за ее спиной, принимала безропотно.
Переезд был уже совсем близко, когда на узком тротуаре Мила Васильевна столкнулась с девушкой. Брюнеточка, пухленькая, ничего особенного. Она была так увлечена беседой с мужчиной, что не заметила Милу Васильевну, которая вообще-то спокойно шла по своей стороне тротуара. Сумка выпала у Милы Васильевны из рук, а те двое так и прошли мимо, даже не обернулись и не извинились. Женщина поглядывала им вслед, засовывая выпавший пропуск, пинцет для бровей, бутерброд в пакете и прочее обратно в сумку. Красный светофор моргал – то правым глазом, то левым, будто издеваясь над ней и обещая зловещие напасти.
Но день прошел гладко. Номер подписывали по четвергам, а был только понедельник, никакой суеты – спокойствие и то, что в безлимитном рабочем интернете называют прокрастинацией.
Домой Мила Васильевна возвращалась бессистемно – можно было пройти до электрички на 18:55 или до поезда дальнего следования в Лабытнанги, 15 минутами позднее. Мама тревогу начнет бить, только если Мила задержится более чем на час. Так что полная свобода и расслабление!
Когда Мила вошла в квартиру, мама удивила ее широкой улыбкой и шокировала новостями:
– Доча, посмотри, нам новый фильтр для воды поставили!
Доча посмотрела. К трубам под раковиной на кухне были прикручены белые пластиковые баллоны – Мила видела в газете, что такими бессмысленными дорогостоящими «фильтрами» мошенники обманывают пожилых людей по всей России.
Ужинали в полной тишине – Мила была в ярости: мать спустила на ветер отложенные для отпуска на море деньги. Только к концу вечера она перестала дуться и рассказала, как утром по пути на работу столкнулась с одной мадамой. Всегда она там проходит примерно в одно и то же время. То все одна была, в каких-то жутких клешах и с пучком на голове, а теперь – с яркой кожаной сумкой, джинсы в обтяжку, укладка и – мужик!
Выверенные по часам походы на работу теперь омрачались для Милы Васильевны мыслью, что моря в этом году не будет. Зачем тогда брать отпуск? А не взять нельзя – расписание в коллективе составили еще в январе. И ведь целую неделю тогда с матерью рассчитывали, на что нужно будет потратиться перед отъездом и сколько откладывать с зарплаты и пенсии.
Совсем все портила эта мадама со своим хахалем, ходившие теперь за ручку. Иногда они не попадались Миле Васильевне навстречу – просыпали, наверное… Потом пропали надолго, вновь появились недели через две – загорелые как сволочи.
Отпуск Мила с мамой провели дома. Мамина подруга пригласила их однажды на шашлыки на дачу. Это был самый яркий эпизод отпуска. Между прочим, подруга рассказала, что пусть фильтр и дорогой, но хотя бы безвредный.
После отпуска перед Милой Васильевной забрезжили сомнительные и отдаленные, но все же радости новогодних праздников. В скромных мечтах о селедке под шубой и бутербродах с икрой она провела не одно утро по пути в редакцию.
Как-то ноябрьским понедельником она шла на работу. Была совсем не в духе. Авитаминоз, упадок сил, безысходность и тлен. У начала дорожки перед переездом собрались люди. Посмотрев на часы, Мила Васильевна тоже подошла. Прямо на земле сидела и плакала одинокая и несчастная мадама. В тех же джинсах, и загар еще не сошел, но лицо было совсем другое. Мила присмотрелась – под глазом мерцал синяк, старательно замазанный тональником.
«Чуть под поезд не попала! – поделилась с Милой Васильевной стоявшая тут же женщина. – Едва успела проскочить. Гудок совсем не слышала. Пьяная, что ли?»
У Милы сильно забилось сердце, она быстро отошла и двинулась по привычной дороге – мимо уснувшего светофора, через рельсы – третий, четвертый, пятый путь… На вокзальной площади отдышалась, осмотрелась. Потом круто развернулась и пошла в сторону платформ. Через 7 минут отходила электричка на Александров. В газете писали, что в музее при Александровской слободе выставка этого, как его, Айвазова, Айвазяна… Короче, точно что-то про море.
Мила села на краешек сиденья второго ряда, а когда поезд тронулся, перебралась поближе к центру вагона, примостилась у окна. Через полчаса ей стал названивать начальник. Она поставила телефон на беззвучный и засунула его поглубже в сумку – мама начнет звонить еще очень не скоро.
Тимур Валитов. Бордовая собака
Николай Иванович сидел в душном аэропорту в ожидании рейса Москва – Петербург, когда Собака, бордовая от носа и до кончика хвоста, нашла его среди вылетающих.
«Ей-богу, смотрит мне прямо в глаза, – подумал Николай Иванович. – Ну ничего, я ее семь лет ждал со своей сердечной недостаточностью, пускай и она подождет».
А потом добавил вслух:
– Подожди пару минут, Бобик, я кофе допью.
Стаканчик в его руках был пуст, и Собака это знала, но им предстоял долгий путь вдвоем, и ругаться было бы стратегически неверно, а потому она преувеличенно зевнула, как зевают все собаки, когда хотят привлечь внимание хозяина, и легла у его ног.
– Мужчина, это ваша собака? Чего она улеглась в проходе? Мешает! Сделайте что-нибудь!
– В таких делах не торопят, барышня, – отвечал Николай Иванович, – сделаю, когда буду готов.
И тут началось:
– Мужчина, уберите собаку, у ребенка аллергия!
– Уведите пса, он злобно смотрит!
– Да это волк, а не псина, видно же, абсолютно дикий!
И только старик напротив смотрел завороженно:
– Красивая у вас Собака, цвет необычный. За мной вот абсолютно черная ходит, скукота…
А Николай Иванович ничего этого не слышал: бежевые пятна на бумажном стаканчике напоминали ему облака, и он возвратился мыслями в детство, когда, смотря на небо, радовался белым барашкам, бесплотным замкам, чудищам, сотканным из тумана. В кофейных кляксах он вдруг увидел всю свою жизнь. Вот пятнышко из детства, похожее на черную тучу, что каждый раз вставала над их домом, когда собирался дождь. Рядом немного размытый Почтамтский мост, на котором встретились они с женой, а чуть левее бежевыми штрихами детские игрушки, здесь же пеленки большими густыми пятнами. На донышке маленький крестик из кофейной гущи, похожий на тот, что поставили над его женой на Ново-Волковском, а рядом забавный силуэт: собака, несомненно, собака. Опомнился он, лишь когда позвали сотрудника аэропорта.